Страница 50 из 151
— После обеда меня вызвал к себе Снипуорт. Интересовался, не испытываю ли я к тебе… хм… «неподобающих чувств».
Не отводя взгляда от балдахина, Люциус задал вопрос:
— И что же ты ему на это ответила?
— Соврала… Причем, довольно убедительно.
— С чего бы вдруг? — в его голосе слышалось нескрываемое любопытство.
— Хотя он и застал меня врасплох, я в любом случае ничего бы ему не сказала без твоего согласия, ты же знаешь. Это должно быть общим решением. Нашим, не только моим. А ты сказал утром, что не хочешь огласки.
— На данный момент, действительно, не хочу. Сейчас она лишь осложнит нам жизнь, поверь. Давай еще хотя бы недолго сохраним отношения втайне.
— Предлагаешь мне роль твоего маленького грязного секрета? — нет, сейчас она уже не сердилась так, как это случилось утром, но по-прежнему ощущала какое-то болезненное разочарование.
Казалось, Люциус не ждет и не желает никакого дальнейшего развития отношений. Казалось, его все устраивает, и двигаться дальше он явно не собирается. И это причиняло нешуточную боль.
Перевернувшись на живот, Малфой навис над ней скалой.
— Моего изумительно вкусного маленького секрета… — их взгляды встретились, и Гермиона простила его в то же мгновение.
«Нет, я не буду спорить… Не хочу разрушить то очарование, что дарят эти чудесные моменты. Когда мы рядом и близки. Очень близки».
Глубоко вздохнув, она с наслаждением ощутила аромат, пьянивший ее еще в самом начале и пьянящий до сих пор. С губ невольно слетел стон. Будто откликаясь на него, Люциус склонился, целуя ее, и Гермиона почувствовала бедром, как член едва заметно дернулся от соприкосновения тел.
«Боже… Как же я люблю эту его ненасытность, эти жар и жажду, и желание любить меня…»
Она толкнула Малфоя, заставив того лечь на спину, и, лизнув ладошку, осторожно коснулась головки, отчего член снова дернулся. Улыбнувшись, Гермиона неспешно, едва дотрагиваясь, провела по нему языком, а потом осторожно вобрала в рот. Ответом ей послужил мужской стон — глухой, протяжный, возбуждающий. Не контролируя себя, Малфой толкнулся бедрами, пытаясь проникнуть глубже, и это тоже возбуждало. Невероятно возбуждало, заставляя мышцы влагалища сладко заныть от предвкушения близости.
Он что-то невнятно пробормотал, когда Гермиона с силой всосала напрягшуюся плоть так глубоко, что даже начала задыхаться. А потом медленно, продолжая ласкать языком, позволила ей выскользнуть изо рта, отчаянно пытаясь вдохнуть при этом чуть сильнее. Тяжело дыша, она набрала воздуха и снова потянулась к нему губами, когда поняла, что Люциус не дает ей сделать этого. Бережно, но решительно отодвинув ее, Малфой поднялся, развернул Гермиону и заставил встать перед собой на четвереньки. И это послужило еще одним толчком возбуждения. Голова кружилась, а вожделение, будто витавшее сейчас в воздухе, застилало глаза туманом.
А уже приготовившись войти, он вдруг с удивлением осознал, что Гермиона не дает этого сделать. Изгибаясь и дразня этим еще сильнее, она опустилась чуть ниже, будто предлагая ему другой вариант. Поначалу ничего не поняв, Люциус оторопел, а потом попытался войти в нее еще раз. И снова не удалось: Гермиона опять наклонилась так, чтобы головка члена коснулась совсем другого интимного отверстия.
Не веря происходящему, Люциус напрягся и замер в ожидании хотя бы каких-то объяснений. И они последовали. Почувствовав его немой вопрос, Гермиона слегка повернула голову и глухо, хрипло прошептала:
— Пожалуйста… Ты же понимаешь, чего я хочу. Знаю, что понимаешь. Люциус, пожалуйста… — она наклонилась еще ниже, почти улегшись грудью на согнутые руки, и заставляя его сходить с ума от желания, усиливавшегося от этой покорности с каждой минутой. Добровольной, сладкой покорности, о которой втайне мечтает каждый мужчина.
И все же он продолжал колебаться. Знал, что причинит боль. Знал, что член его огромен для того, чтобы взять ее таким образом просто и походя. Боялся, что напугает или, что еще хуже, отвратит от таких ласк навсегда. Колебался. И потому замер, не зная, как поступить.
