Страница 60 из 90
Лик Агасфера при этих словах просто-таки повеселел (что, заметим, весьма не свойственно для Вечного жида, столетиями являвшего собой образ вселенской тоски).
— Это так же верно, как то, что прямо у тебя над головой спрятана их кубышка. Третья доска от стены...
Вместе с кубышкой не спрячь свою честь
Все, кто слышал это, — и Певень, и Тур, и мрачный человек в маске волка, молчавший весь вечер, и прочие из Туровой дружины, — подняли головы, чтобы взглянуть на потолок, кое-где покрытый копотью, где-то тёмными разводами от потёков, а где-то затянутый тенётами. А когда они опустили глаза, как бы ожидая от Агасфера разъяснений, обнаружили, что его за столом уже не было. Огляделись. Но его не было уж и в корчме. Однако не придали этому особенного значения, поскольку всех более занимало, действительно ли в указанном месте припрятана у Иосии заветная кубышка?
Лишь неприятно поразилась Сара, когда вдруг увидела, что нет Агасфера за столом. Только что был... и вот его нет. Не иначе без проделок дьявола тут не обошлось. Забеспокоилась Сара, не провёл ли её захожий плут, не рассчитался ли с ней пособник дьявола вонючими козьими катышками вместо показанных золотых монет? Вспомнила многоопытная женщина: уж очень легко этот пройдоха с золотишком расставался — небрежно пускал монетку катиться по столу. Дрожащей рукой достала из кармашка передника два золотых. Всё было без обмана...
И уж через минуту забыла женщина про Агасфера.
Над собой беды не чуя, стоял за прилавком Иосия, возле маленького бюро, заляпанного чернилами, и делал записи на двух листках. На одном листке — для отвода глаз, для жены, например, у которой в обыкновении было совать повсюду свой нос, даже к нему в святая святых, в ящичек с деньгами; показные тут делались, грустные записи — что ни строчка корявая, то убыток; на другом листке делал мудрец записи для себя, тут были записи честные, радующие и глаз, и сердце, — с красивыми прибылями записи и красивым же почерком.
Тут услышал Иосия громкий и пронзительный, как петушиное кукареканье, голос Певня. И пренеприятный этим голосом был возглашён вопрос:
— Иосия, у тебя есть деньги?
Бедный Иосия даже вздрогнул у себя за бюро и выронил перо. Кабы услышал он этот вопрос во сне, это был бы самый кошмарный для него сон; но услышал Иосия этот вопрос наяву; значит, кошмарная была явь...
— Про какие деньги изволит спрашивать пан? — чтобы не кричать о деньгах через всю корчму, Иосия скоренько подошёл к столу, за которым восседали и угощались уважаемые паны.
— А про те деньги я спрашиваю, — тянул из него жилы, с ехидной улыбочкой куражился Певень, — какие ты обманом взял у здешнего народа... у моего народа... у нашего... — и он повёл рукой вдоль помещения корчмы.
Наступила полная тишина. Даже музыканты играть перестали, желая услышать, чем закончится этот разговор.
Иосия изменился в лице.
— Обижаете, пан Певень. Таких денег у меня нет.
— А какие есть деньги? — совсем по-петушиному наклонил голову набок Певень.
— Только те, что я получил вот от этих почтенных господ, — и Иосия сделал глубокий поклон в сторону нескольких голозадых мужиков. — Да от торговлишки мелочной.
— Нет, значит, денег!.. — совсем нехорошо заулыбался Певень, сверкнув кольцом в ухе. — А в потолке не припрятал ли часом кубышку?
— Нет у меня денег, — твердил своё корчмарь.
Тут Певень, озорно вскочив на лавку, а затем на стол, покосился на Тура. Приняв его молчание за одобрение, спросил Иосию, которого уж ноги едва держали:
А под третьей доской от окна, — и он указал пальцем на эту доску, — нет ли у тебя денег?
