Хватка

       — Второй шприц для меня? — не выдержав и кивая на отмалчивающегося товарища Бауэра, спросил Фридрих.

       «Крестьянин» отвечать не спешил. Видно тоже просчитывал в голове какие-то свои варианты развития ситуации. Ждал созревшего решения Конрада и его напарник, в фигуре которого явно прослеживалась спортивная сила и ловкость опытного борца.

       — Нет, — вдруг улыбнулся Бауэр, — чертовы штабные крысы, они все напутали.

       Он дружески хлопнул Винклера по плечу и в припадке странного, внезапного веселья продолжил:

       — Идиоты! Нет, только представьте, вчера этот клоун Грайте прислал в центр какое-то странное сообщение. Руководство хорошо осведомлено о его чудаковатости, но терпит. Сами понимаете, ученые все немного не в себе. Могу себе представить, чего он только вам здесь наболтал, верно? О накопителях душ, о том, что это как-то связано с фюрером…

       Винклер моментально уловил ловкий маневр бывшего «археолога»:

       — Я вам в самом начале четко и вразумительно сказал, что мы с ним почти не общались, в том числе и сегодня. Единственное, о чем я умолчал, так это о том, что Грайте, входя в салон, был взбешен тем, что его подняли с постели и, если быть честным до конца, то в отношении вас, зашиваясь у себя в углу, он совершенно не стеснялся в выражениях.

       — О, Фридрих, — наигранно улыбнулся «Крестьянин», — я всегда знал, что вы человек на редкость открытый и честный. Вы должны нас простить. На самом деле вышла небольшая путаница! Дело в том, что в «Вервольфе» наши просьбы и распоряжения, отданные по прилету, поняли неверно и тут же побежали их исполнять. Мы с Клаусом прилетели только за съехавшим с катушек Грайте, чтобы отправить его на плановое лечение, а наряду с этим, по пути, сообщили в здешний штаб еще и о том, что вас отправляют на повышение.

       — Так что же, — потянулся, было, рукой к саквояжу Винклер, но остановился, — я не лечу с вами? Возвращаюсь?

       — Да, мой друг, — продолжал лукаво улыбаться «Крестьянин», — что же это за повышение, если оно будет объявлено вне группы, с которой вы его заслужили? И вы, и все они достойны его.

       Знаете, вдруг приблизившись, признался Бауэр, — думаю, зря наш пилот, в то время, пока вы дремали, оговаривал вас, рассказывая о том, что вы с Грайте проболтали больше пятнадцати минут. Думается мне, что наш уважаемый ученый, размахивая перед вами руками и заговорщицки прилаживаясь к упругому, офицерскому уху, просто рисовал вам радужные перспективы навалившейся на вас блестящей военной карьеры.

       Германии сейчас, как никогда нужны прекрасная выучка и согласованность действий такой прекрасной группы, как ваша, Фридрих. И путь судьба сейчас и не вернет вас обратно под Умань, но вы будете недалеко от нее и я, — продолжил «Крестьянин» как-то двусмысленно, — как ваш старинный товарищ, советую вам вспомнить то время и то, о чем вы там мне говорили. Слышите, Клаус? — бросил Бауэр через плечо. — Это было прекрасное время, время — побед. Я многое тогда упустил, но очень надеюсь, что хотя бы вы, в отличие от меня тогда, получите сейчас сполна все, что вам причитается…

       часть 3 глава 8

ГЛАВА 8

       Фрау Шницлер не любила русских, а русскими для нее были все люди с восточных земель. Госпожа Зельма недолюбливала их до войны — заставляя продавцов своего магазинчика на Бельвю аллее с презрением относиться ко всем, кто имел славянский акцент. Она особенно их возненавидела с осени 1941 года, когда поочередно в октябре и в декабре на восточном фронте погибли два ее брата.

       С весны 1942-го по распоряжению муниципалитета некоторым горожанам стала полагаться бесплатная рабочая сила из числа военнопленных, неспособных нести тяжелую физическую нагрузку. С теми, кто был болен или имел увечья, разговор был коротким, а вот тех, кто еще мог быть полезен Германии, следовало использовать до конца, что называется — на всю катушку. Чаще всего в усадьбу привозили одних и тех же. Это были раздавленные войной, сломленные лагерями люди, а также те, кто просился на работы сам, или просто был рад хоть какой-то возможности немного поесть и побыть на свободе.

