Страница 47 из 151
На что Малфой надменно рассмеялся:
— Ну же, дорогая, не будь такой наивной. Неужели думаешь, что тебе удастся освободиться, пока я не разрешу это сделать? Тем более что, будучи таким «мерзавцем», как ты верно выразилась, я способен и на более жестокие вещи.
Чувственность его интонаций сводила с ума, и Гермиона не могла отрицать, что происходящее действует на нее, как продолжение ласк: изощренных и мучительных. Ласк, подобных которым она никогда не испытывала с Роном. И от которых просто проваливалась в водоворот сумасшедшего желания.
Люциус опустил руку между ее ног, обнаружив, что Гермиона уже влажная. И жаждет прикосновений. Голос его тут же смягчился, и он почти промурлыкал, томно растягивая слова:
— Вот видишь, власть мужчины над тобой может иметь свои плюсы… Моя прекрасная… грязнокровка…
Ошеломленная, она встретилась с ним взглядом.
«Он все-таки использовал это слово. Я знала! Знала, что рано или поздно Люциус назовет меня так…»
Но в его глазах Гермионе не удалось увидеть ничего даже похожего на желание оскорбить или унизить. Только страсть, только откровенное вожделение светилось сейчас во взгляде Люциуса, с полуулыбкой ожидающего ее реакции. Дыхание Гермионы замерло, когда она осознала, что не обижается и ни капельки не злится на него за этот «запрещенный термин». Наоборот! Произнесенное в такую жаркую, интимную минуту, это слово лишь возбудило еще сильней. Она приподняла голову от подушки и дотянулась до его губ, с жадностью набросившись на них поцелуем. Все еще продолжая бесполезные попытки освободиться от шелковых уз, Гермиона уже ощущала, как ласковые пальцы то кружат вокруг клитора, дразня его, то проникают глубоко внутрь, двигаясь медленно, будто лениво. И эта осознанная неспешность сводила с ума, заставляя дрожать, выгибаться на кровати и тянуться навстречу.
Немного поколебавшись, Люциус убрал руку и, коснувшись ладонью ее бедра, нежно погладил его. Он знал, что Гермиона будет разочарована, но не ожидал столь бурной реакции, что последовала уже в следующее мгновение.
— О, Боже… Ну зачем ты так со мной, Люциус? Пожалуйста, прошу тебя… Я… я не могу больше! — откинувшись на подушку, она уже невнятно хрипела, откровенно умоляя его.
Тихо, но довольно рассмеявшись, Малфой даже не подумал возражать. Привстав на колени, он запрокинул обе ее ноги на плечо, проник одним долгим плавным движением и замер, наслаждаясь моментом. Снова понимая, что не может шевельнуться, Гермиона негромко застонала, прикусила губу и облегченно выдохнула, когда Люциус начал неспешно и размеренно двигаться. И каждый толчок, каждое проникновение заставляли пульсировать и сжиматься стенки влагалища, отзываясь ему.
— Черт! Черт, ведьма… Если бы ты только знала, что ты делаешь со мной… Я же растворяюсь в тебе… — сквозь зубы прошипел Малфой, чувствуя, что и самого бьет дрожь. Дрожь от невероятного наслаждения находиться внутри нее — такой тесной, жаркой, влажной. — Ты не представляешь, что это значит для меня. Быть в тебе…
Его слова, произнесенные, казалось бы злым и беспощадным шепотом, лишь горячили Гермиону все больше и больше, заставляя ее извиваться и приподнимать бедра навстречу его движениям. Уже скоро Люциус сменил темп на более быстрый, более хаотичный и резкий — и два крика раздались в тишине комнаты почти одновременно.
Отстранившись, Малфой тяжело рухнул рядом, и какое-то время они молча лежали, еще задыхаясь от пережитого. Потом он потянулся, развязал ленту, и Гермиона наконец-то смогла опустить затекшие руки. Она потирала онемевшие запястья, с легким удивлением рассматривая оставшиеся на них глубокие красные полосы.
«Но я же… не чувствовала никакой боли. Совершенно…»
Слегка повернувшись, искоса глянула на Малфоя, на губах которого играла легкая улыбка. Отвечая на ее взгляд, он вопросительно приподнял бровь.
— Знаешь, это было чудесно… — еле слышно прошептала Гермиона.
Ничего не ответив, Люциус лишь нежно поцеловал оба запястья и притянул ее ближе. А уже через несколько минут оба провалились в сон.
