Лжедмитрий

— Говори, заступник наш!

Красная занавеска над головами людей от криков судорожно задвигалась, да только никто туда не глядел, кроме самого разве князя-боярина Шуйского, который метнул туда свой взор на одно лишь мгновение. Да там Варсонофий на страже.

Василий Иванович испугался было страшного вопроса, но ненадолго. Он взмахнул широким рукавом, чтобы утихомирить гостей.

— Что делать нам? — снова требовали ответа из зала.

— Что делать?

— Как спасти Русь?

— А вот как! — сказал Василий Иванович и снова метнул взгляд вверх, будто бы на лики святых, а в самом деле для того, чтобы удостовериться, слышит ли его и достойно ли оценивает прильнувшая к занавескам Прасковьюшка. — Вот что, други мои! Должны мы собраться с силами и в одну ночь убить его!

— Что? — ахнули. — Да какие же это силы надо собрать!

— Нет! — заорали. — Как?

— Быть такого не может!

Князь Шуйский иного ответа и ждать не мог. Только он всё уже обдумал.

— Если с умом приступить, то и силы большой не понадобится, а малой кровью пособим земле своей и принесём ей волю. Вы послушайте только. Ляхи живут беспечно, чувствуют себя свадебными гостями, ни о чём не подозревают. Они верят своему приятелю царю. А царь уверен, что народ его любит и что ему не следует ничего опасаться. Это, быть может, и похоже на правду. Да народ уже не прочь побить ляхов. И пока он не сделал такого по велению царя и тем самым окончательно не утвердил его на престоле — давайте опередим всех! Давайте прикончим царя в субботу. В субботу на рассвете ударит набатный колокол. А вы постарайтесь, чтобы накануне на каждом доме, где остановились ляхи, были поставлены знаки в виде креста. И чтобы на рассвете, при звоне колокола, везде раздавались крики: «Ляхи хотят царя нашего убить! Бейте ляхов!» Об остальном не заботьтесь.

Кто-то в зале ещё попытался возразить, что это всё-таки гости, да таким быстро горло заткнули:

— Гости! Какие такие гости?

— Мы их звали? Какие они нам гости!

Голос Шуйского пересилил все крики:

— Не забудьте колодников из тюрем выпустить! А когда народ бросится бить этих «гостей», то никто не сможет помешать нам прикончить расстригу в Кремле! Вот! Вы только крепко-накрепко запомните: другого такого случая Бог может и не послать нам из-за грехов наших!

Гул одобрения прошёл по всему пространству, от стен до стен.

— Присягаем на том!

— Присягаем! Не быть расстриге над нами господином!

— Присягаем!

Князь Шуйский поднял руки. Он ничего не боялся. Братья Димитрий да Иван стояли рядом с ним. Ещё — бояре Голицыны, Черкасские, многие.

19

Князь Константин Вишневецкий проснулся с окрепшим за ночь намерением непременно поговорить сегодня хотя бы с паном Мнишеком, чтобы при его содействии получить аудиенцию у царя.

Князь Вишневецкий даже в гостях не мог отделаться от своих привычек. В Москве, имея в Китай-городе для постоя подворье молдавского господарчика Стефана, которое из-за огромных своих размеров скорее напоминало собою настоящий небольшой удел, он не забывал перед сном повесить на видном месте в горнице саблю и положить заряженные пистолеты, не говоря уж о пике — она всегда стояла в углу горницы, не говоря о шпагах, прикрытых золотыми перевязями. Всё будет под руками в случае чего. Проснувшись, он непременно глядел на юг, благо туда выходили окна роскошно убранной горницы, служившей теперь для него опочивальней. И тут же прикасался руками к оружию.

А потом посмеивался над собою и дёргал красную верёвку, чтобы вызвать дремавших в передней казачков.

Взгляд его хотя и был направлен на юг, но непременно упирался в бревенчатые московские постройки, потемневшие от зимней непогоды. Теперь же над ними сияло чистое солнце. Осыпанные ярким светом казаки, в одних вышитых красных рубахах, расчёсывали конские влажные гривы, напевая песни. Казаки обыкновенно успевали уже возвратиться — кто с Москвы-реки, а кто с Неглинной, где сами вдоволь набарахтались в тёплой воде, напоили заодно коней и почистили им бока. Бег воды в московских реках напоминал казакам о родной земле. Отсюда и песни о чернобровой дивчине, которая ждёт суженого, уехавшего за Дунай.

