Страница 29 из 48
В горне хлопковой революции конца XVIII века возникла последняя и при этом самая значимая связь хлопка с новой глобальной, динамичной и насильственной формой капитализма, чья отличительная черта заключалась в принудительном отчуждении земли и труда. Рабство, вызванное к жизни зияющим разрывом между требованиями механизированного производства и возможностями несовременного сельского хозяйства, лежало в самой основе этого капитализма[178]. Стремительно росшие фабрики потребляли хлопок так быстро, что только крайности военного капитализма могли обеспечить необходимое перераспределение земли и труда. В результате коренное население и захватывавшие землю поселенцы, а также рабы и плантаторы, местные ремесленники и владельцы фабрик очутились в новом веке, омраченном постоянным состоянием войны, хотя и ведущейся только в одном направлении. Как это хорошо понимал Дэнсон, именно благодаря принуждению происходило прибавление свежей земли и мобилизация новой рабочей силы, при этом принуждение становилось главной составляющей развивающейся империи хлопка – и, таким образом, формирующегося промышленного капитализма. Однако Дэнсон, проецируя тот мир, в котором он жил, на прошлое и на будущее, не заметил ни новизны ключевой роли рабовладения, ни возможности ее окончания.
Как мы уже видели, хлопчатник тысячелетиями выращивался в Азии, Африке и Америке. Но хотя он обрел благоприятную для себя среду на огромных просторах культивируемых земель, в число таких территорий не вошел ни Ланкашир, ни какое-либо другое место в пределах Британских островов. За пределами оранжерей Королевских садов в Кью (где и по сей день представлены основные культуры, служившие опорой Британской империи) в Британии и бóльшей части Европы слишком холодно и сыро для хлопка. Среди европейских лидеров только французские революционеры с их пламенной верой в возможность построения нового мира серьезно пытались перехитрить местный климат и выращивать хлопок, но даже им это не удалось[179].
Производство хлопка в Британии – а позднее и его производство во всей Европе, казалось бесперспективным, так как в истории человечества это была первая крупная отрасль, в которой отсутствовали закупки местного сырья. В Соединенном Королевстве производители шерстяных и льняных тканей работали за счет поставок шотландской шерсти и английского льна, черная металлургия использовала железную руду из Шеффилда, а производители керамики работали с глиной, добываемой в Стаффордшире. В отличие от этих отраслей, прядение и ткачество хлопка британскими производителями полностью зависело от импорта. Чтобы преуспеть, они должны были заполучить не только технологии Азии и рынки Африки, но и сырье, поставляемое еще с одного континента. Организовать такие поставки значило построить первую глобально интегрированную производственную отрасль.
Еще в 1780 году, когда механические нововведения уже внедрялись с невероятной скоростью, ключевой элемент этой глобальной интеграции – собственно поставки хлопка – оставался неопределенным. Возникшее решение – рабы на юге США, которые растили хлопок на отнятой у индейцев земле, – было далеко не очевидным, с точки зрения британских торговцев и производителей хлопка. Ведь в 1780 году из Северной Америки не поступало никакого хлопка. Вместо этого для снабжения своих фабрик производители использовали дальние связи с мелкими производителями.
Мешки «белого золота» прибывали в порты Лондона и Ливерпуля из османского Измира и Салоник, из карибского Порт-о-Пренса и Порт-Рояля, из индийского Бомбея и с африканского Золотого Берега. В течение многих веков хлопок-сырец перемещался похожими путями по Азии, Африке и Америке, а также между Азией и Европой. Сирийский хлопок прялся и ткался в Египте, хлопок из Махараштры – в Бенгалии, хлопок из Хайнаня – в Цзяннане, хлопок из Анатолии – в Люцерне, хлопок из Юкатекана – в Теночтитлане, хлопок из Македонии – в Венеции[180].
К 1780 году из-за роста скоростей производства прядильных машин на британских фабриках напряжение в этой традиционной системе стало возрастать.
В 1781 году британские производители спряли около 5,1 млн фунтов хлопка, что примерно лишь в два с половиной раза больше, чем восемьдесят четыре года назад. Однако всего через девять лет, в 1790 году, этот объем увеличился в шесть раз. К 1800 году он снова почти удвоился и составил 56 млн фунтов. Во Франции рост происходил медленнее, однако был значительным: в 1789 году хлопка было потреблено в 4,3 раза больше, чем в 1750 году – 11 млн фунтов. Из-за резкого падения цен на пряжу группы потребителей расширились, особенно в Европе, где хлопок, некогда доступный лишь богатым людям предмет роскоши, теперь могли купить многие, а также в Африке, где он пришел на смену продукции индийских прядильщиков. Возраставшее потребление хлопка-сырца, как в 1835 году отметил писатель из Лидса Эдвард Бейнс, «было быстрым и стабильным, намного превосходя все прецеденты в любых других отраслях»[181].
