Страница 7 из 11
Ещё раз оглянемся на эти полотна.
Там живительный водопад красок, наводнение пурпурного и лилового, половодье кобальтового.
Желтые сполохи – движения души.
Алый – цвет недостижимого идеала. Голубой цвет – прощальный привет.
Кира Сапгир.
Париж, октябрь 2016.
Желтая земля, красные горы
(метафизическая Азия Владимира Глухова)
В новом цикле работ Владимира Глухова 2012–2016 годов, несмотря на то, что они были созданы в Тюмени, вновь возникает образ Азии, такой узнаваемой и близкой, словно художник никогда не покидал ее. Если прежде азиатские мотивы были пронизаны острой, почти отчаянной ностальгией, в произведениях последних лет есть ощущение полной погруженности в этот мир таинственного Востока, переставшего быть пряным или экзотическим, но неизменно сохраняющего свое магическое притяжение. Автор вновь и вновь обращается к излюбленным образам, ландшафтам, персонажам. (Это и лукавый рыночный торговец, и похожий на Ходжу Насреддина рассказчик небылиц, и напоминающий суфийского шейха мудрец, и томные соблазнительные красавицы с персидским взглядом, и женщина в нарядных одеждах с младенцем на руках, величием своим подобная европейским мадоннам).
Герои произведений всегда приближены к плоскости холста, так что мы видим погрудное изображение или изображение лица. Портретный, по сути, формат, но это не портреты. За фигурой открывается стилизованный пейзаж, выстроенный на контрастных колористических отношениях, динамичном столкновении экспрессивных форм, ритмов. Отказываясь от объемов и перспективы, автор создает впечатление плоскостности. Однако художник компенсирует отсутствие глубины пространственных построений иного рода глубиной – метафизической.
Этого ощущения он достигает не при помощи тонких цветовых переходов, прозрачных, основанных на нюансировках полутонов и полутеней. Напротив, автор использует очень насыщенный, плотный цвет, который делает более весомым и материальным все детали и фрагменты изображения. Таким образом автор утверждает очевидность и подлинность своего собственного взгляда на вещи. Желтая земля, красные горы, синие кроны тополей – все вдруг делается таким явственным, четко очерченным, близким, что ошибиться нельзя – это настоящее («Добрый вечер»).
Удивляет то, как работы Владимира Глухова на бытовые сюжеты приобретают характер всеобщности, абсолютности. Художнику удается выйти за пределы повседневной ситуации, открывая нечто по ту сторону физической реальности. Автор использует множество приемов, чтобы добиться этого впечатления. Здесь важно все: сюжетный мотив с определенным эмоциональным состоянием (задумчивый взгляд девушки в картине «Навруз»); композиция с определенным ракурсом (бредущий вдалеке ослик на фоне деревни в «Оазисе»).
Особое значение придается необычному освещению. Так, в лучах закатного солнца все окрашивается в какие-то невероятные цвета, листва деревьев, сухая трава превращаются в золото, а спина быка становится огненно-красной с едва различимым орнаментом золотых отблесков последних лучей («Дорога домой»). Мы видим не сиюминутную картинку, но угадываем за происходящим здесь и сейчас разворачивающееся в вечном времени событие: спешащий дервиш погоняет быка, и тот перебирает ногами, качает головой от усилий при восхождении на холмы. И в то же время фигура наездника застыла в недвижимости, и кажется, длительность этого мгновения не окончится никогда.
В работах последних лет появляется постоянный мотив: присутствие дальнего и непостижимого космоса, явленного в том или ином воплощении. Иногда это выглядит как необъяснимый свет, разноцветными бликами взрывающий голубую небесную гладь («Хороший человек Саид-ака»). Или нависшие над домами светила-планеты, до которых можно добраться по обыкновенной лестнице («Ночные конфеты»). Или луна, проливающая сияющие волны холодного света на наш мир, по-иному окрашивая поверхности предметов, превращая красное в зеленое, желтое – в синее («Луна и грош»). Луна заглядывает в окна домов, любопытствуя, что происходит у людей, о чем они думают («Странный звук»). Лучистые звезды пристально всматриваются сквозь купол небес и как будто принимают участие в событиях человеческой жизни («Сретенье»). Герои этой композиции могут быть обычными людьми, простыми родителями появившегося на свет младенца, или же персонажами древних иранских, библейских или мусульманских сказаний. Пейзаж за спиной героев с равной вероятностью может быть палестинским, а может и таджикским. Эта многозначность возникает благодаря тому, что В. Глухов обращается к различным художественным традициям, очень умело приводя их в гармонию. Силуэты фигур напоминают иконописные изображения, в то же время в стилизованных чертах одежды можно видеть азиатские мотивы. Цветовое решение приближается к колористической системе национальной таджикской школы живописи, но в равной степени к приемам русского авангарда. Наслоение разных культурных традиций, их общность чувствуется также в полотне «Искушение правоверного Ибрагима». Герой напоминает и святого Иеронима, погруженного в писание, и святого Антония, окружаемого нечистью, и даосского отшельника, сосредоточенного на медитации.
И все же, намеренно или ненамеренно, Владимир Глухов практически во всех своих произведениях так или иначе воспроизводит Азию, воссоздает воспоминания об этой земле. Если он непосредственно обращается к излюбленной восточной тематике, то проводит параллели, намечает аналогии с другими мистическими традициями мира. Если же он находится в другом культурном пространстве и пишет сюжеты с российской тематикой, – в них неизменно присутствует дыхание азиатской культуры, с ее узнаваемым колоритом, неповторимым ароматом и звучанием.
Татьяна Борко,
искусствовед, член Союза художников.
Монолог с натурой
«Охота к перемене мест», путешествия, знакомства, жажда новых идей и впечатлений столь необходимы творческой натуре. Богатая на переезды и события жизнь художника Владимира Глухова, не имеющего возможности в период странствий закрыться в мастерской и смаковать рождение шедевра, благословенна для путевых набросков. На выставке их, к сожалению, не показать: они давно осели в частных коллекциях, разошлись по миру в качестве подарков, просто не сохранились. Их небольшой размер и хрупкая бумажная основа словно пасуют перед цветистым напором и размахом его живописных полотен. Границы возможностей этих «путевых заметок» объясняются самим способом появления на свет – они следуют за художником, являясь хроникой, частицей его перемещений во времени и пространстве. Созданные по горячим следам, они, случается, выглядят тревожнее, острее, стремительнее. Как трепещущая листва на кронах деревьев, где спутанные линии, словно кокон, обозначили движение жизни.
Порой рождение зарисовок изначально не предназначено для постороннего глаза, это авторский монолог. Поэтому, как в мистицизме исихазма, здесь присутствует «красноречивое умолчание»: достаточно полунамека, пунктира, легкого абриса, чтобы лицо прекрасной девы засияло, подобно луне в полнолуние. Другое дело – автограф, где есть конкретный адресат. С которым хочется задружить, поделиться впечатлениями, порадовать и даже покрасоваться, ибо ничто человеческое мастеру не чуждо…