Всё повторялось точно так же и сегодня. Уже в который раз.

— Сегодня я буду говорить с паном Мнишеком! — как заклинание произнёс князь Константин. И тут же приказал вбежавшему на зов казачку: — Узнай у пана Пеха, отправил ли он письмо пану Мнишеку!

Нельзя сказать, чтобы князь Константин не любил весёлых пиров. Под звон бокалов прошла его юность, исключая разве что годы обучения в иезуитских коллегиумах. Приобщение к лону Католической церкви ничего не переменило. Славянская натура всё пересилит и на всё наложит свой отпечаток, был уверен князь. Однако сейчас, в Москве, его уже начинало удручать затянувшееся до бесконечности веселье, тяготили пышные пиршества. Слов нет, это льстило. Всесильный московский царь теперь становится ему свояком! Их жёны — родные сёстры. Отправляясь в Москву и отдавая твёрдые наставления военачальникам в Каменце, князь Константин с полной уверенностью обнадёживал их: «Скоро Каменец наш станет самым безопасным местом. Мы отодвинем от него границы, если Бог поможет — то и за море!»

То же самое сообщил жене Урсуле, оставляя её в Вишневце. Она ждёт появления на свет ещё одного ребёнка, хорошо бы — сына. При расставании у неё были тревожные глаза. И он долго не мог забыть в дороге страдальческого выражения её лица.

Князь Константин намеревался присоединиться к свадебному обозу как можно раньше. Предполагал, что произойдёт это в Орше. А по пути завернул в Овруч, к тамошнему старосте, своему двоюродному брату князю Михаилу Вишневецкому, намереваясь и его прихватить с собою в Москву. То же самое, что и Урсуле, повторил ему, да только Михаил охладил настрой гостя:

— Ты, брат, поезжай пока один. Гуляй на свадьбе панны Марины, а я здесь на страже буду. Конечно, ты должен уважить тестя и поддержать его, понимаю. А насчёт Каменца — укреплять его надо всеми силами. Потому что в Москве кое у кого семь пятниц на неделе!

— К чему говоришь, брат? — опешил князь Константин.

— Ещё осенью побывал там брат Адам.

— Так он и сейчас со мною отправится, — напомнил князь Константин о предварительной договорённости с князем Адамом.

— Кто знает... Боюсь, что нет. Ему надо готовить войско к походу. Он пообещал в Москве поддержку своему бывшему гайдуку. Быть может, поход и начнётся. То как бы нам от того лиха не случилось.

— Что значит «кажется»? Этой надеждою полнятся степи за Каменцом. Все казаки говорят о стриженом тулупе, который послан из Москвы крымскому хану. Война обязательно будет. Андрей Валигура собирает в Ельце войско по указанию царя. Знаю. Обратного хода нет. Собак раздразнил — бежать нельзя.

— Вот я и говорю, — продолжал князь Михаил. — Войну легко начать. А дальше...

Одним словом, нагнал брат тревоги на брата. Надеялся князь Константин, что в Брагине ему станет легче. Что там всё прояснится.

И пан Пех поддерживал эту надежду. Потому что пан Пех прихватил с собою в дорогу достаточный запас бумаги и всего прочего для писания. Обещал: «Князь Константин! Буду писать анналы для истории. Начинается великая война против турок. Конечно, я не Тит Ливий, не Тацит. Но свою лепту в историю могу внести. А вы уж помогите. Допускайте меня, где только можете, присутствовать при разговорах всяких. И к царю московскому».

О царе московском — это ещё вилами на воде писано. Но при разговоре с князем Адамом пан Пех присутствовал и записывал что хотел.

— В Москву не заманишь, брат, — сразу заявил пан Адам и окутал себя дымом из трубки. — Был я там. Да не то увидел, что хотелось бы. Опасаюсь, как бы нам... Как бы не получилось того, о чём в народе про пана Заблоцкого толкуют: клал да клал он себе ночью новую печку, а как на небе день загорелся, так увидели соседи, что вместо печки у него крыльцо получилось!