========== Глава 24. Вопросы ==========
Ночью, почти не просыпаясь, они постоянно тянулись один к другому: сплетались в объятиях и прижимались телом к телу. Будто не могли существовать, не чувствуя друг друга. А потом снова проваливались в глубокий и спокойный сон.
Но утро все равно наступило. Мрачное, серое, угрюмое. Гермиона инстинктивно поняла, что проснулась вовремя, но глаза все же открыла неохотно: идти на работу не хотелось как никогда. Она не могла дождаться выходных.
Повернувшись, Гермиона взглянула на Люциуса, который лежал рядом. Сейчас, когда он спал, разглядывать его было проще. Черты казались полностью расслабленными: тонкие морщинки, бегущие от линии рта, утеряли свою сардоничность, столь присущую этому мужчине, кожа в неясном утреннем свете выглядела молодой и гладкой, а волосы распались по подушке, красиво обрамляя лицо.
«Как можно быть таким прекрасным и при этом способным на все те жестокости, которые он совершал в прошлом?» — мысленно спросила себя Гермиона.
Но как только она сделала это, Малфой медленно открыл глаза и сразу же встретился с ней глазами. Какое-то время они, не произнося ни слова, смотрели друг на друга, а потом Люциус мягко прошептал:
— Доброе утро.
Улыбнувшись, Гермиона потянулась и убрала с лица светлую прядь.
— Привет.
Они смотрели и смотрели друг на друга. Молча. Пока Гермиона наконец не произнесла то, чего не хотелось слышать ни одному из них:
— Мне пора собираться на работу.
Люциус ничего не ответил, но во взгляде скользнуло разочарование.
Глубоко вздохнув, Гермиона погладила его по щеке.
— А ты чем будешь заниматься сегодня?
— Ждать, когда ты вернешься…
Она улыбнулась на это заявление.
— Только и всего? Негусто… Я ожидала большего списка дел. Знаешь, терпеть не могу бездельничать.
— Я тоже.
— Да неужели?
В воздухе повисла пауза.
— Порой и безделье нужно и важно… — отозвался наконец он.
Они снова пристально уставились друг на друга, а потом Люциус вдруг продолжил:
— К тому же сегодня за ланчем я встречаюсь Драко.
Повернувшись на спину, Гермиона уткнулась взглядом в балдахин кровати.
«Драко…» — ее мысли о молодом Малфое нельзя было назвать веселыми. Что греха таить? В свое время, даже будучи подростком, этот человек сумел причинить ей боль вполне сопоставимую с «Круциатусами» своей тетушки Беллатрикс.
Гермиона вспомнила, как искренне и яростно ненавидела Драко. Гораздо сильнее, чем его отца, о котором во время пребывания в школе, как-то вообще не думала.
«Смогу ли я забыть прошлое и простить сына Люциуса так же, как и его самого, найдя для Драко хотя бы частичку сострадания и понимания, которые так легко дарю его отцу?»
— Интересно, что бы он сказал обо всем этом… — последняя мысль слетела с ее губ уже вслух.
— О чем «обо всем»?
— О нас с тобой…
— Хм… Скажем так: сейчас никто не знает о нашем… взаимном интересе. И, думаю, будет лучше, если так же пока все и останется.
Чуть повернувшись, Гермиона глянула на Малфоя. Его прагматичный подход к их отношениям причинял боль. Она с трудом сглотнула.
«И что? Это будет продолжаться бесконечно? Что же за отношения у нас сейчас получаются? Как их можно назвать?» — Гермиона почувствовала, как от этого его циничного «взаимного интереса» глаза невольно наполнились слезами, и отвернулась, чтобы Люциус не увидел их.
Тишину нарушил его вопрос.
— Какую причину ты скормила ему на этот раз, чтобы снова не ночевать дома? — понятно, что Малфой имел в виду Рона, хотя и не назвал его по имени.
— Сказала, что должна побыть рядом с подругой, которой очень нужна сейчас…
— Собственно, если заменить «подругу» на «друга», то можно считать, что и не соврала.
Снова посмотрев на него, Гермиона чуть дрогнувшим голосом задала вопрос:
— А я тебе нужна, Люциус?
Поначалу, не отрывая взгляда от балдахина, он долго молчал. Так долго, что Гермионе уже стало казаться, что ответа она так и не дождется. Но потом негромко, но очень отчетливо произнес: