От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

У освободившегося от обременительных связей с миром Будды появились последователи. Первыми оказались его товарищи-аскеты, разочаровавшиеся было в нем, когда он расстался с ними, осудив избранный ими образ жизни. Однако при новой встрече с царевичем они поняли: ошибочный путь выбрали именно они. К Будде стекалось все больше народу: аскеты и обычные люди, жрецы-брахманы и люди из других каст искали его общества, надеясь получить от него поучение и через его посредство достичь просветления[196].

Будда продолжал жить своей жизнью, перемещался с места на место, ежедневно встречался с просителями, питался простой пищей, мыл ноги, сам готовил себе место, и лишь потом усаживался и начинал учить[197]. Он не читал лекций, а предлагал своим последователям задавать вопросы, на которые терпеливо отвечал – короткими или длинными фразами, загадками или притчами, которые нуждались в объяснении. Это было не столько обучение, сколько переучивание, помощь в преодолении прежних привычек к образу мыслей и жизни. Будда убеждал слушателей отринуть свои мирские привязанности – к людям, к вещам, даже к себе самим. Обучение поиску выгоды в отстранении от мира было трудным, порой даже парадоксальным. Куда следует отступить ученикам, отказавшимся от мира, если не в самих себя? Некоторые уроки стали знаменитыми, как, например, одна из бесед в Шравасти, где Будда в ответ на вопрос, как назвать его сегодняшнее поучение, ответил, что это сутра о запредельной премудрости, отсекающей заблуждения алмазным скипетром.

Почему же учение Будды оказалось столь победно привлекательным несмотря на то, что было окутано парадоксами и загадками? Одной из причин явилась его всеобщность. Бывший царевич не пренебрегал даже скромнейшими из слушателей, разговаривал с ними, обращался к ним и обещал им нечто совершенно необычное. Его слова адресовались не к какой-то привилегированной группе, но ко всем и каждому. Все, у кого хватало смелости, могли следовать за Буддой и искать просветления. Каждый мог вступить с ним в спор[198]. Все это сильно отличалось от элитарного учения брахманов, которое Будда критиковал[199]. Если прежнее учение узурпировали брахманы и цари, то Будда обращался к каждому человеку индивидуально и вдохновенно призывал каждого изменить свою жизнь.

Будда старел, но не считал мудрым поставить кого-либо из учеников выше других, и поэтому отказался назначать себе преемника. Многие из его последователей далеко продвинулись по пути просветления, и все могли сами учить – что и делали, поддерживая друг друга. Несмотря на свою взаимосвязь, последователи Будды были глубоко опечалены и растеряны, когда наставник умер. Разве могли они быть уверены в том, что не допустили ошибок в доктрине, не совершили ложных шагов на своем жизненном пути? До того времени можно было обратиться к Будде за уточнением, в котором он никогда не отказывал, предупреждая и даже стыдя тех, кто цеплялся за ложные верования. К кому же обращаться теперь?

Следуя воле своего покойного наставника, не желавшего, чтобы у последователей появился единственный вождь, они созвали большой сбор всех учеников. Вместе они могли бы сохранять и устанавливать правила поведения и веры, вместе прийти к согласованному решению о том, что будет впредь значить «быть последователем Будды»[200]. Коллективная память учеников должна была сохранить драгоценные слова, произнесенные Просветленным, исключить возможность проникновения ошибок в такие бесценные поучения, как Алмазная сутра, гарантировать, что верные слова будут передаваться из поколения в поколение. В случае возникновения разногласий следовало, чтобы устранить ошибки и сомнения, созвать другое собрание последователей.

Если было так важно правильно запомнить слова Будды, почему же никто не подумал записать их? В Индии в эпоху Будды, вероятно, существовала какая-то форма письменности (так называемая письменность долины Инда, возможно, не была полноценной системой письма; ее образцы так пока и не расшифрованы)[201]. Превыше всего ценились дошедшие с незапамятных времен гимны и Веды, передававшиеся изустно специально обученными брахманами, для которых заучивание Вед было и правом, и обязанностью. Жреческая каста создала сложное разделение труда, которое предназначалось для сохранения этого объемного корпуса песнопений и сказаний. Учения и стихи делились на сравнительно малые части и распределялись между группами. Если один человек был не в состоянии запомнить учение целиком, то сообща брахманы точно сохраняли его и гарантировали безошибочную передачу от поколения к поколению[202].

