Разглашению не подлежит

Он повел Козлова в барак.

Усевшись за однотумбовый письменный стол, инспектор достал из сейфа пухлую папку с бумагами, спросил, почесав короткими пальцами лысый затылок:

- Фамилия?

- Козлов…

- Эту фамилию вам дал Пониковский?

- Это фамилия моего отца.

- Какого же черта вы путаете! - взорвался Унт.- Мне не нужна ваша фамилия. Слышите, не нужна!

Тон, в котором повел беседу инспектор, не предвещал ничего хорошего.

- Что же вам, в таком случае, от меня нужно?- Козлов тоже решил проявить характер.

- Кличка! - инспектор положил на стол руки и сжал кулаки.

- Меншиков… Александр Данилович…

- Вот так-то лучше,- буркнул себе под нос Унт, беря ручку.

Он записал настоящие год и место рождения, образование общее и военное, выдуманные Козловым должности, которые он якобы занимал в армии, последнее воинское звание.

- Женаты?- спросил гитлеровец под конец.

- Да.

- По любви или по расчету?

- Это тоже для анкеты?-не выдержал Александр Иванович.

- Для любопытства.- Унт отложил ручку и поднес к лицу Козлова увесистый кулак.- Понял?.. Нам твоя канареечка нужна не меньше, чем ты сам. А клеточка для нее у меня найдется!

Заполнив все графы, Унт достал из папки отпечатанное на машинке обязательство агента-разведчика.

- Ознакомьтесь и подпишите,- предложил он.

Александр Иванович быстро пробежал глазами несколько строчек текста: «Я добровольно вступаю в немецкую разведку… Обязуюсь выполнять все приказы, хранить в тайне секреты… Если же нарушу эти обещания, буду строго наказан по законам Германии военного времени».

Он еще раз прочел обязательство, но лишь для того, чтобы при случае вспомнить, чего требуют немцы от завербованных ими агентов, и расписался.

Документы новичка инспектор закрыл в сейф.

- Пойдем на склад,- объявил он, убрав со стола все бумаги.- Заменишь свое барахло…

Унт был откровенно груб во всем - ив словах, и в поступках. Многое говорил и делал машинально, в силу давних и прочно укоренившихся привычек. И конечно же, ему не было никакого дела до переживаний человека, лишенного права ответить ему тем же.

«Заменишь свое барахло». Козлов был в форме лейтенанта Красной Армии. Тяжелые бои в Дорогобуже, многодневные скитания по лесам и болотам оставили на ней свои следы. Но и такую - изодранную о сучья, пропитанную кровью, потом и солью, испачканную в грязи,- даже такую он не снял бы ни за что. И надо было обладать силой воли, чтобы при словах о «барахле» не заехать по сытой и наглой физиономии фашиста. Брел Козлов вслед за ним на склад, а внутри все кипело… Сердце то замирало, то начинало стучать часто и гулко. Он ощущал, как временами кровь приливала к лицу. К счастью, инспектор не оборачивался.

Склад напоминал обычный вещевой склад советской воинской части. На полках было аккуратно разложено обмундирование - летнее и зимнее, рассортировано по ростам, и все было новое, словно только что привезенное с фабрики. Козлову выдали курсантскую форму: китель цвета хаки, бриджи, добротные яловые сапоги. Худой, длинный, заросший редкой щетиной немец небрежно швырнул ему в руки пилотку, но Унт успел поймать ее на лету. Инспектор заметил на пилотке красноармейскую звездочку. Он выдрал ее чуть ли не с мясом, втоптал каблуком в земляной пол и только тогда передал пилотку Козлову.

Каптенармус виновато опустил голову - это его недосмотр. Все же Унт в назидание на будущее показал ему кулак.

- Меншиков,- инспектор шагнул к выходу,- тебя отведут в казарму. Пан Чук отведет. Есть тут у нас земляк доктора Пониковского. Завтра с утра занятия. Но я должен предупредить: на территории нашей школы действуют уставы Красной Армии. Надеюсь, знаком с ними. Не обижайся, если будут называть тебя товарищем. Господином станешь потом, когда от большевиков останутся рожки да ножки. Понял? И мне должен говорить «товарищ». Товарищ инспектор… Товарищ зондерфюрер…

Ну что таращишь глаза?! Так надо, болван! «Господин» в твоем лексиконе опасен. Ты не должен привыкать к этому слову, ибо там, по ту сторону фронта, оно подведет тебя…

Одеваясь, Александр Иванович почти не слушал немца. Вспомнилось пехотное училище в Калинковичах. Такую форму выдали ему там в день поступления. Торжественно, со значением… И вот теперь, три года спустя, он получил ее из рук фашиста. Свою, родную, курсантскую. Недоставало лишь алой эмалевой звездочки. Инспектор Унт растоптал ее на глазах. И этого громилу, врага своего, впредь он должен называть товарищем. Нет, никогда не подойдет он к нему с этим словом! Не только к зондерфюреру, но к любому гитлеровцу, с которым доведется встретиться. Просто не повернется язык, не откроется рот. Ни за что!

