Страница 35 из 113
— Матушка говорит, что доброта — главная благодетель. — сказал Иггмур с набитым ртом и, обратившись к наёмнику, добавил. — А яблоню ту я не специально сломал. Ребята говорили, что мне слабо. А мне не слабо! — верзила стукнул по земле кулаком и Таринору, сидевшему рядом, показалось даже, что он почувствовал удар.
— Да, ты всегда был добряком. — ухмыльнулся Тогмур. — Вот тебе все на шею и садились.
— Порой для этого и добрым быть необязательно. — заметил наёмник. — Обстоятельства. На моей шее кто только не сидел — от крестьян до королей.
— Странные вы, южане. — хмыкнул рыжий. — И короли ваши — совсем не то, что наши вожди. Ни один северянин не станет целовать задницу кому-то, только потому, что он родился с короной на голове. Рассказывали мне о таких. В руках и топора не держал ни разу, а туда же, кланяться ему да в верности клясться… Мой отец завоевал звание вождя в поединке. Да и потом сломал не один хребет тем, кто пытался оспорить его право вести нас. И конунга Стейна Кривостопа знают от Большого леса до северных бескрайних льдов, где люди живут без глаз, ртов и носов!
— Это ж как они живут-то без всего этого? — спросил наёмник.
— А ты там был? Нет? То то же. Зима там не кончается даже летом. Холод такой, что глаза замерзают, носы отваливаются, а зубы стучат так, что превращаются в мелкую крошку. Вот так они и живут.
— А сам ты там был? — недоверчиво спросил Иггмур.
— Я нет. — осёкся Тогмур. — Мне Эйвинд рассказывал. Ему ведомо то, что ведомо богам. А уж боги-то, они всё на свете знают.
— И кто ж ещё живёт в этих ваших северных краях? — усмехнулся Таринор.
— Ну, известно кто, мы, Стойкий народ, северяне. Дальше к восходу другие племена, Сероглазые, Чёрные топоры, Снежновласые, много их, всех и не припомню. А ещё там альвы ледяные есть. Они как лесные, только живут среди льдов. У них и дома, и оружие, всё изо льда, даже кони и те ледяные. Говорят, на кого взглянут, тот в глыбу льда и обратится! Да только я в это не верю.
— Это почему же? В людей без глаз и ртов, значит, веришь, а в ледяной взгляд эльфов нет?
— Не верю. А потому что приходил давеча один к нам. На коне ледяном со снежной гривой. Сам белый весь, а глаза синие. Говорил о чём-то с Эйвиндом, тот хмурился, хмурился, но головой покачал. Потом молвил, что альвы нам уходить велели на юг. Мол, зима великая грядёт. Да только псу под хвост все их веления! Ишь, указывать вздумали! Небось, земли наши себе прибрать решили. А на юге мы пропадём, уж больно не любят южане нашего брата.
— Сложно любить тех, кто разбойничает по лесам и сжигает деревни. — сказал Таринор.
— Сильный забирает по праву сильного. — Многозначительно проговорил Тогмур. — А если в целой деревне не нашлось того, кто сумеет подарить славную смерть в бою, то и поделом им. Сильный должен забрать у слабого.
— К чёрту такую философию! — вспыхнул наёмник, швырнув в костёр палку. — Пойду воздухом подышу.
С этими словами он поднялся и зашагал прочь от костра. Конечно, он и сам раньше придерживался таких идей. Сильный жрёт слабого, в этом весь этот проклятый мир. Но на всякую силу найдётся сила побольше. Альберт Эркенвальд был королём Энгаты, в его руках была сосредоточена власть и могучая армия. Да вот только это его не спасло. Был ли Эдвальд Одеринг сильнее? Ну, во всяком случае, на его стороне была правда. Так тогда казалось Таринору. И сам он сражался за «правое дело». Нет, это смешно. Он сражался, потому что платили. И ярче всего он понял это, когда обезглавил короля Энгаты. Вот оно, правое дело. Кровь безоружного на мече и слабоумный на троне. Эдвальд был совсем плох, интересно, жив ли он теперь? А если нынче, когда он слаб, его так же пожрёт большая сила? И кто вообще останется в конце, когда слабых не станет вовсе? Наверное, останется то, что богословы и философы называют злом. Забавно, наёмник всегда считал добро и зло чем-то из детских сказок, где храбрый рыцарь побеждает страшного дракона и женится на принцессе. И всегда полагал, что в жизни всё иначе, рыцарь — честолюбивый хитрец, рвущийся к титулам и влиянию, а принцесса живёт в хитросплетениях интриг, словно паучиха. Теперь же это некогда бесплотное несуществующее зло явственно нарисовалось у него в голове. Безжалостная сила, которая не остановится ни перед чем, пока не останется одна на пепелище. И когда уже ничего не станет, она пожрёт сама себя в порыве разрушения…
— Что-то я увлёкся. — наёмник улыбнулся собственным мыслям. Те ублюдки, что подкараулили их с Ольфом в детстве, наверное, тоже забирали всё по праву сильного. Тогда Таринор был слаб, а его друг сильнее в сто раз. По крайней мере, духом уж точно. Но не нашлось никого, кто мог бы защитить их. Таринор возненавидел себя за тот поступок и не надеялся когда-то искупить его даже перед самим собой. И теперь, помимо чувства вины, его переполняло желание сделать что-то правильное. Что-то хорошее. Наверное, это и есть добро. Или это просто желание облегчить вину? Наёмник почувствовал, что запутался в собственных мыслях.