Поняв его опасения, его мучительное колебание, Гермиона повысила голос, в котором теперь уже слышалось почти отчаяние.
— Пожалуйста, я же прошу тебя. Сама прошу! Хочу и так тоже стать твоей, неужели не понятно?!
Происходящее казалось невероятным. Словно в бреду Малфой дотянулся до палочки и прошептал что-то. А уже в следующую секунду осторожно смазывал, появившимся, будто из ниоткуда, лубрикантом ее маленький сморщенный анус, попутно обильно обмазав им член.
А она все не унималась: дразнила его, изгибаясь от прикосновений, тихо стонала, двигалась навстречу, словно нарочно подставляя предложенное. Малфою казалось, что он сходит с ума. Сил для самоконтроля оставалось все меньше и меньше.
Наконец закончив, Люциус крепко схватил ее за левое бедро и осторожно толкнулся вперед. Тесно. Она была такой тесной и узкой, что войти удалось лишь на дюйм, когда его остановил болезненный стон, сорвавшийся с губ Гермионы. Которая, почувствовав острую боль, замерла и попыталась расслабиться, чтобы немного привыкнуть к новым и не самым приятным ощущениям.
Малфой снова заколебался — делать ей больно не хотелось. Но глядя, как покорно и доверчиво она стоит перед ним сейчас, понимал, что остановиться уже не сможет. А прежде, чем решил снова двинуться вперед, Гермиона вдруг сама выгнулась ему навстречу, помогая преодолеть сопротивление тугого колечка ануса. Хриплые утробные звуки, больше похожие на рычание зверей, прозвучали в тишине спальни одновременно.
Тяжело дыша, Гермиона старалась как-то отвлечься от жгучей, разрывающей тело боли. Однако, даже несмотря на мучительный физический дискомфорт, состояние, охватившее ее сейчас, казалось невероятным: личная капитуляция. Полная. Безоговорочная. Добровольная. Гермиона целиком и полностью отдалась этому мужчине, искренне наслаждаясь происходящим. И боль эта ничего не значила в сравнении с осознанием того, что теперь она его. Совсем-совсем его.
— Люциус, не останавливайся. Пожалуйста… ты нужен мне. Очень нужен…
И будто отвечая на эту просьбу, он двинулся вперед и вошел в нее полностью. Сознание Малфоя слегка туманилось, когда раздался резкий гортанный вскрик Гермионы, подтверждающий его победу.
Опустив глаза, Люциус посмотрел на их соединенные тела. Еще никогда ощущения от физической близости не казались ему столь сильными и яркими, как в эту минуту. Но еще приятней оказалось другое — отношение к ситуации самой Гермионы. Ее желание, ее просьбы, ее готовность вытерпеть боль. Эмоциональная подоплека всего, что творилось сегодня в спальне, дарила ему ощущение их полного безоговорочного слияния, рождая чувство глубокой и искренней благодарности этой женщине, так щедро и сладко, так полно отдававшей ему себя. Стараясь не выходить из нее полностью, Малфой начал медленно и осторожно двигаться, понимая, что долго продержаться не сможет.
Тяжелое дыхание Гермионы постепенно успокоилось. Боль отступила, и теперь она с радостью принимала каждое его движение, каждый толчок, соединявший их так, как никогда еще они соединены не были. Она знала, что привычного оргазма не испытает, но это было и неважно. Странное ликование охватывало в эти мгновения душу, а не тело, и Гермиона откровенно наслаждалась им.
Уже совсем скоро Люциус начал двигаться все быстрее и быстрее, а потом, схватив ее за бедра, задрожал и, крепко прижавшись, замер. И Гермионе, почувствовавшей, как он излился, казалось сейчас, что они словно слились в одно целое, спаянное огнем и льдом одновременно.
Какое-то время оба так и стояли, не двигаясь, не произнося ни единого слова и не желая разрушать невероятную, словно искрящую высоким напряжением, атмосферу, царящую в этот миг вокруг них.
Потом Люциус, не покидая ее, уложил Гермиону на бок и прилег рядом, прижав к себе спиной. Около четверти часа они так и лежали, словно чайные ложечки, уложенные в коробку, чувствуя немного новое для себя ощущение спокойной удовлетворенности, которая охватывала и души, и тела.