Вызванный инспектором пан Чук проводил Козлова в казарму. Он ввел его в небольшую комнату на четырех человек, показал койку и тумбочку, сбегал куда-то и вскоре вернулся с котелком, алюминиевой миской, ложкой и кружкой.

- Оце тоби,-сказал пан Чук, пряча посуду в тумбочку.- Кушать тут будешь. На кухню ходи сам. Зараз дадуть тоби буханку хлиба, масло та цукор. Прошу.

Речь Чука состояла из смеси украинских, русских и отчасти польских слов. Он казался даже добрым, хотя и старался угождать своим хозяевам.

- А где же ваша кухня? - спросил Козлов.- В каком бараке? Сегодня я еще ничего в рот не брал.

- Ни, вона не в бараци. Прямо посеред двору, на колесах,- пояснил пан Чук. И, обернувшись к парню, возившемуся у своей тумбочки с телеграфным ключом, представил: - Цей хлопець буде жить тут. Кличуть его Меншиков… Зараз я покажу ему кухню, нехай червяка заморе…

Козлов вернулся в казарму с котелком щей и миской пшенной каши. Парень, которому его представил пан Чук, все еще выстукивал морзянку. К новичку он не проявлял ни малейшего интереса. Тоже молодой, чуть постарше Козлова. Обедая, Александр Иванович нет-нет да и поглядывал на него. Кто он, этот человек? Военнопленный? Если да, то каким образом очутился в плену? Может быть, сдался? Козлову почему-то казалось, что такой мог сам сдаться. Ишь как увлекся! Наверное, хочет стать у немцев первоклассным радистом. Старается - и ради кого?

Застряла в горле каша, поперхнулся. А тот даже не поднял головы, выстукивает себе точки и тире. Ну и гад же! Впервые в своей жизни Козлов видит живого изменника Родины. Да что там видит! Сидит рядом с ним. Жить вместе будут. Спать.

Завтра, наверное, и ему выдадут такой же ключ, и он начнет выстукивать точки и тире. Начнет помимо своей воли, вопреки своему сердцу. А что поделаешь? Возможно, и этот стучит вопреки своему сердцу? Разве узнаешь! Не спрашивать же. Да и не скажет.

Пообедал, вымыл и спрятал в тумбочку посуду. Только теперь парень перестал выстукивать.

- Ну, будем знакомы, что ли…- Он подошел, но руки не подал, только пристально и как-то хмуро посмотрел из-под бровей.- Зовут меня Романов… Из Борисова… Запомнишь? Ну а тебя уже знаю.

«Ничего ты не знаешь,- с грустью подумал Козлов.- Кто я, что я… И ты наверняка не Романов. Сомневаться тут нечего. Сделал из тебя Романова тот же доктор Пониковский».

- Фронтовик?-спросил Романов.

- Фронтовик. А ты?

- Не успел. Но раньше - воевал. На Хасане. Слыхал про такое озеро? Ну вот… Так что не думай, я не из робкого десятка. Знаю, чем порох пахнет. Потому и сюда взяли.

- Давно взяли?

Романов повел плечами:

- Не очень… Если б давно, не застал бы здесь. Тут, брат, не шибко весело. Скукота. Изо дня в день долбишь азбуку Морзе: точка- тире, две точки-тире… И так далее. К бабе лишний раз не сбегаешь.

- Холост?

- Об этом не спрашивай, все равно не скажу. И вообще ты меня ни о чем не спрашивай. Не люблю, когда посторонние в душу лезут…

Жесткие, холодные глаза Романова словно пронзились внезапной болью. Вспомнил о чем-то? Пожалуй, да. Но почему испугался собственных воспоминаний? Что скрывает?

Как тяжело, когда ничего не знаешь о человеке. А если этот человек - не враг! Вот так и из школы уйдет, не открывшись. Выбросят ночью с парашютом, и все.