С ростом спроса на хлопок-сырец росли и цены. В 1781 году цены на хлопок в Британии были вдвое-втрое выше, чем за десятилетие до этого. Манчестерские производители были «совершенно уверены в том, что, пока не будут найдены новые источники поставок, прогресс растущей отрасли будет тормозиться, если не остановится вовсе». В результате «с 1780-х годов они образовали мощную и влиятельную группу, в задачи которой входило ознакомить плантаторов и британское правительство с их требованиями»[182].
Этот внезапный и невиданный спрос на хлопок и привлекательные цены на него, по мнению эксперта того времени, «вызвали исключительный подъем этой культуры во всех местах, где климат и почва подходили для ее выращивания; и по этой причине в мире коммерции каждая жилка была напряжена для того, чтобы обеспечить наши потребности». Османская империя, которая на протяжении двух прошлых веков служила основным источником хлопка-сырца для Европы, не могла удовлетворить этого резко возросшего спроса. Действительно, на протяжении 1780-х годов экспорт из Салоник и Измира оставался практически на одном уровне. Сильнейший недостаток рабочей силы и сохранявшиеся феодальные отношения в сельской местности Османской империи ограничивали поставки из Анатолии и Македонии. Нехватка рабочей силы была такой, что начиная с 1770-х годов землевладельцы в Западной Анатолии привозили тысячи греческих работников для выращивания хлопка, что все равно не обеспечивало роста поставок для европейской промышленности в достаточных объемах. Преимущественно докапиталистические отношения, которые определяли мир сельскохозяйственного производства, стремление крестьян выращивать себе пропитание, недостаток транспортной инфраструктуры и сохранявшаяся политическая независимость османского государства приводили к тому, что европейцам не удавалось побудить его перейти на монокультурное производство хлопка. Быстрая мобилизация земли и труда для выращивания хлопка оказалась невозможной. Более того, местные элиты оставались мощным противовесом, препятствовавшим растущему влиянию западных торговцев в таких портовых городах, как Измир и Салоники, и умеряли возможности западных капиталистов по реформированию общественной структуры в сельских районах с целью производства большего количества хлопка для мировых рынков. Западные торговцы также конкурировали за тот хлопок, который там имелся, с местными прядильщиками – многочисленным и относительно процветавшим классом ремесленников. В результате количество османского хлопка на европейских рынках вскоре стало незначительным: если между 1786 и 1790 годами Османская империя поставляла 20,44 % импорта хлопка в Великобританию, то двадцать лет спустя уже 1,28 %, а еще через десять лет – лишь 0,29 %. Не имея возможностей или желания проводить революционные изменения в своей сельской местности и торговых сетях, османские хлопковые фермеры и торговцы вышли из возникавшей европейской промышленной системы[183].
178
О концепции «второго рабства» см.: работу Dale Tomich. О товарном фронтире см.: Jason W. Moore, “Sugar and the Expansion of the Early Modern World-Economy: Commodity Frontiers, Ecological Transformation, and Industrialization,” Review (Fernand Braudel Center) 23, no. 3 (2000): 409–33. См. также: Robin Blackburn, The American Crucible: Slavery, Emancipation and Human Rights (London: Verso, 2011), 22.
179
О выращивании хлопка во Франции см.: C. P. De Lasteyrie, Du coto
180
N. G. Svoronos, Le commerce de Salonique au XVIIIe siecle (Paris: Presses Universi-taires de France, 1956), 67; Bombay Dispatches, IO/E/4, 996, British Library, Oriental and India Office Collections, pp. 351, 657; Eliyahu Ashtor, “The Venetian Cotton Trade in Syria in the Later Middle Ages,” Studi Medievali, ser. 3, vol. 17 (1976): 676, 682, 686.
181
В 1790 г. потребление хлопка в Великобритании составляло 30,6 млн фунтов. Edward Baines, History of the Cotton Manufacture in Great Britain (London: H. Fisher, R. Fisher, and P.Jackson, 1835), 215, 347, 348; Thomas Ellison, The Cotton Trade of Great Britain (London: Effingham Wilson, Royal Exchange, 1886), 49; Joel Mokyr, The Lever ofRiches: Technological Creativity and Economic Progress (New York: Oxford University Press, 1990), 99; Джоэль Мокир, Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс (Москва: Издательство Института Гайдара, 2014), 145; Bernard Lepetit, “Frankreich, 1750–1850,” in Wolfram Fischer et al., eds, Handbuch der Europaischen Wirtschafts-und Sozialgeschichte, vol. 4 (Stuttgart: Klett-Cotta, 1993), 487; Bremer Handelsblatt 2 (1851): 4.
182
Ellison, The Cotton Trade, 82–83; Michael M. Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 1780–1815 (Manchester: Manchester University Press, 1967), 75.
183
William Edensor, An Address to the Spi