Страница 12 из 13
– Товарищ ротный, – вдруг вступил в разговор молодой солдат, сидевший ближе всех у костра без шинели. – Вот среди буржуев много злодеев есть, но и среди нашего брата их немало.
– Раз уж через кровь переступили в четырнадцатом году, народ теперь ничем не остановишь, – ответил ротный.
– Я не по то, – повторил голос из-за дыма. – Враг – он и есть враг, кровь за кровь и все такое прочее… А я – про злодеев.
– А сам-то ты кто есть? – спорил бородач с трубочкой.
– Я-то? – многозначительно и тихо ответил голос. – Я и есть злодей…
Бородач с трубочкой наклонился к уху ротного командира и шепотом произнес: «Мишка Соломин. Скрытый алкоголик. Отчаянный парень. В боях свирепствует».
Неожиданно из темноты вынырнула фигура еще одного чернобородого красноармейца. На плече его висела шинель с погонами рядового. Он тащил за собой молодого парня в одной гимнастерке, без фуражки, с перебитой рукой. У костра солдат ловко сбил его с ног.
– Вот, сука, паразит… Допрашивай его, ребята…
Он пнул упавшего ногой и, срывая погоны с шинели, бросил их в огонь. Пленного обступили трое солдат.
– Лежим, значит, с ребятами в дозоре, – начал свой рассказ чернобородый. – Глядим: идут двое с их стороны. Крикнули: «Пароль!». Они побежали. Мы залпом. Один упал, второй убежал. Вижу: у него сапоги хорошие. Подхожу, а он живой…
– Ты кто такой, отвечай! – прокричал один из обступивших, схватив юношу за чуб.
– Вольноопределяющийся из юнкерского батальона, – зло сказал тот.
– Глазами блескает, вот сволочь…
– Мальчишка, а злой, гадюка…
– За отцовские капиталы пошел воевать… Видно, из богатеньких…
– Чего на него смотреть? В расход его…
– Постой, может, у него какие бумаги? В штаб его…
– Волоки его в штаб! – раздалось сразу несколько голосов из среды солдатской вольности.
– Нет! – закричал чернобородый, кидаясь к пленному. – Он мой. Он раненый в меня два раза стрелял. Не отдам… – И закричал еще громче пленному:
– Скидавай сапоги!
Обритая круглая голова юноши отсвечивала в бликах костра. Зубы были оскалены, зрачки бешено вращались. Видно было, что тот вне себя. Он резким движением вскочил. Левая рука его безжизненно болталась в разорванном окровавленном рукаве гимнастерки. Из гортани раздался протяжный хрип, шея вытянулась. Все невольно расступились.
– Мерзавцы, хамы, красная сволочь! – закричал он, как затравленный зверь. – В морду, в морду вас! Мало вас пороли, вешали, собаки? Мало! Мало! Всех, всех загоним штыками в могилы, в подвалы. Где вам и место…
Вдруг вскочил со своего места Мишка Соломин и закричал:
– Ату его, ребята! В костер паразита!
Он подбежал к юнкеру и сильным ударом сбил с ног. Юношу со всех сторон обступили красноармейцы и начали пинать. Потом подняли и понесли к костру.
Ротный закрыл глаза. Он слышал, как острый крик прорезал их нарастающий гнев. Когда крик смолк, ротный открыл глаза и увидел поднимающийся над костром столб искр.
На следующее утро на вокзальной площади разгорелся революционный митинг. Меся топкую грязь сапогами, валенками, лаптями, солдаты Варнавского полка шли на площадь. Возбуждение было по поводу поражений последних дней. Раздавались громкие крики: «Вали, ребята, на митинг! Сами разберемся, почему нас гонят на убой!»
Ораторы один за другим влезали на дерновую крышу привокзальной будки и произносили речи.
– Почему нас бьют корниловские банды? – кричал один из них. – У Корнилова пятьдесят тысяч кадетов, а на него бросают по одному полку, на убой…
– Почему кадетов подпускают к Екатеринодару?.. Какой тут план? – кричал другой оратор.
– Измена, ребята! Тащи сюда командира и комиссара. Пущай ответ держат! – кричал третий.
Тысячная толка рявкнула: «К ответу!» – с такой силой, что грачи взвились с крыш и деревьев под самые тучи.