— Ну как, подышал? — ухмыляясь, спросил Тогмур, когда наёмник вернулся к костру. — Если не надышался, то лучше снова иди. Здесь свежего воздуха теперь нету, спасибо Иггмуру.
— Меня всегда от сыра пучит. — обиженно отозвался здоровяк.
— Ну да, а я уж подумал, это Хельмгир воззвал к небесному грому, чтобы проверить нашу стойкость! Таринор поди потому и решил нос проветрить подальше от тебя, братец.
— Иггмур тут не при чём. — перебил наёмник. — Вот скажи, что сильнее всего на свете?
— Известно, что. Боги. — без промедления ответил Тогмур.
— А почему бы тогда богам не испепелить нас одним махом? Раз уж сильный всегда должен одерживать верх.
— Наверное, мы им тоже зачем-то нужны. Должен же их кто-то славить.
— Вот именно, хоть боги и могут от нас избавиться, они этого не делают. Могут, но не делают, понимаешь? Вместо этого они получают от нас хвалу и веру, а взамен одаривают своей милостью… — Таринор старался не улыбнуться собственным словам, чтобы они не потеряли вес. Настолько нелепым ему казалось то, что он говорит. — И, наверное, если бы северяне не грабили и не убивали, то тоже могли бы получить что-то от южан, дав что-то взамен.
— Наверное… — пробормотал Тогмур. — Но ведь можно же и так забрать? Да и вы нас дикарями безмозглыми считаете. Как уж тут быть?
— Ладно, сдаюсь. — вздохнул Таринор. — Мы из разных миров. Ты меня всё равно не поймёшь, как ни объясняй.
— А я понял. — пробасил Иггмур, довольно улыбаясь.
Остаток вечера прошёл в рассказах Тогмура о дальних землях на севере и востоке. О кровососах, спящих в ледяных курганах, о снежных ведьмах, которые могут заморозить своим дыханием насмерть, о волках размером с быка и о жутких медведях, чья шерсть белее снега, а клыки длиной с запястье.
О том, как когда-то люди пришли на южные земли, победив эльфов, но лишь самые смелые не остались там, а пошли дальше на север, став Стойким народом, сынами Зильмра, учениками Хьольда и славными воинами Торма.
Наутро Таринор проснулся первым. От холода. Костёр давно погас, а угли уже даже перестали тлеть. Вот тебе и северяне, даже за костром последить не догадались. Стойкий народ, чтоб их. Тогмур и Иггмур умиротворённо спали, завернувшись в тёплые накидки. Под их дружный храп наёмник успел развести огонь и сварить нехитрую похлёбку в котелке. Первым ото сна очнулся Иггмур. Сладко потянувшись и зевнув, он принюхался и широко улыбнулся.
— Похлёёёбка. — с нежностью протянул здоровяк. — С бараааниной. Как матушка готовила.
Сказав это, он снова втянул воздух носом, поднялся на ноги и куда-то зашагал. Таринор продолжал помешивать похлёбку, как вдруг широкая рука бросила в котелок какой-то травы, да так быстро и бесцеремонно, что наёмник не успел сказать ни слова.
— Эй! — воскликнул Таринор. — Ты что творишь! Испортишь же! Я всё утро варю, а ты невесть что бросаешь!
— Так надо. — благодушно пробасил Иггмур. — Попробуй.
Запах похлёбки и впрямь стал приятнее. Таринор остудил черпачок и осторожно отпил ароматную жидкость.