       Тяжелая на руку госпожа, распробовав несколько раз на вкус сладость своего превосходства над пленными, сначала не часто, а потом регулярно и с превеликим удовольствием не упускала случая их бить. Присматривающих за пленными наемных немцев она колотить не могла, подобное могло ей вылезть боком, а русских охаживала крепко, от всей своей черной души. Случалось и, нужно сказать, и не раз, что госпожа срывалась с тормозов и, впадая в неистовство, забивала людей до смерти. Несчастных грузили на тележку и увозили в хозяйство молчаливого палача Клима, где под его руководством топили в колышущейся, словно черное озеро, навозной жиже. Но количество пленных не уменьшалось. Сколько бы не погибло их от жестоких рук хозяйки усадьбы, ей тут же привозили новых.

       К 1943-му году она немного поостыла, но Клим «Топляк» все равно продолжал трамбовать людьми свою огромную навозную яму. Дело в том, что не реже раза в неделю откуда-то стали привозить мертвых, а иногда и живых, крепко связанных женщин и мужчин с кляпом во рту. Обычно эта машина приходила вечером. Те, кто работал на фрау, замечали, как сидевший рядом с водителем человек, передавая людей Климу, а ему в его страшном ремесле часто помогали наемные работники немцы или солдаты, так вот этот человек, сопровождавший груз, постоянно совал в руки управляющего плотный, прямоугольный пакетик. Наверняка это были деньги. Позже эта же машина вместе с людьми стала привозить еще и пузатые, стеклянные бутыли, на которых было написано «Schwefelsaure!!!».

       Клим был единственным из Славян человеком, которого фрау не никогда не привлекала к другим работам и даже не повышала на него голос. Со стороны было заметно, что она и сама его серьезно побаивается. Этот человек-гигант был значительно выше двух метров, имел широкую кость и огромные, длинные руки с нереально большими, жилистыми кистями. Даже покатая, сутулая спина ничуть не скрадывала его выдающийся рост.

       В начале 1943 года, как раз перед теми страшными событиями, когда в бытовке свинарей неведомо кем был убит Ленька Перко, Климу недалеко от его ямы отстроили крытый жестью домик с печкой, где он и ютился в полном одиночестве. Еще бы, кто захочет делить кров с этим чудищем? Да и делить там было особо нечего. Глядя на это крохотное строение и зная, кто в нем живет, становилось непонятным, как великан «Топляк» там умещается? Но, с другой-то стороны, факт того, что Клим удостоен от госпожи такой милости, ставил его чуть ли не в один ряд с самим управляющим. Зная непростой норов этого великана-душегуба, даже наемные работники старались обходить его стороной, что уж тогда говорить о тех, кто в любой момент по одному молчаливому кивку фрау мог угодить в его железные лапы и уже через полчаса пойти на дно черной ямы.

       Первое время Петруха даже вскакивал по ночам от каждого шороха, думая, что это «Топляк» идет за ним, чтобы схоронить вместе с новым свинарем свою страшную тайну. Летом 1943-го, после того, как палки наемников слишком щедро попотчевали Петьку за падеж двух свиней, Клим, глядя на то, что хозяйка отвернулась и ушла, одним движением отодвинул в сторону рабочих, словно месячного поросенка вскинул себе на плечо лишенное сознания тело юноши, и отнес его в бытовку. Дождавшись, когда свинарь придет в себя, «Топляк» принес ему воды и сказал:

       — Я знаю, кто всыпал в то корыто толченой бузины.

       — Какое корыто? — не понял Петрок.

       — Из которого ели те подохшие свиньи. — Пояснил Клим. — Тут на хоздворе нарисовался еще один «Ленька». Старше тебя, покрепче. Открыто говорит, что хотел бы работать на свинофермах и уже шепнул управляющему, что ты справляешься слабо. Грета, жена Винсента, видела, как он поутру рвал в парке и прятал в карманы бузину, а потом пошел ко второй ферме. Хотела сдать его солдатам, да за работой забыла, а вспомнила про ягоды только тогда, когда стало известно про подохших свиней…