Империя хлопка. Всемирная история

Наблюдатели-современники, как и сегодняшние историки, видели множество причин тому, что предприятие Грега, а с ним и намного более широкая промышленная революция «разразились» именно в этом месте, на севере Англии, и именно в это время – в 1780-е годы. В этой связи говорилось и о гении британских изобретателей, и о размере британского рынка и его необыкновенно глубокой интеграции, и о британском ландшафте, с легкостью позволявшем пользоваться водным транспортом, и о важности религиозного диссидентства для нестандартного мышления, и о создании государства, благоприятствовавшего деловой инициативе[132]. Хотя ни один из этих аргументов нельзя считать неважным, все они упускают главную часть сюжета промышленной революции: ее зависимость от охватившей весь мир системы военного капитализма.

В результате действия всех этих факторов впервые в истории на сцену вышел новый персонаж – фабрикант; это был человек, который использовал капитал не для порабощения или завоевания территорий, хотя это по-прежнему было крайне важно, а для организации рабочих в огромные оркестры машинного производства. Их деятельность по реорганизации производства зиждилась на новых способах мобилизации земли, труда и ресурсов – и требовала, кроме прочего, новой связи между капиталистами и государством. Именно это сочетание социальной и политической власти оживило промышленный капитализм – преобразующее изобретение промышленной революции. Именно это новшество, как мы увидим, в конечном итоге поднимется на крыло и весьма замысловатым путем отправится в другие части света.

За счет последствий военного капитализма Грег и его современники, как заметил один наблюдатель в 1920-е годы, «вырвал империю хлопка у Востока за одно поколение бурного изобретательства», перекроив всю географию мирового производства хлопка. Их работа была революционной, поскольку вводила новую институционную форму организации экономической деятельности, а также всемирную экономику, в которой быстрый рост и непрерывная перестройка производства стали нормой, а не исключением. Разумеется, важные изобретения создавались и в прошлом, и в различных регионах мира бывали моменты ускоренного экономического роста и до промышленной революции. И все же ни одно из них не создало такого мира, в котором сама по себе революция стала бы неотъемлемой частью жизни, мира, в котором экономический рост, несмотря на периодические падения, питал бы свое собственное расширение. За тысячу лет до 1800 года ни в Европе, ни где-либо еще не случалось радикального ускорения экономического роста, а если такое ускорение и возникало, то вскоре шло ко дну, разбившись о ресурсные ограничения, голод или болезни. Теперь промышленный капитализм создавал вечно меняющийся мир, и хлопок, важнейшая мировая отрасль, был ходовой пружиной этого беспрецедентного ускорения роста человеческой производительности[133].

Оглядываясь назад, можно сказать, что Англия конца XVIII века созрела для перестройки хлопкового производства. За плечами британских капиталистов были два столетия производства хлопкового текстиля, у них был доступ к капиталу для инвестиций, и на них работало все больше крестьян, которые пряли и ткали в своих домах. Кроме того, опиравшиеся на надомный труд британские текстильщики десятилетиями выдерживали давление индийского импорта – и благодаря этому опыту они осознали важность умения конкурировать с индийскими производителями и захватывать их рынки. И, что не менее важно, для работы на новых фабриках имелись рабочие, которые не могли противостоять процессу своего превращения из сельских тружеников или ремесленников в промышленных наемных рабочих. Эти факторы обеспечили необходимые условия для радикального преобразования производства и институтов, частью которых оно было. Такие условия, однако, едва ли были уникальны и существовали, если не во всех, то по меньшей мере во многих своих аспектах в большом множестве стран, от Китая и Индии до континентальной Европы и Африки. Сами по себе они не могут объяснить, почему промышленная революция началась на небольшой части Британских островов в конце XVIII века[134].

