Удача

— Это что? — я махнула ложкой в сторону гончарного изделия.

— Кувшин. — муж, бросив взгляд на засопевшую меня, поспешил, с улыбкой впрочем, продолжить сам. — С молоком. — я приподняла бровь. — Взял у соседки, вдовы плотника. В прошлом году я ей крышу подправил, с тех пор подкармливает. — я продолжила внимательно смотреть на мужа. — Без всяких матримониальных поползновений с обеих сторон. Я ей помогаю, детей плотничать учу, она мне хлеб, молоко, яйца. А чего это я оправдываюсь?

Я поспешила сунуть ложку в рот, чтоб не засмеяться. Страшный, лохматый, заросший до бровей проволочной бородой, супруг, по-детски наивно, хлопал глазами. С нарочитой оскорбленностью, он отложил ложку и обиженно отвернулся. Я еле сдерживалась, пряча взгляд, который, наплевав на мнение хозяйки о наличии силы воли, возвращался к его выражению лица. Вот и сейчас я прикипела вниманием к выдвинутой нижней челюсти с оттопыренной губой, которая вдруг начала трястись в нешуточной обиде.

— Ты что? Ты не думай, я просто спросила, что в кувшине, — вдруг растерялась я. — Ты что, обиделся?

Я перевела взгляд выше и наткнулась на смеющееся выражение глаз мужа

— Да ну тебя. — раскусила я его коварное лицедейство. — Ешь давай, остынет.

Ну что же, есть он умеет, быстро, но на удивление аккуратно. Не чавкая, не облизывая пальцы. Я старательно работала ложкой, поглядывая, как он ломтем хлеба помогает овощам занять место в ложке, при этом старательно отодвигая мясо на стремительно пустеющие области тарелки.

— Ты не ешь мяса? — интересно, в который раз я за сегодня удивилась. — А зачем тогда ты его принес?

— Ем, — он ложкой потыкал в пласт свинины. — думаю вот, как к нему подступиться, вилок у вас в приборах я еще не встречал.

Озадаченный муж просветлел лицом, полез в карман и вытащил странный предмет. Вроде как небольшие полосы блестящего металла, спрессованные в единый брусок с костяными обкладками. Повозившись, он выудил из бруска маленькое подобие плода любви крестьянских вилл и охотничьей рогатины.

— Мы же, по-свойски, закроем глаза на вопиющее нарушение этикета, — отклоняясь, чтобы достать лежащий в посудном шкафчике поварской нож, произнес он. — попользуем двузубую вилку для мяса? Ничего?

Воткнув «вилку» левой рукой в мясо, правой он сноровисто нарезал стейк на мелкие части. Я сидела с широко открытыми глазами, глядя как он довольно жмурится, стянув зубами со своего орудия кусок горячей свинины.

— Что? — теперь его очередь недоумевать. — Я ем, уж извини, не столовался при дворе, трапезы особ голубой крови живьем не наблюдал, политесам высоким не обучен. Ну горячее оно, руками брать. Может, тебе порезать?

Молча пододвинув ему тарелку, чтобы еще раз с любопытством посмотреть на уверенные движения ножа и «вилки», я присмотрелась к его рукам. Горячо ему, как же, мясо, только со сковородки, поймал и не поморщился. Такими руками заготовки у кузнеца из горна брать.

Моя тарелка опустела на половину, подхватывать маленькие кусочки мяса всё же было удобнее, чем периодически отламывать куски ложкой. Супруг же допивал уже вторую кружку молока. Мысли все крутились вокруг его способа разделаться со стейком. Если подумать, мое упущение. Не догадалась нарезать мясо на кусочки поменьше, хотя поварской пики я у него не увидела, а жарить мелкие кусочки не стала, чтоб оно было сочнее. Но эта его вилка действительно удобна. Мясо надежно держится, не крутясь вокруг, как при работе с шилом. Почему повара раньше не сообразили связать вместе два шила, это же так просто, и прямо напрашивается. И рассмотреть бы поближе этот его брусок с вилкой внутри, какой искусный кузнец его туда спрятал. А зеркало? Так старательно отполировать пластинку металла, пусть и маленькую. И вообще, что за человек мой супруг? Страшный с первого взгляда, он совсем не внушал никакого опасения после пяти минут разговора. Любит пошутить, не над другими зло, а как-то, по-доброму что ли. И разговаривает так, как будто учился в заведении подобном Академии. При этом вворачивает простые, деревенские слова, явно показывая, что деревенская жизнь ему не в тягость, абсолютно не кичась своей ученостью. Одни познания в астрономии чего стоят. Хотя, я остановилась с недонесённой до рта ложкой, с чего это я так безоговорочно поверила его словам? Еще семь планет, почти семьдесят лун, приплюснута с полюсов. И так уверенно об этом говорит, ведь если даже просто представить, что в небе висит пусть не семьдесят, двадцать лун, свободного места не будет. Вот же…

