Страница 77 из 87
— Нет. Просто я решила, что стыдно дожить до восемнадцати с половиной лет и ни разу не поцеловаться. Вот я и решила попробовать. — Алька вздохнула.
— И как? Попробовали? — его голос оставался таким же недовольным.
— Угу.
— Понравилось?
— Нет, — мотнула головой Алька. — Я его не любила, и мне стало противно.
Алька услышала, как Снейп вздохнул:
— Вот глупая девчонка, — голос его был совсем другим — вовсе не грозным и не угрюмым. Он притянул Альку к себе и запустил пальцы в её растрепавшиеся волосы. — Ну, целовалась и целовалась. А то и правда, такая старенькая, а всё ещё нецелованная.
Алька приподняла голову и удивлённо взглянула на Снейпа. Что это? Он смеётся над ней? И вовсе не сердится?
— Я тебе по секрету скажу, — Снейп снисходительно смотрел на Альку сверху вниз, — я тоже поздно начал. Гораздо позже тебя.
Он говорил легко и непринуждённо. Ничто не сковывало его, не заставляло обдумывать свои слова. В присутствии этой девочки не нужно было носить маску, притворяться и играть роли. Можно было позволить себе быть самим собой. Впервые в жизни. Странное ощущение. Он чувствовал себя одновременно совершенно отвязным мальчишкой и абсолютно уверенным в себе мужчиной. Мерлин, что же это с ним происходит?
— Так вы…ты… не сердишься? — Алька продолжала пытливо вглядываться в его лицо.
— На тебя — нет. А того щенка убью. Говори, кто он?! — Снейп сделал самое строгое лицо, на какое был способен.
— Не надо, господин профессор, — улыбнулась Алька. — Я ему память стёрла.
— Что-то в последнее время ты только этим и занимаешься, — заметил он.
— И не говорите… Пора мне сменить занятие.
И Алька вновь потянулась к Снейпу, который охотно прижал её к себе и впился губами в её полуоткрытые, мягкие, жадные губы. Когда и этот поцелуй подошёл к концу, Алька тихонько произнесла:
— Я раньше думала, что когда говорят «опьянеть от поцелуя» — это просто образное выражение такое. Придумали люди сравнение, чтобы красиво описать свои ощущения. А выходит, что нет… Я же сейчас совершенно пьяная.
Снейп был с ней полностью согласен. Голова у него слегка кружилась, на душе было так светло, как никогда раньше не бывало. Хотелось взлететь вместе с этой невероятной девчонкой, способной вызвать в нём, в мрачном, угрюмом, холодном и расчётливом монстре, такие чувства.
Его руки чутко реагировали на каждую выпуклость, каждую впадинку, каждый изгиб этого трепетного, горячего, податливого тела. Он постепенно освобождал его от одежды, чувствуя, как тает Эйлин от его прикосновений. Её дрожащие руки, лихорадочно преодолевающие все препятствия на пути к его телу, приводили его в жаркий трепет. Им обоим хотелось прижаться как можно ближе друг к другу, слиться воедино, чтобы чувствовать друг друга каждой клеточкой своего тела, чтобы стать одним целым с самым нужным и родным человеком на Земле, как слились воедино их патронусы, объединённые одним счастливым воспоминанием на двоих.
Алька изнемогала от его ласк. Могла ли она подумать, что это будет так восхитительно? Как могла она ожидать такого блаженства от чужих, посторонних рук и губ? Только бы и он чувствовал то же, что чувствует сейчас она. Только бы доставить ему не меньшее удовольствие, чтобы он понял, как она любит его… Для Альки сейчас не существовало ничего на свете, кроме этих рук и этих губ. Кроме этого тела, которое она неумело, но жадно и исступлённо ласкала в ответ на его ласки. Но и для Северуса весь мир сейчас сосредоточился исключительно на ней, на этой девочке, не только открывшей ему новые, доселе неведомые ему грани этого мира, но и подарившей ему самого себя — такого, о существовании которого он раньше не догадывался.
Когда они оба поняли, что больше не выдержат этого накала ласк, в момент, когда желание обоих стало невыносимым, Алька тихонько простонала:
— Северус… Не будь со мной осторожным… Пожалуйста…
Но он, несмотря на владевшее им возбуждение, туманившее разум, всё же не послушался её. Он был сильным и нежным, настойчивым и осторожным одновременно. Он сумел, исходя страстью, держать всё под контролем, чтобы не навредить, не испугать и не оттолкнуть от себя эту самоотверженную, преданную и до боли любимую девочку, не вызвать у неё ни страха, ни отвращения от их первой, такой важной близости.
