Страница 10 из 13
– Нет, – ответил Деникин.
– Вот видите. А они сегодня мне доложили о состоянии своих полков. У них большая убыль людей и крайнее утомление – и физическое, и моральное. Иван Павлович, Вы, как начальник штаба, знаете об общих потерях армии за три недели похода, – обратился Корнилов к генералу Романовскому.
– По моим сведениям, погибло около 200 человек. Столько же пропало без вести, включая дезертировавших из армии. В обозе скопилось более 500 раненых и больных.
– Таким образом, из строя выбыло около тысячи человек. А пополнения крайне малы. Офицеры и юнкера к нам не могут пробиться из России, приток кубанцев невелик. Если бы держался Екатеринодар, – продолжал говорить Корнилов, – тогда не было бы двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдем за Кубань и там, в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах, отдохнем, устроимся и выждем более благоприятных обстоятельств.
На следующее утро Корнилов издал приказ: «Армии вечером 5 марта, с наступлением сумерек, соблюдая полнейшую тишину, двинуться на Усть-Лабинскую переправу».
Бой у станицы Усть-Лаба
Весна 1918 года на Кубани была на редкость неустойчива. Днем землю пригревало солнце, и снег весь растаял, его островки лежали только в оврагах. Но по ночам температура опускалась ниже нуля. Холодной ночью 6 марта армия вышла из станицы Кореновской. В авангарде шел Корниловский полк, в арьергарде – Партизанский. Добровольцы, поеживаясь и подняв воротники шинелей, длинной вереницей двинулись в неизвестность.
Корнилов предполагал остановиться в станице Раздольной на большой привал. Но, как только рассвело, войска Сорокина заняли Кореновскую, и Партизанский полк покидал ее под аккомпанемент разрывов вражеской артиллерии. Вся колонна двинулась дальше, но в двух верстах от станицы Усть-Лаба остановилась: окраины станицы и железнодорожная насыпь были заняты большевиками. Армия оказалась между двух огней.
Корнилов со штабом, текинцами и кавалерией находился в середине колонны. Здесь же был обоз и Офицерский полк. В обозе около тысячи человек раненых и беженцев. Это самое слабое и уязвимое место армии. Прискакал гонец от Богаевского: сильно теснят красные, необходимо подкрепление. Что делать?
Корнилову не впервые находиться в сложном положении; все верят в его военный гений. Он знает: с такой армией можно решать любые задачи. Командующий тут же выдвигает вперед Юнкерский батальон и Корниловский полк. Первый пошел правее на видневшуюся насыпь железной дороги из с Кавказской, второй – прямо на станицу. Офицерский полк Корнилов придерживает в резерве: без резервов сражения не выигрываются, да и обоз надо прикрыть. Все знают: если раненые добровольцы попадут в руки к красным, смерть для них неминуема. До командующего доходили слухи, что офицеры, оставшиеся в новочеркасских и ростовских лазаретах, перебиты большевиками.
Юнкера двигались быстро, без выстрелов. Встреченные перед самым полотном дороги огнем неприятеля, с криком «Ура!» ударили в штыки и вскоре скрылись. Большевики отступили вдоль полотна в сторону станции Кавказской. Юнкера заняли позицию, чтобы прикрыть армию со стороны Кавказской.
Корниловцы выслали колонну в обход станицы и наступают тихо, выжидая результатов обхода. В цепях виднелась черная папаха генерала Казановича. Он добровольно пристал к полку Неженцева.
– Совестно так, без дела, – ответил он, улыбаясь, на чей-то шутливый вопрос.
Генерал-майор Борис Иванович Казанович совсем недавно вместе с генералом Трухачевым прибыли в распоряжение армии из Ростова, где они, нелегально проживая под видом рабочих, собирали разведку для Корнилова. У командующего нет свободных частей для господ генералов, и он оставил их пока при штабе. Корнилов знаком с Казановичем еще с Туркестана. В 1917 году он командовал 6-й Сибирской стрелковой дивизией.
Корнилов, как всегда, с самого возвышенного места наблюдает за ходом боя. Несколько поодаль стоит генерал Алексеев со своим адъютантом, ротмистром Шапроном, и с сыном. Ему тяжко в его годы, с его болезнью, но никогда еще никто не слышал из его уст вздоха малодушия. Тщательно избегая всего, что могло бы показаться Корнилову вмешательством в управление армией, он бывал, однако, всюду – и в лазарете, и в обозе, и в бою; всем интересовался. Он все принимал близко к сердцу и помогал добровольцам, чем мог – советом, словом ободрения, тощею казной.