Уверившись, что надо мной простейшим образом подшутили, я решительно подняла голову, дабы высказать этому шутнику все свои выводы и замерла. Оказывается, пока я ела и погружалась в размышления, он покончил с завтраком, утвердил локти на столешнице, сплел пальцы в замок, утвердил на нем заросший подбородок и беззастенчиво начал рассматривать меня, чему-то улыбаясь. Странно, но обычного, при рассматривании меня мужчинами, ощущения маслянистой грязи не возникало. Он не раздевал меня взглядом. Не пыхтел, уставившись на грудь. Просто с интересом любовался. Как диковинным экспонатом чудной коллекции.

— Что?

«Пригладь волосы, может где прядь выбилась». — надо же, Голос, оказывается, тоже умеет недоумевать.

— Ничего, — улыбнулся супруг. — Ешь. Смущаю?

Я отрицательно мотнула головой, вновь опустив глаза. Добрала последние овощи с удобно нарезанным кусочком мяса и отставила тарелку.

— Молока? — муж уже протягивал наполненную кружку.

— Спасибо. — оп, а вот и смущение, кровь почему-то прихлынула к щекам.

— Давай сначала? — попросил вдруг он. — Только серьезно. Нужно же как-то разбираться в этом всем.

Я кивнула, приготовившись к вопросам, порождающими новые вопросы, но уже у меня. Я никак не могла в нем разобраться. Я даже не знала его имя, дэй он, виллан. Кто?

— Максим. — он протянул руку через стол. — Максим Leonidovich Medvedev.

— Это имя? — разглядывая его ладонь, ждущую чего-то, уточнила я. — А эти еще два слова?

— Максим — личное имя. Леонидович — отчество, по имени отца — Леонид. Medvedev — фамилия, наследственное семейное имя, произошло от прозвища. — удивительно понятно начал объяснять он. — Мое от названия животного, на вашем языке это медведь. Я поэтому смеялся, когда ты меня медведем назвала, ты удивительно угадала. А руку при знакомстве пожимают, чтобы показать собеседнику, что не прячешь камня, нет недобрых намерений, не желаешь зла.

— Алатана. — стараясь не нарушить никакихтрадиций, осторожно пожимая его руку, представилась я. — Алатана Бэар.

— Бэар? Серьезно? — уголки губ мужа неудержимо поползли вверх. — Это что-то обозначает?

— Фамилия, что-то на древнем наречии, я даже не знаю что. — я недоуменно смотрела на мужа, продолжая держать его за руку. — Что смешного?

— Извини, я не над тобой. — супруг уже откровенно смеялся. — Просто, на одном из языков моей родины, Бэар тоже значит медведь. Пусть будет? Ну пожалуйста, ты же все равно не знаешь, как с вашего древнего языка переводится. Пусть будет медведь?

Развлекается значит. Ну ничего, прежде чем стричь его надо расчесать. Тут уже я развлекусь.

Я уже битый час пыталась расчесать мужу волосы. Развлечением и не пахло. Грязь еще полбеды, пшеничная копна была на удивление густой. И, хотя густота волос скорее достоинство, гребень с трудом продирался через эти заросли, через каждый палец длинны натыкаясь на очередной спутанный колтун, который я терпеливо пыталась распутать руками. Стрижки ради, муж снял свой желтый камзол и, странного материала, полосатую рубашку без рукавов и сейчас сидел на, поставленной на бок для меньшей высоты, табуретке ко мне спиной. Спина завораживала. Скульптурную выточку идеального тела подчеркивали, более светлые, по сравнению с общей смуглостью, отметины шрамов на загорелой коже. Множества шрамов. Хотя, если задуматься, как шрамы могут что-то подчеркивать. Минимум жира, хищные, ртутно-перекатывающиеся пучки мышц, узлами вспухающие при малейшем движении ерзавшего в поисках удобной позы тела. Широкие плечи, переходящие в широкую шею. Чем он занимается в жизни? Нас в Академии, на лекциях по медицине, учили распознавать принадлежность к какой-либо профессии по характерным особенностям тела. Воин?