Алька слышала, что в первый раз должно быть больно. Но она вовсе не почувствовала боли. Она так хотела впустить его в себя, почувствовать его в себе, и ей было так хорошо от того, что она смогла доставить ему удовольствие, что боль, если она и была, воспринималась ею, как часть огромного, невероятного, бесконечного всепоглощающего счастья. Всё, что у Альки было — её мысли, чувства, желания — всё это принадлежало Северусу. Теперь она отдала ему ещё и своё тело и это было головокружительно хорошо.
Они лежали рядом, медленно приходя в себя и возвращаясь в действительность. Они продолжали обнимать друг друга, как будто боялись, что стоит лишь убрать руку с любимого тела, как оно исчезнет неизвестно куда. Снейп повернулся на бок, подпёр голову рукой и откровенно любовался Алькой. Она повернулась на спину и теперь лежала, запрокинув голову и прикрыв глаза. Он заметил слезинку, медленно стекающую из уголка её глаза по виску и теряющуюся в нежных завитках пепельных волос.
— Эйлин…. Ты плачешь? — он поймал губами эту слезинку и тревожно посмотрел на девушку. — Тебе больно? Я… я обидел тебя?
Алька порывисто повернулась, энергично замотала головой, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.
— Нет, Северус, что ты… Нет… Это я от счастья. Я такая дура….- и Алька принялась покрывать поцелуями его впалую грудь.
— Не дура, а дурочка, — поправил её Северус. — Самая лучшая дурочка на свете. Самая любимая….- едва слышно выдохнул он, запуская пальцы в Алькины волосы и прижимая её голову к себе.
Алька, не спавшая всю ночь, вскоре счастливо уснула у него на груди. А Снейп долго лежал, обнимая это тёплое маленькое чудо и с удивлением прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, там, где раньше зияла глубокая, незаживающая рана. Там, где не было ничего кроме мрака и боли. Там, где помещалась его тёмная, злобная, циничная, вдруг оказавшаяся такой нежной и мягкой, душа.
Алька спала долго. Снейп сидел недалеко от неё с книгой на коленях и пытался читать. Но это ему не удавалось. Он то смотрел на Альку, и тогда его заливало острой щемящей нежностью от вида этих невыносимо трогательных, припухших от поцелуев, губ, от пушистых ресниц, от лёгких завитков волос, разметавшихся по подушке… То начинал напряжённо размышлять о том, что же ему делать дальше. Постоянно скрываться от людей, изменив внешность и время от времени меняя убежища? А как же Эйлин? Ей быстро наскучит такая жизнь. Это ему одиночество не в тягость. Особенно такое «одиночество» — рядом с ней. Но она — совсем другое дело. Она молодая, красивая девушка. Она не должна хоронить себя, скитаясь с ним по тайным убежищам. К тому же… не попытавшись реабилитировать себя в глазах всего магического мира, он рискует навсегда остаться негодяем, убийцей, мерзким преступником… А, значит, его тень падёт и на Эйлин. Снейп понимал, что никто кроме него самого не станет пытаться оправдать его. Поттер? Смешно. Зачем ему это нужно? А больше никто и не знает о его «заслугах». Бывшие соратники — Пожиратели, пользуясь его отсутствием, постараются всю вину свалить на него. Разумеется, кто отсутствует, тот и неправ. Значит ли это, что ему стоит лично предстать пред ясные очи всех ярых борцов с Волан-де-Мортом, которые, несомненно, сейчас вылезут изо всех щелей, чтобы оповестить весь мир о своих несуществующих заслугах? Предстать, и лично доказывать свою невиновность. А если в результате ему всё же не удастся обелить себя? Если его приговорят к поцелую дементора? Что будет с ней, с этой девочкой, которая, как это ни странно, любит его? Любит всей душой, всем сердцем и до безумия боится потерять его? Мерлин, как такое возможно — он до сих пор не мог понять. Он едва сумел заставить себя поверить, что это правда. Снейп снова смотрел на спящую Альку и никак не мог принять решение, такое важное для их дальнейшей судьбы.