Хватка

       Петрок снова промолчал, но похоже на этот раз рыжий был твердо настроен поболтать:

       — Чего ты хмурый какой-то? — участливо спросил он. — Насупился, молчит…

       — А что говорить? — Пожал плечами Петруха. — Работать надо.

       — Так в этот заход уже все отработали, можно и передохнуть, — уцепился за разговор Ленька, — говори, чего надулся?

       — Та, ерунда. Мужика одного испугался, — признался его помощник.

       — Какого мужика?

       — Когда ходил кормить Дуная, подошел ко мне…, высоченный такой, лапы, как те грабли…

       — О, брат, — догадался рыжий, — это Клим. Мы его зовем Топляк.

       — Топляк? — удивился Петруха. — А с чего такая фамилия?

       — То не фамилия, — опасливо озираясь по сторонам, прошептал Ленька, — это его работа такая. Страшный человек, тут и правда есть кого испугаться. Я сразу думал, что он вообще немой.

       — Не, он разговаривает, я сам слышал.

       — Что, говорил тебе чего-то?

       — А, — отмахнулся Петрок, помолчал немного и продолжил, — подошел, и спрашивает «кто ты такой, откуда тут взялся»?

       — А ты?

       — А я как дал стрекоча, тока ветер в ушах.

       — Вот ж, дурень, — рассмеялся свинарь, — а Клима на самом деле сторонись, это страшный человек. Он главный на отстойнике, куда навоз со всех ферм свозят.

       — Ленька, — пользуясь хорошим настроением рыжего, вдруг предложил Петрок, — а пошли сейчас со мной, Дуная кормить? Если заберут к Гитлеру, я же тебе его не успею показать.

       — А то я собак никогда не видел, — возразил свинарь, — тут таких волкодавов солдаты вечером выгуливают, что размером с теля. Насмотрелся я на них, не пойду. А ты на самом деле иди, не жди, что Янис будет за тобой ходить. Он показал один раз дорогу, и хватит с тебя. У садовника забот и без этого хватает. Шуруй, пока не стемнело...

       Как это не удивительно, но подобные явления тоже имели место во время этой страшной войны. Пример тому — семья Ивана Петровича Сорокина. Он ушел воевать, а его родные, в поисках лучшей доли, еще в 1941 году добрались из-под Брянска в окрестности Бреста (только на минуточку, это была полностью оккупированная немцами территория!) Они нанялись на работу, куда-то на хутора. Через пару лет после победы, дождавшись сына уже там, под Брестом, все Сорокины вернулись на родину и привезли с собой «вагон всякого добра». 

       часть 3 глава 6

ГЛАВА 6

       Петрок вышел из бытовки и только спустился по тропинке в парку, как едва не столкнулся с садовником. Тот, как видно тоже не ожидал встретить здесь кого-либо, а потому, быстро совладав с собой, тут же бросил взгляд за спину Петрухи:

       — Ты оддин? — сдержанно спросил он, продолжая изучать глазами тропинку, — да, я вижжу один. Иди зза мной. Собаку забирайют, покормишь ее последний раз и переведешь в новую клетку. Пойдем…

       Имя Янис Петрок услышал здесь впервые. Странно, оно не казалось ему германским, однако чувствовалось, что русский язык для садовника фрау Шницлер не родной.

       Они молча одолели дорогу. На хозяйственном дворе, возле сарая, в котором содержали Дуная, лениво лопотал двигателем грузовик, в кузове которого, открытой, стояла большая металлическая клетка. На открытый задний борт вели деревянные мостки. У ворот сарая так же, как и днем, стояло ведро с едой. Петруха подошел и только нагнулся, чтобы его взять, как вдруг услышал за спиной шум. Из-за машины вышли несколько солдат и, направляя на него стволы, взяли вход в сарай в плотное кольцо. За их спинами маячил управляющий:

       — У двер ест ашеник, — выкрикнул он, и почти сразу же, слыша его голос, в глубине сарая залаял Дунай, — адень ашеник собака. С пища заведи звер в кльетку, закрой ее и уходит.

