Страница 28 из 48
Первые неуверенные этапы этого великого ускорения, как можно видеть в случае с Quarry Bank Mill, могли бы показаться все еще скромными. На современный взгляд эти новые технологии того времени кажутся обаятельно старомодными, фабрики маленькими, а влияние хлопковой отрасли – ограниченным несколькими областями в одной небольшой части мира, в то время как бо́льшая часть земного шара, даже бóльшая часть Британии, продолжала жить как прежде. Производственные возможности первых фабрик, разбросанных по английской сельской местности, в мировом контексте были незначительны. Китайские прядильщики и ткачи в 1750 году обрабатывали в 420 раз больше хлопка, чем их коллеги в Британии в 1800 году, для Индии цифры были примерно те же[171]. В 1800 году, через два десятилетия после мероприятия Грега, способствовавшего началу промышленной революции, менее 0,1 % мирового производства хлопковой ткани вырабатывалось на машинах, изобретенных на Британских островах. Однако послужившие опорой для промышленного капитализма общественные и институциональные структуры, которые были созданы в ходе многих десятилетий конфликта между капиталистами, аристократами, государством, рабочими и крестьянами, могли распространяться на другие отрасли и другие части мира. Поле для дальнейших преобразований было огромно.
Движимая хлопком промышленная революция, по выражению историка Эрика Хобсбаума, была «самым важным событием в мировой истории». Она создала мир, непохожий на что-либо в прошлом. «Эта земля высоких труб», как ее в 1837 году назвал хлопковый фабрикант Томас Эштон, не просто отличалась от старого мира британской сельской местности, она также была гигантским шагом вперед от мира военного капитализма, который торговцы, плантаторы и государственные чиновники создавали на протяжении двух прошедших сотен лет. Ее чудеса привлекали посетителей со всего мира, одновременно и благоговевших перед невероятным масштабом всего: бесконечных труб, хаотических городов, феерических общественных преобразований, и ужасавшихся этим масштабом. В 1808 году англичанин, посетивший Манчестер, увидел город, который был «омерзительно грязен, паровые машины зловонны, красильни шумны и отвратительны, а вода в реке черна, как чернила». Алексис де Токвиль совершил такое же паломничество в 1835 году и увидел «что-то вроде черного дыма, покрывавшего город. Видимое сквозь него солнце – диск без лучей. Под этим дневным полуосвещением непрерывно трудятся 300 000 человеческих существ. Тысячи шумов тревожат этот сырой, темный лабиринт, но это вовсе не те обычные звуки, которые слышны в крупных городах». Однако Токвиль добавляет, что «из этой грязной канавы вытекает величайший поток промышленности, удобряющий весь мир. Из этой отвратительной сточной канавы вытекает чистое золото. Здесь человечество достигает и своего самого полного развития и самого зверского, что в нем есть; здесь цивилизация творит свои чудеса, а цивилизованный человек снова обращается почти в дикаря». Наблюдатели из все еще пасторальных США были напуганы этим новым Старым Светом. Томас Джефферсон желал своим соотечественникам «никогда… не крутить… прялку… пусть наши мастерские остаются в Европе»[172].
В пределах Британии в течение двух десятилетий эволюция производства хлопка была колоссальной. Хлопок появился в качестве одного из множества трофеев имперской экспансии и стал товаром, продвигавшим промышленную революцию. Из белых пушистых шариков возникла новая мировая система – промышленный капитализм. Разумеется, в других отраслях тоже присутствовала изобретательность и новизна, но одна лишь хлопковая отрасль характеризовалась мировым охватом и сильной связью с принудительным трудом и уникально серьезным вниманием имперского государства, что позволяло ей заполучать необходимые рынки по всему миру.
Хотя промышленный капитализм в конечном итоге пришел к мировому господству, непосредственно после своего рождения он способствовал распространению и совершенствованию в других частях мира капитализма военного. Это происходило потому, что исключительное лидерство Англии в эксплуатации промышленного капитализма зиждилось на способности ее торговцев получать все больше недорогих и предсказуемых запасов хлопка для своих фабрик[173]. И когда британские производители весьма неожиданно требовали новые гигантские количества хлопка, институционные структуры промышленного капитализма были еще слишком незрелыми и провинциальными для создания рабочей силы и территорий, необходимых для производства этого хлопка. Как мы увидим, на протяжении ужасных девяноста лет с 1770 по 1860 год промышленный капитализм скорее оживлял, чем вытеснял военный капитализм.
В 1858 году президент железнодорожной компании Galveston, Houston, and Henderson Ричард Б. Кимболл посетил Манчестер. Его наблюдения ошеломляют как своим невежеством, так и прозорливостью: «Когда я приехал в ваш город, некое гудение, постоянная нескончаемая вибрация поразили мой слух, как будто некая неодолимая и загадочная сила совершала свою работу. Стоит ли говорить, что это был шум ваших прядильных и ткацких станков и толкающих их машин? … И я сказал себе: какая будет связь между мощью Манчестера и природой в Америке? Какая будет связь между хлопковыми полями в Техасе и фабрикой, и ткацким станком, и веретеном в Манчестере?»[174]Связь, которую он почувствовал, но не смог назвать, была прочной и жизненно важной связью между военным и промышленным капитализмом.
