Дом №12

Он стал пить еще сильнее, и наконец допился до такой степени, что, окончательно всем надоевши и устроивши как-то раз в сельце крупный очередной скандал с последствиями, он затем проснулся утром от того, что многие из жителей сельца били его палками и силились схватить, и что даже называли его детоубийцей. Берестов ничего не понял и, кое-как вырвавшись из цепких рук дворян и их крепостных, убежал в лес, ничего не понимая из сказанного, но проклиная всех и грозя им страшною местью.

Случилось же под такое очередное его пьянство странное событие, весьма зловещее и куда более жестокое чем то, которое он однажды уже совершил. Двое детей помещика Ореховского были найдены мертвыми и сильно изрубленные топором, а жена же его также была зарезана и опорочена. Никто ничего не видел и не знал, а только и было известно, что все они втроем проводили время поздним летним вечером в саду, в уютной беседке и пили чай. Такое зверское преступление никак не могло более содержаться в негласности и вскоре мигом было доставлено прямо самому губернатору и прочим чиновникам.

В сельцо была даже откомандирована группа солдат с целью найти злоумышленника и предать его суду, но все поиски в окрестностях леса были тщетны, а сам же отец Берестова клялся и божился что не знает где его сын, но что он дескать искренно молит его превосходительство и Бога смягчить участь его сына и не казнить его, а только сослать в каторгу. Но не успела эта искренняя молитва дойти до его превосходительства и Бога, как вдруг случилось новое убийство. Было зарезано в поле и на реке еще несколько женщин крепостных, которые отправлялись туда свершать свои хозяйственные дела. Это ужасное событие пронеслось как вихрь по всей губернии. Вопрос поднялся не на шутку и важность в поимки Берестова состояла теперь же на первом месте у уездной полиции и капитана-исправника. Все вдруг вспомнили его недавние угрозы и месть, которую он обещался свершить. Но никто также не понимал и мотивацию таких жестоких убийств, ибо по найденным телам нельзя было сказать чтобы над ними надругались.

Вскоре свершилось еще одно убийство какого-то родственника дворянина Сонина, а после того еще двое детей пропали без какой-либо вести. Жуть и ужас распространились по всей округе. Из Москвы был выписан особый следователь для проведения дела и вести об страшных и таинственных последствиях дошли даже до самого Петербурга. Была также создана некая особая комиссия для расследования, но ей также не удалось дознаться хоть каких бы то ни было причин. Все места убийств рассматривались самым тщательнейшим образом, но не помогло и это. Был наконец выслан специальный отряд гвардии и несколько гарнизонных отрядов для прочищения всех прилегающих лесов, мшаников и болот, но ничего не оказалось найденным и там.

А между тем поиски Берестова затягивались, а убийства и все новые и новые похищения продолжались. Люди стали покидать сельцо и оно заметно обезлюдило; везде была сбивчивость, сутолока, страх, подозрение, междоусобные распри и крестьянские мятежи, кражи и обыски. Хозяйства у всех расстроились в высшей степени, а между тем поиски шли и шли, а люди пропадали и пропадали.

Наконец это уже перешло все границы, и вот однажды, когда московский следователь, в присутствии еще двух полицейских и гарнизонного офицера находились в доме одного из тамошних помещиков, где присутствовали также и сам помещик со своею женой, то есть именно там, где был учинен штаб по всему расследованию, вдруг в комнату вбегает ужасно перепуганная прачка и падает на колени перед московским следователем, излагая:

– Государь мой, помилуйте-с меня! Спасите душу мою, а я за вас вечно Богу-с буду…

– Что? Что? Кого? – Вдруг заволновался следователь и встал, после чего встал и офицер и все прочие.

– Помилуйте, государь мой-с. – Кричала прачка, стоя на коленях и изливаясь слезами. – Все видела я, все знаю и была там, Господи Боже упаси меня окаянную-с.

– Да что же случилось?! – Кричали в волнении офицеры. – Что вы видели?!

– Все видела! Господи Владыка… В лес пошла-с на погост к покойнику своему и его там видела…

– Беростова?! – Ошеломленно спросил следователь.

– Нет государь мой, кузнеца их, Кузьму Архиповича, помешанного-с.

