Страница 18 из 31
Как-то незаметно ушли из жизни эти милые, тихие старички – остатки крепостных дворовых людей.
Дни моего детства протекали в доме, где был задний двор – целый неведомый край таинственного, где под навесом сарая стояла старая развалившаяся карета, доставшаяся вместе с домом. Сад был еще большим очарованием. Там устраивались силки для ловли снегирей и зябликов осенью, там летом [были] такие заманчивые кусты ягод и вкусные яблоки, тогда сад запирался, и яблоки сохранялись для варенья и сушки, зря их не давали. Вот тут-то и был соблазн: пробраться через щель забора, наевшись вдоволь яблок, натрясти их в запас. Мать только слегка заметит: «Ты опять лазил в сад». Но когда отец своим грозным приказом: «Поди-ка сюда» – заставит предстать пред ним, тут страху было немало, но наказывал он только в случаях резкого нарушения дисциплины, а за большие провинности ставил в угол на колени. Подержит немного и скажет: «Ну, иди, проси прощения». Наш скучный дом оживлялся лишь в именины отца, в рождественские и пасхальные праздники.
Девятого декабря, в канун именин, на дому служилась всенощная. В зале, в переднем углу, ставили стол, покрытый белой скатертью, на нем восковые свечи, [а перед ним] – небольшой коврик для священников. Учитель приходского училища являлся с небольшим хором мальчиков-певчих. Отец выстраивал в порядке нас, детей, впереди, чтобы не шалили, сзади приказчики, дворник, кучер и кухарка.
А на другой день по пригласительным билетам съезжались родные и знакомые, чинно сидели до ужина на стульях у стен, в гостиной на диване располагалась моя крестная мать в своем пышном шелковом платье, тетки, свахи, кумушки и угощались церемонно вареньем с блюдечек, чай разносила мать в маленьких чашках. На преддиванном столе – поднос с орехами и пряниками, конфет не водилось.
В зале гостей просили к столу с винами и закусками, а под столом помещалась корзинка пива в двадцать бутылок для дяди Александра Васильевича, он водки не пил.
Затем ужин с бланманже[83] с миндальным молоком по случаю рождественского поста. Появлялся старший брат мой от первого брака отца, его любимец, тогда уже молодой человек, помогавший отцу по торговле, но совершенно спившийся среди приказчичьего мира и, в конце концов, погибший от пьянства. Он был красив, с приятным голосом, франтовато одевался, недурно рисовал и отлично играл на гармонике.
Тетки, подкрепившись «лиссабонским», приготовлялись петь. («Лиссабонское» – это неизвестно из чего выделывавшийся в Казани наспиртованный напиток, вроде сладкого красного.) Брат Михаил, уже выпив с приказчиками, которым также выставлялось угощенье (при отце он не смел пить), начинал на своей «итальянке трехрядной»[84] репертуар народных песен. Мои тетки хорошо пели «Выйду ль я на реченьку», «Во лузях», «Не одна во поле дороженька»[85] и обязательную мерзляковскую песнь «Среди долины ровныя»[86]. Отец же неравнодушен был к мелодии песни «В одной знакомой улице я помню старый дом…»[87], он подпевал от чувствительности и от возлияний вакховых, проливая слезу умиленья на свой шелковый клетчатый жилет.
Улица старой Уфы. Фото 1900-х гг.
После ужина мужская компания играла «в стуколку» (род упрощенного «банка») на медяки, отец в карты не играл, ходил и потчевал, прося «к столу».
Приходило Рождество.
Ранним утром, еще до света, раздавалось пение разноголосых мальчишек-славильщиков[88], нарушалась тишина дома, но это было лишь увертюрой праздника. Отец соблюдал пост и целый день «до звезды» в сочельник ничего не ел, чтобы вечером съедать большой кочан кислой капусты, запивая квасом.
Славильщики поощрялись.
– Поди спроси, сколько их?
– Десять человек.
– Большие есть?
– Трое.
– Мальчишкам по две копейки, большим по пятаку.
За одной группой приходила другая, были и сказители «рацей» (духовных стихов).
А в кухне топится печь, мать хлопочет, жарится что-то большое и напекается куча пирожков и сдобы. Нужно ехать к обедне, отвертеться нельзя, затем разговенье и скоро являлись какие-то сторожа, дворники, приказчики, и все славили на кухне, а к полудню приезжали священники, служили молебен, поздравляли с праздником, откушивая водку в огромных рюмках, наскоро закусывали и спешили в другие дома продолжать такое славословие. Маленького меня посылали к родственникам славить. Сначала родственники приезжали с визитом, затем отец также отправлялся с визитом, и все возвращались к вечеру под сильным хмельком. И так три дня.
