Страница 12 из 17
Таким образом, она избегает той опасности, которой подвергаются девушки, выставляемые в отелях и ресторанах, но избегает ли она вместе с этим и всех других?
Этого нельзя предполагать, потому что большая часть этих девушек выходит замуж, уже любивши, за какого-нибудь гравера, бронзовщика и т. под. ремесленника, который обыкновенно делается примерным супругом.
Парижская цветочница в высшем смысле работает на больших цветочных фабриках в улице Ришелье, Шуазель и на Новой Августинской. Женщины, умеющие с полным вкусом одеваться в шелк, алмазы и бархат, ставят их в первый разряд мастериц по производству модных товаров. Ах, я знал таких девушек, обладавших красотой, достойной поклонения, и с замечательно изящными манерами. Одни из них натолкнулись на неподдельную любовь и вышли замуж за героев своих романов — другие, проживши какие-нибудь два лета на великолепной загородной даче, умерли затем, брошенные, от тоски и горя. Эта порода девушек может еще умирать от любви, и это потому, что они много надеялись, многим завладели, иногда много любили, а потом вдруг в один день были низвергнуты с высоты убаюкивавшего их счастья. Я часто вспоминаю об одной миленькой, бледной и стройной девушке, которую в лавке называли дамой-камелией, потому что ее представляли себе подобной героине Дюма-сына; эту, как и ту, звали Маргаритой. Ее медленно съедала грудная болезнь, медленнее, чем бы она сама желала: она была брошена сыном одного богатого парижского купца. Она умерла в одно прекрасное утро, оставивши после себя дитя на память своему вероломному обольстителю.
Печальна судьба этих девушек, которые упиваются цветами и умирают от цветов. Большая часть цветочниц умирают молодыми вследствие вредных испарений цветов.
Глава XVI
СВЕТОВОЙ КАБИНЕТ
Световой кабинет — это маленькая четырехугольная комната без окон; мебель состоит здесь из дивана, обитого зеленым бархатом, туалетного столика вместо зеркала; в середине ее столик для лампы; свет из-под колпака ее обрисовывает в живых и нежных формах дремлющие платья, которым на днях суждено возбудить всеобщее удивление на министерском балу или в Итальянской опере и которым в официальных журналах изящества будет придано название восхитительных туалетов.
В этот покой, который при входе кажется мрачным, а затем от легкого пожатия пальцем заливается морем света — может входить только главный комми с покупателями. Лишь только он входит туда, кабинет облекается полнейшею таинственностью и делается недоступным для всех, не исключая и принципала. Надсмотрщик магазина охраняет порог со строгостью часового и самому императору в состоянии сказать:
«Сюда никому нельзя входить».
Ходит много историй о различных приключениях, пережитых некоторыми господами и происшедших от повторяющихся встреч в таинственном кабинете.
На самом деле это остается неразрешенным, хотя едва ли людская злонамеренность не прибавляет ничего лишнего; к тому же мужчины высших кругов были бы не совсем довольны, если бы знатные дамы обратили в своих любовников всех прислуживающих им парикмахеров и приказчиков.
Если световой кабинет и имеет действительно свои тайны, то они менее романтичны, хотя от этого не менее нежны. Здесь речь идет о комми и о мамзели, которые выжидают мгновения, минуты, секунды, чтобы иметь возможность проскользнуть в кабинет. Действительно драгоценна та минута, которую сердечная необходимость скрадывает у целого дня рабства!
Первый комми, не нуждающийся в выгодах, доставляемых световым кабинетом, охотно уступает их какому-нибудь из своих товарищей, лакомке. Это бессовестный разрушитель добродетели, если она только состоит в наличности. Для этого представляется следующее обстоятельство: в летний и зимний сезон работницы приносят модели, которые они подвергают милостивому обсуждению полномочного судьи.
Г. С. рассматривает модели, но в одно и тоже время приносящих их. Он обладает, это можно подтвердить, одинаково тонким вкусом и к произведениям изящного искусства и к женщинам.