Головная колонна корниловцев едва прошла полверсты, как на окраине станицы затрещали ружья, пулеметы. Со стороны Екатеринодара показался бронепоезд и открыл огонь из пушек шрапнелью. Видно, к большевикам подошло подкрепление.
Опять Корнилов в жестоком огне, и Марков горячо нападает на штаб:
– Уведите вы его, ради Бога.
– А вы сами попробуйте, Ваше превосходительство! – отвечает, улыбаясь, всегда веселый генерал Трухачев.
Но Корнилов, как бы откликаясь на призыв Маркова, дает команду ввести в бой Офицерский полк. Едва марковцы уходят в бой, как сам командующий со штабом и кавалерией отравляется в сторону станицы Усть-Лабы.
Для обоза создается критическое положение. Он без прикрытия. Все войска в авангарде, в арьергарде тоже идет бой. Впереди и сзади трещат выстрели, ухают орудия.
Раненые поднимаются с подвод, тревожно озираются кругом. Обоз волнуется. Бой гудит и раскатывается артиллерией. Зловещий гул близится к обозу с ранеными.
– Слышите, слышите? – говорит юнкер молодому капитану с перебитыми ногами. Бой приближается к нам.
– Ничего, юнкер, Бог, не выдаст, свинья не съест. У меня револьвер с тремя патронами. Если что, после меня ваша очередь. Главное – не попасться большевикам в плен. Умучают, – нервно отвечает капитан и беспомощно откидывается на подушку…
Вдруг он отрывается от подушки и громко произносит:
– Простите меня, господа, Христа ради!!! Сегодня же Прощенное воскресение…
– Бог простит, и я прощаю! – раздается со всех сторон. Все в колонне раненых просят друг у друга прощении. Завтра начинается Великий пост, но, к сожалению, он не остановит кровопролитие.
Со стороны арьергарда показываются какие-то люди. Легкораненые хватают винтовки и залегают в цепь. У всех лица озабоченные, строгие. Слава Богу, это свои.
– Ну что? Как? – спрашивают с телег раненые.
– Ничего, наседают, отбиваемся, – отвечают спокойно идущие.
Они отделяются от обоза и направляются влево по пашне цепью. Все глаза зорко следят за ними. Вот они почти скрылись. Доносится несколько одиночных выстрелов.
– Стало быть, и там большевики, – слышен ропот по обозу.– Обхватывают с трех сторон.
Близиться полдень, а исход боя неизвестен. Вот впереди особенно ожесточенно затрещали выстрелы, но треск их стал удаляться, как будто волны уносили его.
– Слышите, слышите – удаляется, удаляется! – несется по подводам.
– Обоз вперед! Обоз вперед! – раздается команда начальника обоза генерала Эльснера.
У всех камень падает с души. Теперь ясно: большевики отступают, наши занимают станицу.
А тем временем охват корниловцев уже обозначился. Все войска двинулись в атаку с фронта, и скоро корниловцы, марковцы и кавалерия врываются на станцию и в станицу, сбивают большевиков с отвесной береговой скалы, венчающей вход на дамбу, овладевают мостом и переходят за реку Кубань. Красноармейские части, что защищали станицу и станцию, по привычке отступают кто куда. Ослабили напор на Партизанский полк и войска Сорокина.
Следом через поле в станицу въехал штаб, кое-где разбросаны большевистские и добровольческие трупы. Через вымерший вокзал Корнилов и свита подъезжают к станичной площади. Останавливаются на привал. Но отдохнуть не приходится. Со стороны Кавказской слышны выстрелы. Что за выстрелы? Кто это? Ведь там юнкера.
Вдруг появляется вестовой от Боровского. Докладывает, что с востока, от Кавказской, подошел большевистский эшелон, разгрузился и идет к станице. Их не меньше полка, с ними артиллерия. Юнкера ведут неравный бой. Скоро на вокзале и в станице начали глухо взрываться шестидюймовые бомбы. В станице штаб и конвой – больше никого! Неженцев в пылу боя увлекся преследованием. Марковцы и кавалерия тоже гоняются по полям за красными.