Страница 15 из 27
В печати «это время» (согласно расхожему выражению) называлось историческим. Журналистская традиция требовала отмечать начало каждого нового года статьями с размышлениями о старом и новом, о том, как и куда течет время. После 19°5 г. этот ритуал сопровождался все более тревожными нотками. Традиционное новогоднее пожелание «С новым годом, с новым счастьем!» начинало отдавать иронией перед лицом множества свидетельств того, что каждый прошедший год не приносил никаких реальных изменений и что большинству людей о счастье оставалось лишь мечтать. Отмечалось, что представители всех классов и идеологических позиций были охвачены «унылым настроением» и даже подавленностью по причине явного исторического застоя и отсутствия каких-либо серьезных перемен[91]. Типичная точка зрения содержалась в передовице, посвященной наступлению нового, 1908 г., в журнале, выходившем под эгидой православной церкви. Хотя люди питают такие же надежды на будущее, как и в предыдущие годы, «время расшатывает основы и под самыми надеждами». В настроениях общественности произошел «переворот»: «старое рушилось, изжито, осуждено», и осталась только «неопределенность» (еще одно слово, часто повторявшееся в те годы)[92]. Религиозные авторы имели преимущество над большинством журналистов: они могли приветствовать сделанное обществом открытие того, что светский прогресс – миф, как здоровое разочарование, раскрывающее глаза на высшие истины. Однако большинство авторов видело в этих «настроениях общественности», которые они часто разделяли, признак того, что настоящее – тупик, из которого «нет выхода»[93]. Автор передовицы, помещенной 1 января 1910 г. в газете «Современное слово», отзывался на всеобщие настроения, советуя читателям сохранять скептицизм в отношении новогодних надежд, «сколько раз ни обманул бы [нас] призрак счастья»[94].
В начале нового 1913 г., который в ретроспективе нередко вспоминался как последний спокойный год старой России перед тем, как все навсегда изменилось в результате войны и революции[95], редакторы популярного журнала обратились к писателям, предпринимателям и другим публичным фигурам с просьбой присылать новогодние тосты. Многие ответили, что лично они сохраняют надежду, но почти все сходились на том, что общество пребывает в мрачном и подавленном настроении. И они считали, что знают причину: новогодние пожелания перемен и счастья оставались (как выразился известный психиатр Владимир Бехтерев) только «пожеланиями», в то время как «действительность не может радовать»[96]. Или, как в 1913 г. писал в новогоднем номере популярного таблоида «Газета-копейка» колумнист Скиталец (псевдоним Осипа Блотерманца), «мы сейчас находимся в такой полосе, потому что наша действительность – безотрадна, итоги – ничтожны, а надежды – отлетели от нас». Пусть в прошлом году мы и желали «нового счастья», но не получили «ничего, кроме горечи и разочарований»[97].
Подобное мрачное отношение к времени и надежде было характерно не только для новогодних дней. На протяжении всех этих лет журналисты без конца описывали все сильнее охватывающую общество «эпидемию» «пессимизма», «подавленности» и «отчаяния»[98]. Известный специалист по массовому образованию в 1912 г. отмечал, что получает от читателей своих журнальных статей множество писем, авторы которых с «ужасающей» регулярностью сообщали ему, что их жизнь утратила смысл и цель и что они не видят пути к лучшему будущему[99]. Об этом тревожном отношении к истории – к течению времени как к осмысленному процессу – свидетельствует и частое употребление русского слова «безвременье», означающего время безвластия, проблем, бедствий, неудач и скорби[100]. В те годы под «безвременьем» понималась тревожная эпоха противоречий и иллюзий, нравственной и духовной усталости, утрат и отчаяния, несвоевременного упадка вместо своевременного прогресса – эпоха, когда само время сбилось с пути и не знает, куда ему идти[101].
