Страница 40 из 48
А ведь совсем недавно он думал, что всё кончено. Что просвета нет и миром будут править безумцы. Но есть высшие силы на свете, есть то, что смогло помочь победить хаос и беспредел. Высший разум не даст анархии завладеть вселенной, закон и порядок всегда восторжествуют. Конечно, пришлось приложить к этому руку, помочь Высшим Силам, так сказать. И он, Вениамин Игнатьевич, очень доволен, что у него хватило в тот момент сил и духа, чтобы принять правильное решение. Что не поглотила его тогда бездна безумия.
Правда, операция прошла не безупречно: тело рыжего киборга так и не нашли. Но это вопрос времени: лопнет мочевой пузырь — и утопленничек всплывёт. А если эта тварь всё же не утонула (живуч ведь, мерзавец, как всякая гадина) и выберется из озера, то воздух, насыщенный токсинами, и местные хищники быстро сделают своё дело, будь ты хоть трижды киборгом.
И все-таки эта мелочь немного портила настроение. Не сильно, но всё же.
Что ни говори, а Макс Уайтер — это вам не глупый напыщенный павлин Балфер. Макс — настоящий предприниматель и серьёзный человек. С ним приятно иметь дело. Если за что берётся — доводит начатое до конца. Он уверил Вениамина Игнатьевича, что неожиданностей не будет. Строптивая жестянка канула в Лету. Хотя и у самого Макса были к ней счёты и он предпочёл бы получить рыжего киборга живым. Но нет так нет.
Главное, Стасик тут и вся его тупая команда тоже.
Вениамин Игнатьевич довольно хихикнул: нет, не Лета. Не река, дарующая забвение. Забыть такое получится нескоро. Поглотили Дэничку тёмные воды Стикса, реки страданий и ужаса. А выписал ему билет в один конец — Стасик.
Доктор вспомнил тот момент, когда капитан Петухов понял, что они попали в ловушку, и спас, как он надеялся, хоть одного члена команды.
Вениамин Игнатьевич укоризненно покачал головой в ответ на свои мысли: эх, Стасик, Стасик… Ничему-то тебя жизнь не учит. Во-первых, нашел кого спасать. Мог бы прикрыть кого-нибудь киборгом и дать шанс тому же Теду. Парень хотя бы не мучился сейчас на плантациях — его просто пристрелили бы при попытке к бегству. Быстро и чисто.
А во-вторых, жестянка всё равно оказалась не просто тупой, но и то ли склонной к суициду, то ли просто очень глючной.
«Дэн! Уходи!» — припомнил доктор. Да нет, не может быть. Память подводит, что ли? Не мог Стасик быть таким спокойным в столь драматичный момент. Он, конечно же, кричал, как истеричная баба:
— Дэн, беги!
И тот кинулся в довольно глубокий водоём, вместо того чтобы попытаться скрыться в ближайшем лесочке. Ясно дело, что семёрки будут караулить беглеца на берегу и обязательно дождутся. Или живого, или дохлого.
М-да, всё же хорошо то, что хорошо кончается, и это непреложная истина. И лишнее доказательство его, доктора Бобкова, правоты в том, что Стасик и вся его команда — это раковая опухоль на теле Здравого Смысла, которая подлежит немедленной ампутации. Или медленной… Ну, чтобы совместить приятное с общественно нужным.
А ведь совсем недавно казалось, что вот она — Бездна и выхода нет.
Вениамин Игнатьевич прикрыл глаза, и мысли сами собой повернули в недалёкое прошлое, неприятное, но от него никуда не деться, да…
***
Он помнил, как наутро после празднования победы (как очень скоро выяснилось, преждевременного празднования) опять закрутился странный водоворот абсурда и нелогичности.
К счастью или к несчастью, на Вениамина Игнатьевича в тот момент словно бы опустилась плотная серая пелена, которая, с одной стороны, окутала сознание мраком и безысходностью, а с другой — не давала в полной мере осознать весь ужас происходящего, признать и принять своё поражение.
А абсурд и безумие опять ворвались в действительность и правили там бал со всей своей маниакальной страстью.
