Удача

— Nuzdravstvui, belayagoryachka. — произнес он хриплым низким голосом, не отрывая взгляда от ареолы соска груди, качающейся от его носа на расстоянии ладони. Сглотнул, перевел чистые, голубые глаза на вторую грудь и неожиданно крепко зажмурился.

Я отшатнулась в спасительную темноту своего, уже такого родного угла, одновременно подхватывая ленты изорванного платья. Это он на каком языке-то у меня разговаривает? Даже по звучанию я не могла угадать страну. Муженек открыл глаза, уставившись туда, где только что стояла я, успокоено вздохнул и снова отключился, уронив голову на сгиб руки. Стянув одеяло с кровати, я осторожно укрыла своего нечаянного мужа. Постояла над ним, вздохнула и начала стягивать сапоги. Сапоги он носил без чулок, ловко намотав на ноги отрезы ткани. Светлый и все Заступники! Фланель! На ноги! Ну проспись мне только. Я вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не боюсь этого человека, с которым несколько часов назад соединила судьбу, даже не зная его имени. Я улыбнулась своей наглости, подоткнула мужу одеяло, и, не удержавшись, пощекотала ему ногу. Босая стопа, уморительно шевельнув пальцами, улиткой нырнула в теплую темноту самого надежного убежища. Сквозь спутанную бороду промелькнула умиротворенная улыбка. Я же, завладев обеими иголками с удивительно крепкими нитками, ушла к столу, чинить наконец-то свое многострадальное платье.

Утро я встретила в обжитом углу на кровати, сжавшись в комок. Ночью я расплела косу, и сейчас темно-русые волосы свободно свисали вперед, хоть как-то закрывая то, что платье скрыть было уже не в силах. Хватит уже всем глазеть на мою грудь. Прорех в одежде было предостаточно. Ниток хватило как раз схватить основные, так что уже не требовалось постоянно удерживать ткань. Иголки, порассудив, я спрятала у себя, вернуть всегда успею. Ночная удаль улетучилась, и я снова боялась. Не мужчину, просто неизвестно чего. Неизвестности этого чего-то.

Луч солнца из окна постепенно приближался к лежащему на полу мужу. Вот он прошел по пальцам открытой ладони с узеньким шрамом, оставшимся после церемонии бракосочетания. Коснулся кончиков торчащих волос, перепрыгнул на нос и решительным наступлением ринулся к глазам, пробежавшись напоследок по удивительно черным ресницам.

В бодрствующее состояние незнакомец перешел мгновенно. Вот он спал, и вдруг открыл глаза, не потягиваясь и не зевая почем зря. Я наклонила голову ниже и застыла, тяжелая прядь волос, скользнув из-за уха, закрыла мое лицо естественной вуалью. Голубые глаза безучастно скользнули по мне. Мужчина упруго встал на ноги, держа одеяло в руках и, не смотря в мою сторону, я бы даже сказала — старательно не смотря, положил его на кровать рядом с подушкой. Я молчала, боясь пошевелиться, и только поворачивала голову вслед его перемещениям. Муж взял со стола кувшин и, принюхавшись к содержимому, припал к горлышку. Кадык под бородой заходил в такт глубоким глоткам. То, что в кувшине была вода, я выяснила еще ночью, так что насчет продолжения пьянства не переживала. Осознавая, какая сухость сейчас стянула горло, я бы и сама поднесла ему вина. Вина в доме не было. Дома, если уж говорить по справедливости, не было вообще ничего, что можно было бы съесть или выпить кроме воды. В этом я тоже убедилась ночью, благо размеры хижины время обыска не затянули. Допил, поставил кувшин на стол, вытянул руку вперед. Рука ощутимо дрожала. Мельком взглянув на меня и не обратив внимания на лежащую на столе золотую монету, муж прошел к рукомойнику. Снял свой странный камзол, повесил его на крючок рядом полотенцем, оставшись в странной обтягивающей блузке без рукавов, в ярко-голубую, как его глаза, поперечную полоску. На левой руке блеснул брачный браслет. Полной горстью бросив в глаза воду, до сих пор молчащий мужчина начал ожесточенно тереть лицо. Не притрагиваясь к полотенцу, взял с полки лежащую рядом с мылом шкатулку. Открыл. Я удивленно округлила глаза, в крышке изнутри было прикреплено удивительно чистое зеркало. Снова стрельнув глазами в мою сторону через это волшебное зеркало, муж уставился на себя.

— Dopilsya, MaksimLeonidych? — он закрыл глаза, глубоко дыша через нос.