– Как кузнеца?! Это что же?! Какого кузнеца Кузьму Архиповича?! Где?! А ну не тараторь и расскажи обстоятельно!

Поднялся вдруг такой шум, такая суета, что все стало жутко и в то же время все что ни было порывалось теперь же на погост, ибо обнаружилась теперь же хоть какая-либо новая зацепка.

– Государь ты мой, – продолжала прачка Акулька, захлебываясь истерикой. – Вот-с пошла я, барин, на погост наш, что там-с, за мшаниками стоит, за болотцем, к покойнику-с. Да вот иду то я по темноте, по тропам то тамошним, и вдруг вижу как бы свечка горит в темноте то-с, далеко; пошла я туда и слышу вдруг, как какой-то мужчина в землянку речь свою обращает, погоди мол, сейчас я тебе ручонки то выбелю-с, барич. Чу, смотрю, да как ни есть сам Кузьма Архипович, его то я узнала, стоны и жуткие стенания из землянки доносились, да я взяла и в страхе как побежала домой во весь опор. Господи, помилуй меня-с.

Ну, как вы думаете, стоит ли уточнять мне, каковы были шум и паника после сказанного? В тот же миг отрядили четыре отряда, окружили болотник с погостом, куда доныне не додумались заглянуть, схватили помешанного кузнеца то того, да он взял сам себя и запорол. В землянке восемь тел нашли, девятым был самый Берестов, только недавно умерший. Экспертиза постановила, что он около месяца был в плену у Минина и был истязаем и бит каждый день, самого же его нашли также зарезанного, еще с горячею кровью.

Вот, господа, до чего оказывается может отчаяние дойти, ведь был такой исправный человек, и ведь никогда не подумаешь, что из-за смерти своей жены можно сойти сума, да причем стать таким маниакальным убийцей. До сих пор зловещая история ходит по тем краям, а в самом сельце уж подавно никто не живет.

Все мы молчали потрясенные и переваривали историю, рассказанную Запрудиным. Но вдруг Назаров, насыщенный таким рассказом, спросил нас всех как бы в пандан всеобщему настроению.

– А про курильню-то Петербургскую не слышали историю-то?

Все мы тут же уставились на него.

– Это про какую такую курильню? – Спросил его Запрудин с интересом.

– Как же, да вот что была на Невском, где дом то там стоял вдоль Невы, длинный дом такой в два этажа. Там и была она в подвале, а заведовал ею Лев Борисович Тенетников, не слыхали разве? Иван Андреевич, не слыхал ты? Ведь вот тоже про похищения; жуткая история.

– Ах, как не слыхал! – Воскликнул Запрудин. – Слышал краем уха, что-то там про утопленников, да только вот сути дела так и не понял. Расскажи ка нам всем обстоятельней.

– С удовольствием расскажу, итак…..

Мы с Запрудиным в предвкушении приготовились слушать историю, но, к нашему изумлению, Гаврилов вдруг запротестовал и стал склонять Назарова к тому, чтобы тот не стал оглашать ее.

– А нечего нам рассказывать такие страшные истории, поскольку к добру это не приведет, а ты, Василий Васильевич, давай ка лучше не совращай их молодые умы, а то сманишь их на гиблое дело; много уж людей понесло от этого Тенетникова.

– Позвольте, – отвечал я. – Да разве эти истории могут нанести нам какой-то действительный вред? Я вот очень хотел бы послушать историю, тем более что торопиться еще некуда, а за свою молодую рассудительность я сам могу отвечать.

– Право, Архип Савельевич, – говорил Назаров ободрено. – Нет тут вовсе никакой серьезности, тем более что это было уже давно, а господам рассказанная история не принесет никакого вреда.

– И впрямь, – говорил уже и самый Запрудин. – Никакого горя от того не последует. Конечно же пусть рассказывает.

– Добро, – согласился в итоге Гаврилов. – Да только вот потом я посмотрю, как никаких последствий из того не случится. Иван Андреевич то вон совсем еще молод, глядишь, потом будет еще жаловаться на тяжелую участь свою, мол, Архип Савельевич, помогите, а вот тогда и посмотрим. Никогда я еще не давал дурных советов, но коли уж так, так и делайте что хотите, а у меня ничего не спрашивайте.