Большая Успенская ул. В Уфе. Открытки начала XX в.
Детям скучное приволье. Начинаются святки[89]. Доморощенные маскарады, вроде вывернутой шубы и рогожного кулька на голове. Отец маскированных не любил и гонял их. Но у дяди я видел и «Царя Максимилиана»[90], разыгрываемого неведомой бродячей труппой, <одетой в кумачевые и пестрядинные балахоны с коронами и шлемами из золотого цвета бумаги, со своим складным троном, пред которым трепетал непокорный сын Адольфа, слушая приказ гневного царя Максимилиана>[91]. Мы бегали в знакомые дома, куда приезжали ряженые. Все шло обычной чередой. Накануне Крещенья ездили в церковь за «святой» водой, наливаемой в бутылку;
мать чертила над входными дверьми кресты мелом («от нечистой силы»); на реке Белой устраивалась «Иордань», где после освящения воды распаленные фанатики бросались в прорубь, быстро выскакивали, ошпаренные ледяной водой; их кутали в тулупы и скорее вели в ближайший кабак. А на дворе морозы трещали, и на фоне красного неба – голубые столбы дыма из труб. Уши и носы наши отморожены, и всегда на окне средство: банка с гусиным салом.
Большим событием для города бывала ярмарка в конце января[92], когда пустая часть базарной площади застраивалась наскоро сколоченными лавками. Прибывали казанские татары, бухарцы на верблюдах, торговали вкусной халвой, финиками, урюком. Коченея от трескучего мороза, рассматривали мы в лавке Дубровина (из Казани) дешевые книжки и картинки лубочные. Наряду с пятачковой литературой о «Гугу» и «Черном монахе» этот хороший провинциальный издатель привозил и научные книги, а рядом с лубками были и фотографии любимых писателей. Уроки в гимназии страдали, все помыслы устремлялись к ярмарке. Считалось необходимостью попасть в балаган Зрилкина[93], посмотреть зверинец со «змеем удавом с острова Цейлона», побывать в «Музее восковых фигур», где, между прочим, и живой Осман-паша[94] торжественно, медленно выходил и показывал насквозь пробитое русской пулей отверстие через живот.
Сколько было потом разочарования у одних и смеху у других, когда Осман-паша оказался здоровенным сторожем с пристани, а сквозное от пули отверстие достигалось системой зеркал. И все же и фокусы, и ученые собаки Фрида, Шпансель и Диана, умевшие считать и выделывать разные штуки, привлекали не только нас, мальчуганов, но и взрослых.
Оканчивалась двухнедельная ярмарка, и снова сонная дремота овевала городскую жизнь.
83
Бланманже – десерт, желе из миндального или коровьего молока, рисовой муки или крахмала, сахара и специй.
84
Имеется в виду «Тальянка» – один из типов русских гармоний, у которого высота звука меняется в зависимости от направления движения мехов.
85
Автор перечислил три русские народные песни.
86
В 1810 г. профессор Московского университета А.Ф. Мерзляков написал стихотворение «Среди долины ровныя», ставшее широко известной песней. По разным источникам авторами музыки назывались Д.Н. Кашин, О.А. Козловский, С.И. Давыдов, одна из музыкальных вариаций песни была создана М.И. Глинкой в 1826 г.
87
Имеется в виду песня «Затворница», стихи Я.П. Полонского (1846), музыка Н.И. Казанли.
88
Славильщики своим пением прославляли Рождество Христово.
89
Святки – святые дни или святые вечера, 12 дней с 25 декабря (7 января н. ст.) по 6 (19 н. ст.) января между церковными праздниками – Рождеством Христовым и Богоявлением (Крещением).
90
Речь идет об одной из наиболее популярных в России фольклорных пьес, ставившейся в XIX в. в солдатской, матросской, городской, рабочей, крестьянской среде.
91
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 22.
92
Ярмарки в Уфе проводились первоначально с 20 января по 1 февраля, позднее с 25 января по 8 февраля.
93
Зрилкин – балаганный персонаж типа Петрушки.
94
Здесь: персонаж представления в балагане, имеющий реальный прототип. Осман Нури-паша (1832–1900) – турецкий маршал и военный министр. За военные успехи был удостоен почетной приставки к имени «гази» («победоносный»). В Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. руководил обороной Плевны, в 1878 г. был взят в плен.