Не в силах совладать с любопытством, я решила рассмотреть это удивительное чудо поближе. Стараясь не шуметь, слезла с кровати и приблизилась к мужу почти вплотную. Отражение мужчины открыло глаза. Зрачки скачком заполнили голубую радужку и вернулись к первоначальному размеру, со скрипом зубов гульнул желвак. Дыхание сбилось и пошло глубже. Это ж сколько он пил, что сейчас его так корежит? Я протянула руку, решив попросить разрешения рассмотреть поближе это чудесное зеркало, но, смутившись своей смелости, так и застыла. Шкатулка с щелчком захлопнулась. Ну нельзя и нельзя, обидевшись, я отвернулась от застывшего столбом мужа. Вернувшись к кровати, я уже привычно забилась в уголок, кусая губы от досады и пряча за каскадом волос глаза. Муж резко развернулся, узрел меня на прежнем месте, протянул руку и, нащупав, снял камзол с крючка. С удивительной скоростью застегнув пуговицы, расстелил фланелевый отрез и сноровисто, в три движения обернул им ногу. Сунув полученный кулек в сапог, он потянулся за вторым отрезом. Я не вытерпела.

— То есть, поговорить ты не хочешь? — нога ткнулась мимо сапога.

— С тобой можно поговорить? — он осторожно поднял голову. — Интересно, о чем?

Голос у него был на зависть всем, низкий, слегка с хрипотцой. А его грубоватый акцент что-то шевельнул в моей душе. «Не вовремя, вам действительно надо поговорить». — рррр.

— Да обо всем! — разозлилась я на свои мысли. — Я тоже, знаешь ли, не рада оказаться здесь. Я спокойно жила, никого не трогала, никому не мешала. Да что там мешала, я даже на глаза старалась никому не попадаться. И тут… Думаешь, мне легко… — вдруг начали наворачиваться слезы. В голове снова простреливали вспышки картин с недавними событиями. — Я просто читала… А у них пирушка… Думаешь, я это все придумала? А все вино это проклятое…Барон пьяный… — я наконец-то разрыдалась.

Муж ошалело смотрел на меня, и, кажется, перестал дышать.

— Давай я брошу пить? Вообще, — вкрадчиво попытался он меня успокоить. — ничего крепче простокваши. Слово даю.

— Да причем здесь пить? — вскинулась я. — Ты же сейчас на себя в зеркало глядел, понравилось? И вообще, ты бросишь пить, а дэи аристократы нет, и что они своим воспаленным воображением могут придумать дальше, никому не известно! — кажется, у меня начинается истерика. Надо бы тоже умыться.

— Причем здесь зеркало? Ты белочка или совесть? — взорвался вдруг муж. — Не нравится, иди к своим дэям. Они тоже, небось, пьющие.

— К дэям!? — я вскочила на ноги, рука рванула левый рукав. — А это для тебя ничего не значит? — ткнула я пальцем в золотой баджу.

— Насколько я в курсе ваших традиций, — несносный мужлан прищурил глаз. — эта цацка означает, что ты чья-то жена. И что?

— Чья-то!? — все, пришествие Темного сейчас отодвигается на второе место в рейтинге катастроф, — Твоя, идиотина!

Глава 10

Максим Медведев

Смешная девчонка. Чья она, интересно? Это ж надо, как кто-то оперативно подсуетился. Узнать, что я вернулся с заработков. Определить, что я нахожусь в невменяемом состоянии. И подсунуть свою дочку, предварительно нарядив её в изорванное платье. Следующий шаг… А какой следующий шаг-то, кстати? Такой план нуждается в подстраховке, я же могу и не раскаяться в «содеянном». Элементарно. Рвущие из подмышек волосы: «Не уберегли доченьку»! — родители, оперативно прибывшие на место ужасного злодеяния свидетели, шантаж, храм, свадьба. А Варлам предупреждал, что за год меня полюбой окрутят. Вот же, я ему еще и кувшин красного должен оказался. Ведь не отмажешься. Ну вот никак.

Я шагал к трактиру, там я оставил вчера свою сумку с приобретенными продуктами. Хотел с утра по-человечески позавтракать. Позавтракал. Вспомнив своё пробуждение, я расхохотался. Сердечко таки пропустило пару ударов. Сидит еще, главное, такая вся в белом платье. Волосы распустила — лица не видно. И тишина! Уф, думал всё — пришла за мной белая леди. Ха. Хорошо, заговорила. Я вошел в трактир.