Вместо видевшегося в мечтах спокойного и ленивого месяца, проведённого наедине со скальпелем и диктофоном за методичным вскрытием икринок меракийцев, Вениамин Игнатьевич вновь очутился в водовороте событий. Уставший, воспалённый мозг с трудом отслеживал какие-то шизофренические события: вот безумный дед на заброшенной планете, палящий из допотопного оружия и швыряющийся помидорами, который в конце концов позволил им погаситься. Вот транспортник, пришпоренной клячей летящий по новому маршруту, проложенному рыжей гадиной. Довольные клиенты, цистерна со святой водой, куда Полина поместила икринки негуманоидов, денежная компенсация от правительства Мерака за сохранность потомства их граждан…
И лица, и глаза… Их глаза. Дэна и Стаса. Стаса и Дэна. Почему-то в конце концов они слились в один взгляд. Спокойный, почти умиротворённый и в тоже время цепко следящий за ним, за доктором Бобковым. Это становилось похожим на помешательство. Вениамину Игнатьевичу начинало казаться, что все всё знают. Или только эти двое?! Стас всё знает, гадина ему всё рассказала. Но почему он тогда молчит?! Ходит к нему в медотсек, пьёт чай, широко улыбается и радостно хлопает старого друга по плечу:
— Эх, Венька! А жизнь-то налаживается!
Вениамин Игнатьевич смотрел в такие знакомые серые глаза и удивлённо думал: а разве они не должны быть голубыми? И гадал: Стас все знает и мастерски прикидывается? Или это паранойя тянет к доктору свои обманчиво ласковые руки, приветливо подмигивая голубым (или всё же серым?) глазом?
А команда безумцев всё лезла и лезла в разные, самые неожиданные, опасные и просто неприличные места. И им всё сходило с рук.
Экипаж транспортника мотало из стороны в сторону, из крайности в крайность. Сегодня они изображали торговцев коноплёй на бандитской Ярмарке, завтра спасали рудокопов на Самородке… И опять карусель из космопортов, бывших сослуживцев Стаса, мамы Полины (та ещё штучка оказалась!), озабоченной кошки (почему все особи женского пола у них на транспортнике — шлюхи?!), и везде, везде этот киборг! Который в конце концов перестал-таки походить на манекен или пособие для студентов-медиков, а вновь стал навигатором безымянного транспортника, худым рыжим парнем со злым прищуром голубых до невозможности глаз, стальной полосой связавших доктора по рукам и ногам.
От мелькания картинок и событий стало часто подташнивать, голова постоянно была чугунной, а во рту, казалось, навеки поселился кисловатый привкус вечного похмелья. Да и стоило себе признаться — Вениамин Игнатьевич стоял на пороге нервного срыва или хронического алкоголизма. Засыпать без стакана коньяка не получалось теперь никогда. По утрам дрожали руки и мир казался серым и безжизненным. Но не пить Вениамин Игнатьевич уже не мог. Он пил от безысходности, тоски и страха. Страха перед рыжей гадиной, перед разоблачением. Он почти в каждом космопорту порывался уйти, сбежать, но не мог, понимая, что это будет полным поражением.
А Цель Всей Жизни была уже вовсе не так желанна и с каждым днём всё больше казалась Самой Большой Ошибкой всей жизни.
Вениамин Игнатьевич всё чаще задавался вопросом: как так получилось, что какие-то идиоты, очень и весьма недалёкие люди выигрывали у него эту партию с разгромным счётом? Причём, как опасался, Вениамин Игнатьевич, возможности реванша у него не будет.
С каждым днём было всё тяжелее играть роль доктора-добряка. Тянуть губы в улыбке, слушать озабоченно-счастливого Стаса, который вновь стал словно выше ростом, расправил плечи и полностью окунулся в кочевую жизнь дальнобойщика.
И вот когда Вениамин Игнатьевич окончательно отчаялся и устал бороться, именно тогда, на самой грани, и появился он — Единственный и Последний Шанс. Вспомнилась старая как мир истина: каждому даётся испытаний по силе его. Надо только суметь их выдержать. Вениамин Игнатьевич смог — и был вознаграждён.
***
Вениамин Игнатьевич открыл глаза и оглядел не слишком просторную, но очень удобную и уютную комнату. Взял со стола кофейную чашку, отхлебнул кофе и поморщился. Ароматный напиток безбожно остыл. А всё кто виноват? Стасик виноват. По-прежнему занимает все думы и помыслы доктора Бобкова. Но ничего, это пройдет.