Удача

«Вот ты и жена».

Глава 9

Максим Медведев

Баня. С вениками. С парной и квасом. Интересно, а квас тут есть? Скоро год, как я здесь, а про баню как-то и не думалось. Хватало местных мылен. Хорошо прогретые комнаты, с тазиками и ваннами, не выдержали никакого сравнения даже с мысленным образом нормальной русской бани. С раскаленными камнями и полком. Надо по приезду Варлама удивить.

Под тележное колесо попал камень, подкинув зад повозки, я поморщился от чувствительного удара по спине. Обоз, в составе которого числилась телега подо мной, уже вторую неделю тащился с приисков, груженый золотым песком, самородками, а так же сломанным инструментом и возвращающимися со смены старателями. Идею с двумя разными сменами, работающих вахтовым методом, граф воспринял на ура. И люди не гибли от истощения, надрываясь на золотом руднике круглый год. И материальная заинтересованность в ударном труде стала неплохим стимулом, заставившая убыточный прииск приносить неожиданный доход. Граф сидел с бумагами, не понимая, как большие расходы на плату высокого заработка принесли еще большие деньги. Это что, я тебе еще про отпуска на лазурном берегу и санатории идейку подкину. Я ухмыльнулся. Не дери три шкуры, дай людям возможность заработать, они сами эти три шкуры с себя снимут.

Борт телеги чувствительно приложился к плечу. Да едрить твою налево. Я сел. Мимо проехал верховой из графской дружины, охрана. Обоз не из дешёвых. Одного золота только на, почитай, пол миллиона золотых. Граф в последнее время вырвался в олигархи. Хотя в соседнем графстве аж три золотых прииска, а такого дохода они не приносят. Почему так, спрашивается. Я тоже недоумевал, пока не увидел, как устроена золотодобыча, в смысле механизации. Огромное колесо с ведёрками — насос. Еще одно колесо на валу, прикрепленному к стоящему столбу и катающееся по кругу — измельчитель породы. У меня, при виде эдакого передового производства, опустились руки, а граф на полном серьёзе требовал усилить колесо, чтоб повесить ведерки побольше, производительность же увеличится. А так же сделать еще одно колесо измельчителю, пусть вдвоем катаются. Рационализатор. За первый месяц я из двух стволов сделал ему архимедов винт, ну или шнековый насос. Работа встала. Копать стало некому, всем требовалось срочно покрутить ручку шнека, но, стоит отдать должное графу, первые тонны три воды он подал сам. Идею измельчителя из двух, горизонтально закреплённых, широких зубчатых колёс и конвейерной ленты, я изобразил на бумаге и отдал графу, пусть сам кузнецов озадачивает. За что был освобожден от необходимости делать вторую часть заказа, и награжден двадцатью золотыми. Бешеные бабки, если судить по моей жизни в деревне. О! А вот и деревня из-за деревьев колка показалась. Зайти в трактир — перекусить, потом на речку, отмыться, наконец, от этой грязи. Возле рудника мыться было проблематично, ледяная вода быстрого, полноводного ручья, отбивала любые крамольные мысли намочить хоть что-то, кроме рук. Побриться, борода уже скрыла шею, да и, пожалуй, сбрить волосы к чертям. Лысому как-то сподручней. Я нешуточно испугался, когда из отражения в ручье на меня глянул йети, в которого я уже превратился.

Алатана Бэар

Вот уже почти час я сидела на кровати возле стены, обхватив руками прижатые к груди колени и забившись в дальний угол маленькой хижины, куда притащили меня и свежеиспеченного супруга пьяные дружки моего, уже бывшего, хозяина. Деревня, разбуженная по столь странному поводу, постепенно затихла. Смолкли собаки, проводившие последних уезжающих в замок всадников. Один за другим погасли огни в добротных избах, виднеющихся из простого, без занавесок, окна моего нового дома. На столе поблескивал золотой, кинутый в припадке пьяной щедрости бароном, в качестве приданого. Старик, ставший моим мужем, лежал на спине там же где его бросили, на полу единственной комнаты. Причем ноги по колено оставались на улице. Дверь сиротливо качалась, стукая по небольшим, пальца в три, каблукам сапог. Отстраненное оцепенение, охватившее меня в последние несколько часов, потихоньку сползало с моего ошалевшего разума. Я осторожно начала разглядывать чудовище, лежащее в квадрате света от полной луны, вышедшей наконец-то из-за туч и проникающей в хижину через окно. Тело распространяло запах многодневного перегара. Мужчина лежал на спине, широко раскинув руки и запрокинув голову, отчего борода торчала вверх. Слышалось тяжелое, горячечное, сиплое дыхание глубоко проспиртованного организма. Под зарослями бороды на шее билась в рваном ритме жилка. Волосы кстати не седые, а просто очень светлые, чуть золотистые, как пшеничная солома. Светлее даже загорелой кожи. Просто очень грязные и спутанные.