Глава 4
Захват рабочей силы, завоевание земель
Захват земель: Христофор Колумб прибывает на Испаньолу, 1492 год
Мы далеко ушли от того времени, когда люди жили и умирали как растения в том месте, где они волею судеб появились… Но ни одно из путешествий, совершенных ради любопытства, амбиций или корысти, не сможет сравниться по важности своих результатов, дальности или произведенному влиянию с простой перевозкой плодов слабого куста – с теми путешествиями, которые согласно требованиям отрасли совершают волокна хлопчатника, метаморфозы которых столь же неисчислимы, как наши потребности и желания[175].
В 1857 году британский экономист Джон Дж. Дэнсон опубликовал работу, в которой попытался разобраться в истории современной ему отрасли хлопкового текстиля. По поводу тайны «связи между американским рабством и британским хлопковым производством» он заметил, что «за исключением Ост-Индии нет и никогда не было никакого существенного источника хлопка, который не работал бы явно и исключительно за счет рабского труда». Он сказал, что попытки выращивать хлопок с помощью свободного труда в основном провалились: «На сегодняшний день положение таково, что [хлопок] следует по-прежнему выращивать главным образом за счет рабского труда». Дэнсон утверждал, что настолько прочной была связь между рабским трудом в США и процветающей хлопковой отраслью в Европе, что «мне кажется полностью излишним говорить что-либо» по поводу «изменения существующей системы»[176].
На первый взгляд казалось, что Дэнсон прав. В тот год, когда была опубликована его работа, 68 % прибывающего в Соединенное Королевство хлопка поступало из США, и бóльшая его часть выращивалась рабами. Однако та реальность, которая Дэнсону и прочим казалась очевидной, была изобретена не так уж давно. Действительно, за пять тысяч лет истории мировой хлопковой отрасли рабство никогда не играло существенной роли. Однако новым было не только рабство. Уникальным был и развивавшийся евроцентричный комплекс хлопковой отрасли, так как он не опирался на сырье, производимое живущими поблизости крестьянами. Еще в 1791 году более 85 % всего хлопка, культивируемого для целей производства во всем мире, выращивалось мелкими фермерами в Азии, Африке и Латинской Америке и потреблялось на месте[177]. Когда производство хлопка стало бурно развиваться в Британии, было неясно, откуда возьмется такое количество хлопка, которого было бы достаточно для насыщения алчущих его фабрик. Однако, несмотря на эту проблему, никогда еще отрасль не росла такими темпами. Она росла в таких масштабах и так быстро не вопреки, а благодаря своей замысловатой пространственной организации и возможности использовать рабский труд.
171
Если использовать цифры, представленные Кеннетом Померанцем, которые могут рассматриваться как приблизительная оценка, то конкретное соотношение равно 417: Pomeranz, The Great Divergence, 139, 337; Померанц, Великое расхождение, 247, 553; Ke
172
Hobsbawm, The Age of Revolution, 44; Хобсбаум, Век революций, 74; Thomas Ashton to William Rathbone VI, Flowery Fields, January 17, 1837, Record Group RP.IX.1.48–63, Rathbone Papers, University of Liverpool, Special Collections and Archives, Liverpool; английские посетители цитируются в Asa Briggs, Victorian Cities (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1970), 89; Alexis de Tocqueville, Journeys to England and Ireland, trans. George Lawrence and K. P. Mayer, ed. K.P. Mayer (London: Transaction Publishers, 2003), 107–8; Thomas Jefferson, Notes on the State of Virginia, Query XIX.
173
Dale Tomich, The Second Slavery: Mass Slavery, World-Economy, and Comparative Microhistories (Binghamton, NY: Fernand Braudel Center, Binghamton University, 2008); Michael Zeuske, “The Second Slavery: Modernity, Mobility, and Identity of Captives in Nineteenth-Century Cuba and the Atlantic World,” in Javier Lavina and Michael Zeuske, eds., The Second Slavery: Mass Slaveries and Modernity in the Americas and in the Atlantic Basin (Berlin, Munster, and New York: LIT Verlag, 2013); Dale Tomich, Rafael Marquese and Ricardo Salles, eds., Frontiers of Slavery (Binghamton: State University of New York Press, forthcoming).
174
J. De Cordova, The Cultivation of Cotton in Texas: The Advantages ofFree Labour, A Lecture Delivered at the Town Hall, Manchester, on Tuesday, the 28th day of September, 1858, before the Cotton Supply Association (London: J. King & Cº, 1858), 70–71.
175
A. Moreau de Jo
176
J. T. Danson, “On the Existing Co
177
“Cotton, Raw, Quantity Consumed and Manufactured,” in Levi Woodbury, United States Deptartment of the Treasury, Letterfrom the Secretary of the Treasury transmitting Tables and Notes on the Cultivation, Manufacture, and Foreign Trade of Cotton (1836), 40.