       Петрок взял ведро, поднял лежащий у ворот ошейник, открыл дверь и, встретившись взглядом с овчаркой, почувствовал, как по спине пробежал озноб. Дунай все понимал. Он не стал есть, не сопротивлялся замене ошейника и спокойно проследовал за Петрухой по сходням наверх грузовика. Закрывая сначала первую, а потом и вторую дверь на засов, Петро то и дело встречался взглядом с собакой и каждый раз с трудом сдерживал слезы. Что-то нестерпимо горячее и горькое душило сердце и ныло в груди.

       Дунай, очутившись в новой клетке, не сводил взгляда с Петрухи и сидел в середине передней секции, словно каменное изваяние. Сложно было сказать о том, что чувствовал сейчас пес, но человек, ступив со сходней на землю, готов был тут же под нее провалиться. На его глазах разрушалось и рвалось что-то очень важное, а он ничего не мог с этим поделать.

       Солдаты засуетились, оттеснив юношу в сторону, повесили на клетку замок, сбросили сходни, закрыли борт и бегом побежали вслед за тут же тронувшейся с места машиной.

       «Клинок, — словно эхо прозвучал где-то в голове Петрухи забытый голос великана, — вы уже в берлоге, сделали свое дело, ведь ты мой клинок, а он — рукоять».

       Юноша завертел головой, но кроме озадаченного Хельмута не увидел вокруг никого.

       — Иди к Ленька, — тихо сказал управляющий, — тьебе нада хороша трудьитса. Гаспажа нье оставит здес тьебя без сабака. Нье лубит руски. Толка Ленька можьна спасьёт теба. Беги работат…

       Петрок повернулся и побежал по погружающейся во мрак тропинке. Слезы заливали его лицо, мир вокруг плыл и шатался, поэтому он сбавил шаг. К вечеру еще и подморозило, стало скользко.

       Петруха был попросту убит собственным бессилием. Вытирая мокрые щеки, он корил себя и за вчерашний день, и за сегодняшний. «Дурак, надо было не спать, набив свое брюхо, а вместо этого попробовать добраться до сарая и выпустить друга. А сегодня! Мог же утром, выйдя от овчарки, толкнуть солдат и открыть настежь дверь? Но я ведь не знал тогда, что его заберут? — малодушно оправдывал себя Петрок, — хотя, кого я обманываю? Просто побоялся. И что теперь»?

       Что ни говори, а и без того не радужные жизненные перспективы для Петрухи, связанные с работой на свинарнике фрау Шницлер, в данное время и вовсе превращались в беспросветное пекло. Не стало в его жизни Дуная, единственного верного друга, с которым они долгое время делили пищу и кров. «И какой я после этого клинок? — сокрушался юноша, вспоминая пригрезившиеся слова великана, — тряпка и желторотый пацан…»

       Он вышел из парка и остановился у куста, как раз в том месте, где недавно встретил Яниса. Следовало привести себя в порядок, чтобы не попасться заплаканным на глаза Леньке. После такого приметного зрелища рыжий не преминет потом подколоть своего помощника издевками.

       Спешно вытираясь рукавом и озираясь по сторонам, Петрок вдруг вспомнил о встреченном здесь Янисе и как-то сама собой сложилась догадка о том, что неспроста садовник заглядывал ему за спину. Судя по всему, и он ждал, что Петруха пойдет на хозяйственный двор не один, а вместе с рыжим. Выходит, что страшный Клим «Топляк» и этот садовник заодно? Интересно, что им надо от этого рыжего дуралея? За чем-то они же хотели увести его подальше от этого места?

       Окна их бытовки были темными, но из печной трубы шел дым. Видно Ленька где-то здесь, и уже поставил греться воду, чтобы запарить свиньям на вечер. «Наверное, пошел за картошкой, ее в ящике с утра было меньше половины, — рассуждал про себя Петрок, открывая дверь, — надо зажечь лампу, и тоже начать что-то делать, чтобы у рыжего не было повода соваться ко мне с вопросами. Надо делать все, как сказал Хельмут, у меня теперь только два пути, один — усердно работать, а другой…?»

       О другом пути Петруха даже думать не хотел. Он дотянулся до стоящей на подоконнике керосиновой лампы и вдруг запнулся ногой обо что-то большое, лежащее у задней стенки печи. Юноша так и застыл на месте с широко расставленными ногами. Он осторожно нащупал на подоконнике спички, поднял стекло светильника и зажег огонь. На полу, неловко поджав под себя руки, лежал мертвый Ленька.