Однако, в отличие от своих коллег где бы то ни было еще, британские капиталисты контролировали множество мировых сетей производства и сбыта хлопка. У них был доступ к неповторимо динамичным рынкам, они господствовали в трансокеанской хлопковой торговле, они владели полученным из первых рук знанием о баснословном богатстве, которое можно было добыть продажей ткани. Таким образом, главной проблемой британских производителей хлопка, в двух словах, была трудная конкуренция с индийской продукцией – высокого качества, но при этом дешевой. Как мы уже видели, в XVIII веке британские производители в основном (хотя и не полностью) решили проблему качества, присвоив индийские технологии. Увеличение объемов выработки и снижение затрат представлялось более сложной задачей: сети надомных работников, выстроенные британскими торговцами в сельской местности, оказались в значительной степени невосприимчивыми к повышению объемов производства. Работа была нерегулярной, дополнительных работников в случае необходимости сложно было быстро найти, а транспортные расходы росли вместе с объемами работы. Кроме того, было сложно выдерживать единообразное качество продукции, которая прялась и ткалась на отдаленных фермах. При имеющихся технологиях и социальной организации производства британские надомные работники едва ли могли состязаться с хлопковыми производителями в других частях света. Главным образом им это удавалось на защищенных рынках – отечественном и колониальных[135].

Главной причиной этой неспособности к конкуренции, однако, были затраты на рабочую силу. В Соединенном Королевстве зарплаты были намного выше, чем в других местах; действительно, в 1770 году зарплаты в Ланкашире примерно вшестеро превышали индийские. Даже при том, что в тот момент благодаря усовершенствованному оборудованию производительность на одного работника хлопковой отрасли в Британии уже вдвое-втрое превышала производительность индийского работника, этого коэффициента все еще было недостаточно для создания равных условий игры. Военный капитализм создал фундаментально новый набор возможностей для британских хлопковых капиталистов, но в нем не было ответа на вопрос о выходе на мировые рынки хлопковой ткани глобально ощутимым образом. Протекционизм до определенного момента был реально действующим решением и применялся с большим успехом, но заманчивая перспектива мирового экспорта не могла быть реализована подобными запретами. Британским капиталистам было необходимо динамичное сочетание новых технологий для снижения затрат, продолжения роста эластичных рынков, которые уже начали расширяться по следам британской экспансии, и государства, готового оказать поддержку и способного не только защищать глобальную империю, но и преобразовать общество в самой Британии[136].

Поскольку трудовые издержки были главным препятствием к реализации заманчивых возможностей, британские торговцы, изобретатели и начинающие фабриканты – будучи все практичными людьми – сосредоточились на методах повышения производительности своих дорогостоящих работников. В процессе они совершили поворотное изменение в истории хлопка. Их первым заметным новшеством было изобретение Джоном Кеем самолетного челнока в 1733 году. Этот маленький деревянный инструмент, имеющий форму корабельного корпуса, позволил ткачам закреплять на нем нить утка и затем толкать его, заставляя «лететь» от одной стороны ткацкого станка к другой через нити основы. Благодаря этому челноку производительность ткачей удвоилась. Поначалу он распространялся медленно, но сдержать его распространение было невозможно: после 1745 года, несмотря на сопротивление ткачей, боявшихся потерять источник пропитания, челнок широко использовался[137].

132

См.: David Landes, The Unbound Prometheus: Technical Change and Industrial Development in Western Europe from 1750 to the Present, 2nd ed. (New York: Cambridge University Press, 2003); David Landes, The Wealth and Poverty ofNations: Why Some Are So Rich and Some So Poor (New York: Norton, 1998); Niall Ferguson, Civilization: The West and the Rest (New York: Penguin Press, 2011); Ниал Фергюсон, Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира (Москва: АСТ, 2014); Jared Diamond, Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies (New York: Norton, 1998); Джаред Даймонд, Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ (Москва: АСТ, 2009). Обзор см. также: Joseph E. Inikori, Africans and the Industrial Revolution in England: A Study in International Trade and Economic Development (New York: Cambridge University Press, 2002), chapter 2.

133

M. D. C. Crawford, The Heritage of Cotton: The Fibre of Two Worlds and Many Ages (New York: G. P. Putnam’s Sons, 1924), v; Angus Maddison, The World Economy: A Mille