— Нет, пан, — смертельно побледнел корчмарь, и губы его, белые как мел, задрожали.
Тогда Певень нажат снизу на указанную доску, и она легко подалась. Он отодвинул её, пошарил рукой во тьме чердачного пространства и вдруг извлёк на свет довольно крупный горшок. Развязав тряпицу, закрывающую горловину горшка, Певень высыпал себе на ладонь горсть серебра.
— Эхма!.. — воскликнул один мужик. — Отродясь таких денег не видывал!
— Беда! — согласился другой. — И зачем мне такие деньги?..
Сара вспыхнула от гнева:
— А я думала, у тебя всего одна кубышка!.. — слово «кубышка» она по-змеиному прошипела.
Иосия так и ожёг её взглядом.
Сообразив, что сболтнула лишнее, Сара мигом остыла и прикрыла рот рукой.
— Нет, говоришь, денег! — посмеивался довольный такой удачей Певень; потом, высыпав серебро обратно в горшок, сунул его себе за пазуху. — И верно: денег у тебя нет...
Иосия стоял посреди своей корчмы онемевший и окаменевший. Наверное, впервые в жизни он не знал, что сказать и как поступить. С деньгами-то он уже попрощался. Похоже, сейчас он прощался с жизнью — и своей, и жены, и детей; слышал он, что Тур не прощает лжи; говорили, лгунов и мошенников он на воротах вешает.
Тишина наступила в корчме зловещая. И с каждым мигом тишина эта всё громче звенела у Иосии в ушах. Чтобы не упасть от волнения и предательски подкатившей слабости («Откуда? Откуда узнал про тайник этот вездесущий Певень?.. Такой хороший тайник, что я сам о нём забывал!..»), он покрепче ухватился за край столешницы.
Неожиданно для всех в тишине этой подал голос человек в маске волка, мрачно молчавший весь вечер. Он сказал Туру:
— Мы могли бы и простить...
Тур кивнул:
— Я тоже думаю так... Оставь им, Певень, эту кубышку. Ты видишь, они работают не покладая рук. И детишек, посмотри, под лавкой без счёту. Умей быть великодушным, брат. И увидишь тогда, что многие тебя любят...
Во времена лихие премного выдумчив народ
Дa, многие говорили уже, что великодушен и справедлив Тур, и многие потому его искренне любили. Но, верно, не со всеми он умел быть великодушным; верно, грешки у иных были столь велики, что люди эти не могли рассчитывать на великодушный суд человека, возложившего на свои плечи тяжкое, очень тяжкое бремя судьи, и от него страдали. И говорили про него только чёрное, тайно или явно говорили, но чаще тайно — из берлоги нашёптывали на тропу, из густого куста пускали слух по ветру, птице перелётной подвязывали наговоры к хвосту...
Говорили они, что Тур вообще не человек, а оборотень. Лучше не искать встречи с ним. И, как всякий оборотень, он будто заколдован от оружия, его ни пуля, ни сабля не берут. Может, Тур — дикий бык рогатый, может, волк он косматый... Не случайно же, ох, не случайно из турьего черепа шлем себе сделал, и не случайно же возле него день и ночь тот Волк трётся!..
Надобно нам здесь заметить, что в те старинные времена поверье в оборотней было широко распространено в народе — и не только в литовском, русском, польском, но и вообще в мире; и корни этого поверья исходят из самых древнейших эпох. Многих королей и царей считали оборотнями, а также князей и графов, не говоря уж о колдунах, много знающих, многоопытных лекарях, об аптекарях, умеющих составлять хитрые снадобья, о колдуньях, кои готовят из жира младенцев и чародейных трав волшебную мазь. Славяне верили в волкодлаков — волков-оборотней, составлявших будто бы свиту бога Велеса. Волколаками называли колдунов, принимающих образ волка, или несчастных, превращённых в волков чарами колдовства. У германцев волк-оборотень известен под древним именем вервольфа; у итальянцев — lupo ma