Система так хорошо функционировала, была так глубоко вплетена в социальную ткань общества, что религиозным лидерам не требовалось записывать священные песнопения, сложившиеся до того, как в Индии появилась письменность. Но даже когда это случилось, жрецы старались не пользоваться ею, опасаясь, что после фиксации священных слов с помощью письма все изменится[203]. Письмо было не только альтернативой исконным способам запоминания слов. Оно представляло собой нечто совершенно новое – технологию, несущую глубокие и трудно предсказуемые перемены.

Впрочем, одну перемену священнослужители могли предсказать сразу: позволь они записывать священные слова, те оказались бы в руках владеющих новой технологией. И это были бы не брахманы и жрецы, а недостойные торговцы и счетоводы. Кто знает, какую порчу они введут в священные тексты? Лучше придерживаться устной передачи в привилегированном, немногочисленном и тщательно подобранном кругу. Древнейшая индийская эпопея Рамаяна, как и гомеровский эпос, тоже была составлена устно и записана значительно позже.

У последователей Будды было много разногласий с брахманами, однако они точно так же практиковали изустную передачу текстов[204]. К письму они обратились лишь через много веков, но все же раньше брахманов, поскольку, в отличие от последних, не стремились к сохранению своего учения в кругу привилегированного меньшинства[205]. Письменность должна была помочь буддистам шире распространить свое учение[206].

Предполагаемый образец письменности долины Инда, датированный 3-м тысячелетием до н. э.

Наконец, владея письмом, буддисты-книжники создавали тексты, которые со всей возможной красочностью показывали жизнь Будды. Часто Будда представал в них, объясняя в диалоге с учениками или противниками правила жизни и откровения по поводу мира. Все описания Будды, которыми мы располагаем сегодня, основаны на текстах, записанных через сотни лет после его смерти, текстах, которым в конечном счете предстояло обрести статус священного писания[207]. (Как только сформировалось священное писание буддистов, поэты стали представлять себе жизнь Будды; биография Будды, которую я изложил здесь в сокращенном виде, основана на одном из таких ранних описаний, сделанных поэтом Ашвагхошей в начале II в.). Харизма Будды, его влияние на слушателей, каждое его слово и каждое деяние были продуктом нового типа литературы – наставнической литературы, которая прочно уловила привлекательность харизматического мудреца, учение и давно завершившаяся жизнь которого в конце концов пересеклись с технологией письменности.

196

The Collection of the Middle Length Sayings (Majjhima-Nikaya). Vol. 1. The First Fifty Discourses, trans. from the Pali by I. B. Horner. L.: Pali Text Society, 1954.

197

Подобные деяния описаны во многих сутрах, в частности в Алмазной. См.: The Diamond of Perfect Wisdom, trans. by the Chung Tai Translation Committee, January 2009. URL: buddhajewel.org/teachings/sutras/diamond-of-perfect-wisdom-sutra/, accessed November 13, 2016.

198

Gombrich R. F. How Buddhism Began: The Conditioned Genesis of the Early Teachings, second edition. L.: Routledge, 1996. P. 15.

199

Gombrich, How Buddhism Began. P. 16. См. также: Gombrich R. Did the Buddha Know Sanskrit? Richard Gombrich’s Response to a Point in the BSR Review of His What the Buddha Thought // Buddhist Studies Review. Vol. 30. № 2 (2013). P. 287, 288. См. также: Norman, Philological Approach, 34.

200

Zhiru S. Scriptural Authority: A Buddhist Perspective // Buddhist-Christian Studies. Vol. 30 (2010). P. 85–105.

201

Этот вопрос продолжают горячо обсуждать. Gombrich (How the Mahayana Began // The Buddhist Forum. Vol. 1 (1990). P. 21–30) утверждает, что письменности не существовало. См. также: Falk, Schrift im alten Indien. P. 337; Skilling P. Redaction, Recitation, and Writing: Transmission of the Buddha’s Teachings in India in the Early Period // Buddhist Manuscript Cultures: Knowledge, Ritual, and Art, ed. by Stephen C. Berkwitz, Juliane Schober, and Claudia Brown. Basingstoke: Routledge, 2009, 53–75). Автор этого труда считает, что какая-то письменность существовала, но ее использовали только для управленческих целей. Актуальна также загадка так называемой письменности долины Инда, существовавшей заметно раньше, которая то ли является лингвистической системой записи, то ли нет и, во всяком случае, до сих пор не расшифрована (World’s Writing Systems. P. 165ff).

202

Berkwitz et al. Buddhist Manuscript Cultures. Vol. 3. Аргумент в пользу точной изустной передачи привел Alexander Wy