Хватка

       — Не справедливо! — кричал им Петрок.

       — Да брось ты, — отмахивались они, — победа же…

       Он вскочил на подножку стоявшего рядом студебеккера, чтобы донести до людей правду, сказать о царящей в мире несправедливости, но никто даже не посмотрел в его сторону. Тогда Петрок открыл кабину и сел за руль. Ключ торчал в замке зажигания. В этой иностранной машине все было практически так же, как и в наших, разве что места по сравнению с советскими грузовиками было просто уйма, да педали сцепления и тормоза были непривычно круглыми.

       Завелся грузовик с «полтычка». Петрок выжал сцепление и включил передачу. Надавив на сигнал, он тронулся с места и, быстро разогнавшись, увидел только тени людей, разбегающихся в стороны перед капотом. Широкие, стеклянные окошки магазина фрау Шницлер вынырнули перед машиной внезапно. Ее перекошенное ужасом, белое лицо запечатлелось в глазах Петрухи как фотография. «Газ! — дал себе команду Петрок и, сцепив зубы, и чувствуя сильный удар в бампер, направил к грозную, тяжелую машину прямо на этот портрет. — Га-а-аз! …А теперь стоп! Где тут задняя? А, вот»….

       Не меньше трех раз проехался груженый грузовик по хрупкому, чудом уцелевшему магазинчику с доброй, щедрой продавщицей, прежде чем какой-то лейтенант, первым вынырнув из состояния аффекта, сообразил, и в момент остановки машины, вскочив на подножку Студебеккера, открыл кабину.

       За рулем сидел взмокший от напряжения солдат в гимнастерке без знаков различия, который, по счастливой для лейтенанта случайности, в этот момент отчего-то не мог до конца выжать педаль сцепления и снова включить передачу.

       — Хорош, дура! — в один миг, просовывая руку к замку зажигания и выключая двигатель, заорал лейтенант. — Приехали!

       Что ж ты творишь, пьяная твоя рожа? Эй, — окликнул он, стоявших возле раскатанного в блин магазина, и очумевших от происходящего у них на глазах, военных, — берите этого хулигана и тащите в комендатуру. Ох, дурак ты, дурак, — вздохнул лейтенант...»

       Эпилог.

       Петрок Бараненко был осужден на серьезный срок. Какое-то время из лагерей от него еще приходили письма, но затем связь оборвалась. Как говорят мои родственники, если бы он был жив — обязательно писал бы или вернулся домой.

       В 2014 году во время чемпионата мира по хоккею, мне довелось пообщаться с болельщиками из Чехии и Словакии. Оказывается, при желании даже сейчас Южные и Восточные Славяне вполне сносно могут понимать друг друга. Так вот, трое молодых людей вполне серьезно доказывали мне, что нам лучше было сдаться на милость Германии в той самой войне, и не упираться перед несущим нам европейскую культуру Гитлером (так их учат в школе). Все трое восхищались Минском, говоря мне о том, что это хоть и старый город, но его улицы и проспекты удивительно широки!… Когда же я им открыл правду о том, отчего так широки улицы и проспекты Минска, они, мягко говоря, были шокированы. Отчего-то в их школах, рассказывая о благах, которые нам несли немцы, забыли рассказать этим людям о том, что тот же Минск был попросту сметен с лица земли и полностью отстраивался заново. Не рассказали им и про Тростенец, и про Хатынь, и про Хадыку и сотни других деревень. Ни слова не сказали о том, что каждый четвертый, а по некоторым источникам, каждый третий житель Беларуси погиб в той войне!

       …Я посоветовал этим ребятам после чемпионата посетить наш музей Великой Отечественной войны. Надеюсь, они нашли на это время, а не остались сидеть мухами, прилипшими к сладкому и липкому сиропу удобной для Европы «правды»…

       г. Минск

       Речь идет о директиве Ставки Верховного Главнокомандования о поведении советских войск в Германии от 20 апреля 1945 г.