Страница 20 из 48
Европейских политиков и капиталистов на фоне их коллег из других частей света выделяла способность господствовать в этих глобальных сетях. В то время как торговля в Африке, Азии и Америке характеризовалась наличием сетей, которые функционировали благодаря взаимовыгодному обмену товарами, европейцы построили трансконтинентальную систему производства, подорвавшую имевшиеся общественные связи и на их собственном континенте, и где бы то ни было еще. Значение этой ранней истории глобального взаимодействия состоит не в мировой торговле как таковой (значение которой в количественном отношении для экономики всех стран оставалось небольшим), а в перестройке подхода к производству и во времени, и в пространстве, и в отношении социальных и политических последствий этого производства[125]. Индия и Китай, империи инков и ацтеков не подошли даже близко к такому глобальному господству и тем более к изменению производственных процессов в дальних уголках мира. Европейские же капиталисты и богатые капиталом европейские государства, начав лишь в шестнадцатом веке, реорганизовали мировую хлопковую отрасль. Это раннее проявление военного капитализма было предпосылкой для промышленной революции, которая в конечном счете дала мощнейший импульс глобальной экономической интеграции и до сих пор продолжает формировать и изменять наш мир.
Произошедшее представляло собой переход от старого мира хлопка – дискретного, многоцентричного, горизонтального – к интегрированной, централизованной и иерархической империи хлопка. Еще в середине XVIII века современникам казалось невероятным, что Европа, особенно Британия, очень скоро превратится в самого значимого мирового производителя хлопка. Действительно, в 1860 году Джеймс А. Манн, член Статистического общества Лондона и Королевского Азиатского общества, еще мог припомнить:
Наше собственное состояние в весьма недавние времена было значительно хуже по сравнению с тогдашними обитателями Нового Света или Индии; наше моральное состояние со всеми преимуществами климата было неизмеримо ниже, чем у последних, а положение дел с искусством производства в Америке во время ее открытия или в Индии превосходило даже наше шерстяное производство; и до нынешнего дня, со всеми нашими приспособлениями, мы не можем превзойти в тонкости муслины Востока, а в солидности и элегантности – Hamaca, которые традиционно ткут жители Бразилии и Карибских островов. Когда наши люди находились в первозданном мраке, Восток и Запад были относительно просвещены.
Индия… является источником, из которого мы опосредованно получили наши представления о торговле; ремесленники этой страны, а также Китая, вдохновили наших предков жаждой роскоши в соответствии с принятыми в то время представлениями. Период, когда производство велось в Индии, образовал в переносном смысле зарю наших дней; солнце тогда двигалось из другой, прошлой эры к мировой коммерции. Индийское производство было предвестником этого света, который, усиливаясь по мере приближения, становился теплым настолько, чтобы рассеять утренний туман и развить зачаток государства; и, усиленный европейской энергией, он вызвал к жизни новую эру невиданного прежде коммерческого великолепия[126].
Когда солнце заставили взойти над малой частью Европы, а предприимчивые европейцы медленно притягивали на свою орбиту дискретный, многоцентричный и горизонтальный мир хлопка, они изобрели инструменты и методы, позволившие им мобилизовать землю, труд и рынки, поставив их на службу по-новому и дерзко задуманной империи. Создавая эту обширную сферу военного капитализма, следовавшую правилам, столь отличным от правил в самой Европе, они создали не просто условия для «великого расхождения» и промышленной революции, но и для будущего существенного усиления собственных государств, что, в свою очередь, будет критически важно для создания империи хлопка. К 1780 году Европа в целом и Британия в особенности стали центром мировых сетей хлопка.
Глава 3
Плоды военного капитализма
Мюль-машина, Ланкашир, 1835 год
Революция началась в таких местах, где ее меньше всего можно было ожидать: например, в тихой долине среди холмов, окружающих Манчестер.
Сегодня фабрика Quarry Bank Mill, находящаяся на расстоянии небольшой автобусной поездки от шумного городского международного аэропорта, привлекает туристов в равной мере как своими ухоженными садами, так и промышленной историей. Посетители прогуливаются по берегам реки Боллин, чьи воды за тысячелетие проточили в окружающих полях долину глубиной порядка ста футов.
Двести лет назад эта река вдохновила одного британского торговца на один из самых важных экспериментов в истории человечества. В 1784 году Сэмюэл Грег собрал вместе на ее берегу, составив таким образом небольшую фабрику, несколько прядильных машин нового образца, так называемых ватермашин – многоверетенных рам с водяным приводом, группу детей-сирот, надомных работников из близлежащих деревень и запас карибского хлопка. Вместо той энергии, которую прядильщики использовали в течение сотен лет – энергии человека – Грег запустил свои прядильные машины, используя вес падающей воды. Фабрика Грега, несмотря на свои скромные размеры, отличалась от всего, что существовало в мире до этого. К 1784 году здесь и на нескольких речных берегах неподалеку машины, приводимые в действие неодушевленной энергией, впервые в истории человечества производили пряжу. Грег и современные ему производители после десятилетий тщетных попыток внезапно повысили производительность одной из старейших отраслей человеческой деятельности, положив начало не имевшему аналогов в истории великому перемещению машин и людей.
Предприятие Сэмюэла Грега было сугубо местным событием. Грег родился в 1758 году в Белфасте, но вырос в Манчестере и переехал в близлежащий Стайел после того, как осознал, какая мощь таится в его неторопливой реке. Его работники приходили из долин, с холмов и из приютов Чешира и близлежащего Ланкашира. Даже его машины были недавно изобретены в окрестных городах. Так же как Кремниевая долина сыграла роль инкубатора компьютерной революции конца двадцатого века, идиллические холмы вокруг Манчестера стали в конце XVIII века инкубатором ведущей технологии того времени – изготовления хлопчатобумажного текстиля. Сельская местность, огибавшая Манчестер дугой примерно в тридцать пять миль, наполнилась фабриками, при этом мелкие городки выросли в города, а десятки тысяч людей переместились с ферм на фабричное производство.
Однако это событие, на первый взгляд местного и даже провинциального масштаба, не могло бы произойти в отсутствие идей, материалов и рынков, возникших в результате преобразования мира хлопка в ходе предшествующих трех веков. Фабрика Грега была частью охвативших весь мир сетей – и в конечном итоге послужила импульсом к изменениям во всем мире, гораздо более масштабным, чем Грег мог себе представить. Необходимый для производства материал Грегу поставляли его родственники из Ливерпуля, занимавшиеся торговлей, которые, в свою очередь, покупали его с кораблей, прибывавших из таких мест, как Ямайка и Бразилия. Сама по себе идея хлопковых тканей и технологий их отделки, как мы знаем, пришла из Азии, в частности из Индии, и желание Грега их производить в значительной степени было мотивировано его надеждой вытеснить продукцию индийских прядильщиков и ткачей с отечественного, а также и с международного рынка. И, что не менее важно, существенная часть производства Грега покинула Соединенное Королевство, переместившись в другие места, – подогревая торговлю рабами на западном побережье Африки, одевая собственных рабов Грега на острове Доминика и обслуживая потребителей в континентальной Европе. Сэмюэл Грег смог опереться на все эти сети главным образом благодаря тому, что долгое время британские торговцы занимали в них господствующее положение.
125
См., например: Kevin H. O’Rourke and Jeffrey G. Williamson, “After Columbus: Explaining Europe’s Overseas Trade Boom, 1500–1800,” Journal of Economic History 62 (2002): 417–56; De
126
Ma