Повседневные новости складывались из частностей. Фиксируя «признаки эпохи», газеты изо всех сил старались освещать позитивные стороны жизни: достижения науки и техники, предпринимательские успехи и возможности для мобильности, активную работу таких учреждений культуры, как музеи, школы, библиотеки, выставки и театры. Кроме того, в газетах освещались повседневные увеселительные мероприятия и свободы, присущие городу того времени. Объявления напоминали читателям о том, что удовольствия и забавы ожидают даже лиц со скромным доходом и ограниченным временем досуга. К услугам более состоятельных были опера, балет, театры, концерты, балы, частные вечеринки, рестораны, кафе и кабаре. Людей бедных, но не желающих посвящать свой досуг одному лишь употреблению спиртного, развлекали «народные театры», летние увеселительные парки (известные как «сады наслаждений»), цирк, кино и зрелищные виды спорта. История «играющей России», как выразилась историк Луиза Мак-Рейнольдс, представляла собой один из важных аспектов истории 1905–1914 гг. в изложении современников. Но для того чтобы разобраться в этом сюжете, его следует рассматривать с учетом мрачного социального окружения. Как полагали репортеры, погоня за «развлечениями» и «увеселениями» превратилась во всеобщую манию[102], потому что люди отчаянно хотят убежать от работы и бедности, от насилия и преступности, от политики и «удручающего стона „больных вопросов»[103]. Веселье представляло собой естественный ответ на реальность, в которой, по словам Ольги Гридиной, ведущего колумниста «Газеты-копейки», «гораздо больше темных, чем светлых сторон»[104].
Газеты постоянно напоминали читателям о повседневной жизни. Репортажи о ней в большинстве популярных газет постоянно обращались к ряду тем, отчасти потому, что соответствующие сюжеты сами по себе обладали убедительностью (и мрачной увлекательностью), а отчасти потому, что они были весьма характерными для той эпохи. Мерилом, использовавшимся для оценки состояния общества (и, конечно же, для того чтобы повысить тираж газет), часто служили сексуальные отношения, являвшиеся неотъемлемой темой русской печати, видевшей в сексуальном состоянии русского общества признак его принципиальной «извращенности» и «болезни»[105]. Согласно описаниям репортеров страну захлестнула «грязная волна» массового «разврата», проникавшего из борделей в кафе и на улицы, и Россия, погрязшая в «половой вакханалии», превратилась в «современный Содом»[106]. Эту вакханалию увязывали с нравственной болезнью более общего характера: ростом «варварства»[107], все в большей и большей степени превращающего людей в дикарей и зверей – «жестоких и угрюмых» эгоистов, вдохновляющихся современным лозунгом: «Я хочу!»[108]
С «сексуальной вакханалией» была тесно связана и «вакханалия» насилия. Одним из ее аспектов являлось политическое насилие, выражавшееся в терроризме, казнях и погромах (хотя непосредственное обсуждение этой темы пресекалось цензурой), но в основном речь шла об «эпидемии» повседневного насилия: об охватившей русские города темной «поножовщине», вина за которую возлагалась то на алчных до денег «бандитов», то на половых хищников, то на «хулиганов» (утверждалось, что те способны зарезать человека без всякой причины), то на людей, поддающихся вспышкам ярости[109]. Этим сюжетам целенаправленно придавался сенсационный и возбуждающий характер, но в то же время подобные сюжеты служили в качестве иллюстраций к «этим временам» и «духу эпохи», свидетельствуя о «чудовищном безобразии» «духа зла», носившегося в воздухе[110], о некоем фатальном начале в современной жизни[111], о некоей глубокой и вездесущей «болезни»[112]. Интерпретации могли быть еще более всеохватными: комментаторы видели в этих фактах характерные черты российского опыта современного существования как истории «травм», «трагедий» и «катастроф»[113].
91
См., например: Н.В. Итоги минувшего года //Весна. 1908. № 1 (6.01). С. 1; Новогодние мысли //Церковный вестник. 1908. № 2. (10.01). С. 43; Р. Бланк. 1909-ый год//Запросы жизни. 1909. №п (29.12). С. 1.