О, вы, феи иголки, если вы только стары или безобразны или, по крайней мере, недосягаемо добродетельны — вам всего легче избежать его взглядов. Ваша модель принята еще прежде, чем вы явились с нею. Напротив, работнице, которая моложе, обольстительнее и более нравится, а также изобретательнице, ожидающей плодов от своей трудной работы — он сухо отвечает:
— Ваша модель не может быть продана, она нам нейдет!
Таким образом г. С. довольно дешево и верно достигает своей цели.
Тут фаворитка должна беречься! Ее фаворитизм так же непостоянен, как владычество турецкой султанши, и можно побиться об заклад, что уже в ближайшем сезоне она будет заменена новою прихотью.
Глава XVII
ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОСТОТА
Большинство очерков из парижской жизни карает вертопрашество парижских гуляк и в то же время изображает честность и целомудрие жителей Сен-Дени. Эта статейка будет продолжением парижских очерков, — в ней я покажу, что добрые поселяне, — как их благодушно называли назад тому двадцать пять лет, — теперь дошли уже до понимания закона возмездия и вследствие этого не пропускают случая обделать столичного жителя.
Теперь достойно внимания то обстоятельство, что прямодушная деревня Сен-Дени доставляет разного рода промышленных героинь; о деяниях одной из них я буду иметь честь доложить.
Я ни молод, ни стар — ни богат, ни беден — живу приличной рентой.
Мои прекрасные белокурые волосы местами имеют небольшие просветы вроде лысин, но это почти незаметно…
Без сомнения я, как и другие люди, не изъят от недостатков; один из них, сознаюсь откровенно — если это недостаток — некоторая слабость к прекраснейшей, увлекательнейшей, но в то же время и вероломнейшей половине человеческой породы. Семь или восемь пятилетий, недурно прожитых, кажется, должны бы были предохранить меня от этих увлечений, но что делать? — я одержим болезнью и это в тот возраст, когда чувство, также как и ум, принимает задний ход.
В последнее воскресенье вместе со многими другими гулящими я был застигнут проливным дождем; мы укрылись под воротами на бульваре. Здесь, скромно прислонясь к стене, стояла молодая девушка, как казалось, редкой невинности: ей, самое большее, было 16 лет; восхитительной наружности; ее маленькие ножки были сжаты довольно тяжелыми башмаками; ручка, немного покрасневшая от холода, за неимением перчаток, пряталась под бедную, короткую шаль; темное платьице и вместо убора на голове просто чепчик, на котором было по крайней мере на 3 франка голубых лент, словом — все атрибуты добродетели. Невольно углубился я в созерцание этой прекрасной особы и с удовольствием заметил, что она не старалась избегать моих взглядов, но в тоже время и не расплывалась под ними. Это понравилось мне и я заговорил о достойной сожаления погоде, а затем перешел в вопросительный тон. Тихим и кротким голосом отвечала мне, что она пришла по делам, хотела найти тетку, не нашла ее и теперь, при незнании парижских улиц и застигнутая ужасной погодой, она находится в большом затруднении. Я вежливо предложил ей свою готовность нанять коляску, но она отклонила это предложение. Эта скромность мне понравилась. Дождь наконец перестал и я пустился провожать восхитительную поселянку пешком — она так хотела — через огромное, довольно грязное море улиц, называемых главным городом. Лавки, в которые нужно было идти молодой особе, были заперты по случаю воскресенья.
— Ладно, — сказала она, — я должна быть здесь завтра рано утром.
— Куда же теперь вы идете?
— Я возвращаюсь обратно в Сен-Дени, милостивый государь!
— Как так скоро?
— У меня мало свободного времени, мне нужны 2 часа времени на дорогу.
— Вы хотите сказать — 10 минут?
— Да, по железной дороге, но я пойду по шоссе.
— Неужели? С такими ножками и в такую погоду?
— Я всегда взад и вперед — пешком.
— На этот раз я этого не потерплю. Я провожу вас до железной дорого и, если вы позволите, возьму для вас билет.