Одежда — отдельный разговор. Плотная однотонная ткань светло-желтого цвета. Что камзол, что штаны. На локтях и коленях одинаковые квадратные заплаты, судя по цвету пришитые при изготовлении одежды. Странно, даже если был такой излишек ткани, зачем сразу ставить заплаты. Множество карманов, и никакой шнуровки. Видно, что одежда сильно, местам почти добела выцвела на солнце, а чистота одеяния никак не увязывалась с нечесаной бородой и сальным гнездом на голове. Штаны были заправлены в короткие сапоги, чуть ниже середины голени. У нас такие не носили. Черные, тяжеленые с виду, слегка запыленные, но без грязи. За обувью, как и за одеждой, он следит. Когда он умудряется? «Если его ночевки часто проходят на грязном земляном полу, то, для поддержания одежды в таком порядке, стирать он должен не реже двух раз в неделю. — Голос, казалось, тоже оценивающе осматривал доставшееся сокровище. — А по нему не видно, чтобы он был знаком с водой, что для внутреннего потребления, что для наружного». И вот кстати, на грязном земляном полу? Я с удивлением обнаружила, что плотно утрамбованный земляной пол чисто выметен, ну да, вон метелка и совок стоят у входа. Во мне проснулось любопытство. Взгляд запрыгал по помещению, выявляя остальные несоответствия. Стол у окна чисто выскоблен, по центру его стоит чистый кувшин и небольшая кружка. Два добротных табурета под столом. Дрова перед печкой сложены аккуратным штабельком. Чистая посуда составлена в небольшом шкафчике без дверок, грязной посуды нет. Ни на одной, видимой в свете луны, поверхности нет пыли. Бронзовый штырь рукомойника богато золотится, начищенный до блеска, да и ведро под ним чистое. Возле рукомойника, на аккуратной деревянной полочке лежит небольшой кусок мыла и какая-то шкатулка, под полочкой, на крючке висит чистое полотенце. Да и сама я сижу с ногами на аккуратно заправленной кровати. Ну вот, обвиняю человека в нечистоплотности, а сама с ногами на кровать. Я смущено засобиралась переместиться к столу, на табурет, и тут увидела подушку. Это что? Подушка была почти идеальной кубической формы. Но это, несомненно, подушка, палец, надавив сверху, это подтвердил. Темный! Вмятина от прикосновения портила внешний вид плоскости куба. Я слезла к кровати, рассматривая это чудо. Как есть кубик, и расположен, я проверила, замерив пальцами расстояния, на одинаковом расстоянии от боковин кровати, и от изголовья, плюс-минус ноготок. Улыбаясь непонятно чему, я погладила эту аккуратную, милую в своей чуждости, подушку, расправляя вмятину.

Коротко, с надрывом, застонав, лежащий на полу человек тяжело повернулся на бок, пытаясь подтянуть колени к груди, сворачиваясь в позу зародыша. Он же замерз, на полу-то! «Плохая из тебя жена, муж вон мерзнет», — сварливо укорил меня Голос, вступая от лица совести..

— Да и муж не очень. — попыталась оправдаться я перед совестью. — Пьет неизвестно где. Спит на полу. А жена тут волнуется, сама с собой в голос ругается.

Может попробовать взгромоздить его на кровать? Я наклонилась над спящим мужем, лохмотья порванного платья, дождавшись этого момента, в очередной раз соскользнули с плеч, оголяя торс. Пусть уж, не до стыдливости. Ухватившись за ткань камзола на плечах, я попробовала тянуть лежащего благоверного. «А что, в изменах замечен не был, значит — благоверный». Тяжелый, зараза. Обошла пьяное тело, перешагнула и взялась за ворот, решив перевести его в сидячее положение. И тут же вскрикнула, уколов обо что-то палец. Сунув его в рот, я подняла отворот воротника. Ух! В ткань камзола были продеты две одинаковые блестящие иголки, с намотанными вокруг нитками, белой и черной. Я потянула черную нить, сматывая ее с иглы, и, дернувшись от испуга, замерла, осознав, что глаза мужа открыты.