92
С новым годом//Церковный вестник. 1908. № 1 (3.01). С. 1.
93
Особ, см.: М. А. Энгельгардт. Без выхода//Свободные мысли. № 35 (7-01.1908). с.1.
94
1910 год //Современное слово. 1.01.1910. С. 5.
95
См., например: Wayne Dowler, Russia in 1913 (DeKalb, IL, 2010).
96
Огонек. 1913. №i (6.01). Без пагинации.
97
Скиталец. Молчание //Газета-копейка. 1.01.1913. С. 3–4.
98
См. многочисленные примеры в: Mark D. Steinberg, Petersburg Fin de Siecle (New Haven, 2011), ch. 7.
99
H. Рубакин. Для чего я живу на свете //Новый журнал для всех. 1912. № 6. С. 67.
100
В. Даль. Толковый словарь живаго великорусскаго языка. СПб., 1880: Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н.Ушакова. М., 1935.
101
См., например: В. Лаврецкий. Трагедия современной молодежи //Речь. 30.09.1910. С. 2; И. Брусиловский. Смысл жизни // Современное слово. 13.03.1910. С. 1; М. Ковалевский. Затишье //Запросы жизни. 1911. № 12 (23.12). С. 705; М. Слобожанин. Из современных переживаний, ч. 4: «Я» и окружающая среда //Жизнь для всех. 1913. № 7. С. 1019–1021, и 4.3: Об эстетике новейшей формации и эстетизме вообще //Жизнь для всех. 1913. № 3–4. С. 461.
102
Работничек. Безумная жизнь // Петербургский листок. 23.02.1914. C.3.
103
В. Регинин. К читателям //Аргус. 1913- № 2. С. 3 (где приводится список проблем, спастись от которых должно было помочь чтение этого нового журнала).
104
О. Гридина. Одна женщина //Газета-копейка. 6.06.1910. С. 5.
105
См. важную работу с изложением и анализом этой проблемы: Laura Engelstein, Keys to Happiness; Sex and the Search for Modernity in Finde-Siecle Russia (Ithaca, NY, 1992).
106
Д. Половая вакханалия // Газета-копейка. 27.07.1909. С. 3; О. Гридина. Грязный поток // Газета-копейка. 27.02.1910. С. 3; С. Любош. Грязная волна // Современное слово. 1910. № 811 (7.04). С. 1; О. Гридина. Камни // Газета-копейка. 18.05.1911. С. 3; Вадим. Свет во тьме // Газета-копейка. 3.03.1913. С. 5–6.
107
В.Трофимов. «Жестоки у нас нравы»…//Газета-копейка. 4.04.1909. с.3.
108
О. Гридина. Грязный поток//Газета-копейка. 27.02.1910. C.3.
109
См., например: Ножевщина // Газета-копейка. 6.04.1910. С. 7; Скиталец. Плохой математик // Газета-копейка. 17.10.1909. С. 3; Скиталец. Человек умер // Газета-копейка. 8.02.1913. С. 3. О хулиганстве см.: Joan Neuberger, Hooliganism: Crime, Culture, and Power in St Petersburg, 1900–1914 (Berkeley, CA, 1993). Об убийствах см.: Louise McReynolds, Murder Most Russian: True Crime and Punishment in Late Imperial Russia (Ithaca, NY, 2013). См. также главу 5 настоящей книги.
110
Вадим. Дух зла (по поводу анкеты о самоубийствах»)//Газета-копейка. 16.02.1913. C.3.
111
Подписчик журнала «Жизнь для всех». Голос из недр невежества//Жизнь для всех. 1913. № 9. С. 1289–1290.
112
Аз. Дети-ножевщики // Газета-копейка. 9.12.1908. С. 4.
113
Steinberg, Petersburg Fin de Siecle, 254-61.