Наконец на трибуну влез командир полка Сапожков16. Костлявое и бритое лицо его было бледно, но решительно. За ним неуверенно следовал комиссар полка, под его треснутым пенсне в глазах прятались страх и нерешительность.
– Хотите знать, дьяволы, почему нас бьет золотопогонная сволочь? – начал Сапожков не слишком громко, но так, чтобы было слышно повсюду. – А вот из-за этого крика и безобразия. Мало того, что вы не выполняете приказы командиров, развели вольницу, но и гавкаете по всякому поводу. Кто вам сказал, что нас разбили? Кто вам сказал, что Корнилова предательски подпускают к Екатеринодару? Ты, что ли? – при этих словах командир полка вынул из кармана наган и указал им на кого-то из стоящих внизу. – Ну-ка, влезай сюда, поговорим… Ага, это не ты сказал… – уже примирительно произнес командир, убирая наган в карман.
Первое напряжение было снято. Толпа внимательно слушала своего командира. Тот, улыбнувшись, уже примирительно продолжил:
– Вы думаете, я такой дурак – не понимаю, чего вы бузите. Вон, Федька Иволгин – раз. Терентий Дуля – два. Мишка Соломин – три – узнали, что на соседней станции стоит цистерна со спиртом. Ну, ясное дело, ребята рвутся в бой… (Комиссар криво улыбнулся, в толпе раздался смех). Ясное дело, главком – предатель, командир полка – мамкин сын, а вдруг цистерна со спиртом попадет в руки к корниловским офицерам? Вот горе-то для республики… (взрыв хохота раздался на площади).
Выждав паузу, Сапожков заявил:
– Ну что, инцидент считаю исчерпанным, товарищи… (солдаты примирительно загудели). – Теперь слово комиссару полка, товарищу Соколовскому…
«Вывернулся, шут гороховый», – зло подумал про себя комиссар, но в душе был благодарен Сапожкову за то, что тот снял кровавое напряжение митинга.
– Бойцы, не время сейчас для митингов, – начал Соколовский с пафосом.– Вы горстка революционных бойцов. Трудящиеся всего мира с надеждой смотрят на вас. Паразиты, ползучие гады, банды Корнилова и всякая контрреволюционная сволочь должны быть выметены железной рукой пролетариата и крестьянства с кубанской земли! – Потом Соколовский задумался и добавил:
– А также трудового казачества. Огнем и свинцом ответим буржуазии всего мира! Мир трудящимся, смерть эксплуататорам, да здравствует мировая революция!..
У белых
У Корнилова тоже был свой «комиссар» – матрос 2-й статьи Федор Баткин, представитель интереснейшего типа людей, рожденных революцией. По происхождению он был еврей, по партийной принадлежности – эсер, по ремеслу – агитатор.
Матросом Баткин стал накануне Февральской революции, но на палубу корабля так ни разу и не поднялся. Зато язык привел его в состав делегации Черноморского флота, что отправилась в Петроград. С тех пор имя его гремело на протяжении нескольких месяцев в столице, где он как эсер агитировал за Советы, но без большевиков. Портреты «матроса Баткина» красовались в иллюстрированных журналах, в информационных заметках о многочисленных съездах, митингах, встречах и т. п., то и дело мелькало: Баткин, Баткин, Баткин… Но большевикам он был не нужен, и обиженный «матрос» в январе 1918 года появился в Ростове и снова приступил к агитационной деятельности за счет штаба Добровольческой армии.
В матросском бушлате и бескозырке с георгиевскими ленточками на митингах он выглядел нелепо, зато удачно восполнял недостатки по идеологической части в Добровольческой армии. На походе фигура Баткина, трясущаяся верхом на лошади, неизменно появлялась среди квартирьеров и потом на станичных и сельских сходах. Он хитроумно доказывал поселянам, что Корнилов защищает революцию, а большевики, напротив, – контрреволюционеры, купленные немцами. Его речи производили странное впечатление: уместные, быть может, в солдатской и рабочей среде, они были одинаково чужды и добровольческой психологии, и мировоззрению казачества. Много раз офицеры пытались его пристрелить в обозе как жида и красного сукина сына, но его охранял лично Корнилов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
16
Сапожков – литературный герой, заимствованный из трилогии Алексей Толстого «Хождение по мукам».