Страница 21 из 26
Примерно около 500 г. до н. э. на востоке области, в тех местах, где над равнинами Северного Китая вздымается к небу гора Тайшань, разнеслись слухи о необычном учителе. Леса в тех краях давно вырубили, чтобы расчистить обширные поля, на просторах которых бушевал северный ветер. У подножия внушительного пика предводители враждующих государств и кланов приносили жертвы, вымаливая победу в непрерывных междоусобных войнах. Хотя формальным правителем государства был князь, в действительности власть принадлежала трем могущественным семействам, каждое из которых пыталось подорвать влияние других[208].
Учитель Кун-цзы состоял на службе у одного из этих семейств. Он объяснял младшим чиновникам, как правильно ориентироваться в политических хитросплетениях, но в конце концов почувствовал себя не в состоянии и далее примирять службу с совестью, вышел в отставку и отправился в странствия[209]. После этого его учение обрело более универсальный характер, стало привлекать все больше слушателей, и вскоре он стал знаменитым наставником, который будет известен на Западе под латинским вариантом своего имени – Конфуций.
Ученики обычно толпились вокруг него, сидели, подогнув ноги, прикованные к месту его словами[210]. Его было нетрудно понять – он не любил сложных фраз, зато для осознания полного значения этих простых слов порой требовалось немало времени. Один из учеников, Ю, однажды прямо спросил его: «Что такое знание?» Учитель спокойно ответил: «Ю, научить ли тебя тому, что такое знание? То, что знаешь, считай знанием. То, что не знаешь, считай незнанием. Это и есть знание»[211]. Высказывание казалось очень простым, но концепция требовала серьезного осмысления. Кун не сердился на прямолинейные вопросы, поскольку был благорасположен к своим ученикам. Во время странствий он стремился вернуться к ним. К некоторым из своих последователей, например Ян Хуэю, он относился с искренней любовью. Учитель Кун называл его лучшим из всех и трогательно переживал его безвременную смерть[212].
Учителя Куна часто посещали известные люди, среди которых бывали князья, правители областей, знаменитые музыканты, и ученикам обычно разрешали слушать их беседы[213]. Но Кун общался и с обычными людьми. Однажды с ним захотел встретиться мелкий пограничный чиновник, и учитель согласился принять его[214]. В другой раз он заинтересовался мальчиком-рассыльным – и общался с ним так же серьезно, как со своими постоянными учениками[215].
Ученики не ограничивались выслушиванием слов Куна. Они восхищались всеми его поступками, манерами, образом жизни. В еде он был умерен и всегда употреблял в пищу имбирь. На циновку, постланную криво, не садился, а предварительно поправлял ее, и вообще любил порядок во всем[216]. Даже уйдя с государственной службы, он считал главными ценностями стабильность и добродетельное управление и прививал эти воззрения своим ученикам.
Кун-цзы настойчиво повторял, что не излагает никакого нового учения, а требует только строгого соблюдения древних законов и установлений. Этому трудно удивляться, так как окружающий мир был обуян хаотическим насилием. Для обучения языку и развития манеры выражать мысли Кун заставлял учеников читать классическую «Книгу песен»[217], но, когда некоторые из них принялись разговаривать цитатами из нее, предупредил, что только заучивать классику наизусть недостаточно: следует менять всю свою жизнь[218]. Впрочем, Конфуций никогда не отходил от убеждения, что в старину, когда политическая власть была более централизованной, а управление государством – более упорядоченным, все было лучше[219]. «Я передаю, но не создаю; я верю в древность и люблю ее», – говорил он[220].
По мнению Кун-цзы, хаос настоящего сказывался даже на значении слов:
Если имя неправильно, то слово противоречит делу, а когда слово противоречит делу, то дело не будет исполнено, а если дело не будет исполнено, то церемонии и музыка не будут процветать, а если церемонии и музыка не будут процветать, то наказания не будут правильны, а когда наказания будут извращены, то народ не будет знать, как ему вести себя[221][222].
Подбор верных имен и слов был очень важен: Китай создал одну из великих ранних письменных культур, причем она сохранилась до нашего времени (что мало кому удавалось). Древнейшие памятники китайской письменности, датируемые по крайней мере примерно 1200 г. до н. э., были сделаны на черепашьих панцирях и костях животных – это так называемые гадальные кости, которые использовались для предсказания будущего (похожие методы прорицания изучал Ашшурбанипал в Месопотамии)[223]. Возможно (хотя так и не доказано), что Китай изобрел письменность независимо от Месопотамии и Египта, хотя сама идея создания кода для фиксации языка вполне могла быть заимствована из Месопотамии. Но китайская система письма была определенно уникальной. Слова не делились на отдельные звуки, как в алфавитном письме; скорее понятия и предметы получали собственные обозначения, которые постоянно усложнялись и увеличивались в количестве. Современная китайская письменность выросла непосредственно из этих древних ростков и до сих пор успешно сопротивляется натиску алфавитного письма.
Древнейшие китайские надписи были сделаны на фрагментах бычьих костей или плоском нижнем щитке панциря черепахи; датируются периодом от 1600 до 1050 г. до н. э.
К эпохе Конфуция письменность вошла во многие сферы жизни, от религиозного прорицания до чиновничьей службы и создания литературного канона, в который, в частности, входила «Книга песен и гимнов» (Ши-цзин). Конфуций, принадлежавший к одной из великих литературных культур мира, вполне мог обратиться к письму (поступить так ему было бы гораздо легче, нежели Будде), но не сделал этого. Он умер, не записав ни слова из своего учения.
Но вскоре после его смерти ученики начали записывать по памяти его слова, фиксировать диалоги и целые эпизоды занятий, вопросы и ответы, из которых сложилось то, что мы теперь называем конфуцианством. Часть этих записей, вошедших в свод, получивший известность под названием «Беседы и суждения» («Лунь юй»)[224], вообще не содержит никаких высказываний: в них лишь рассказано о том, как учитель вел себя в тех или иных ситуациях и каких церемоний придерживался. «Беседы и суждения» (их называют также «Аналекты»), содержащие множество мимолетных портретов учителя в самые незабываемые мгновения его жизни, стали комплексом наставлений о том, как следует жить.
Как в случае с Буддой, эти тексты обрели большую общественную значимость, а также вдохновили подражателей. В последующих поколениях некоторые из учеников достигли выдающегося положения и обрели собственных последователей, которые стали записывать их идеи. Своды высказываний различных наставников стали настолько популярными, что родился новый жанр, которому потребовалось свое название: литература мудрецов[225]. Этот термин весьма неточен, ведь мудрецы ничего не записывали сами – это делали их ученики. Поэтому можно было назвать этот род текстов «литературой учеников», написанной последними, чтобы увековечить память своих усопших учителей.
208
The Original Analects: Sayings of Confucius and His Successors, a new translation and commentary by E. Bruce Brooks and A. Taeko Brooks. N. Y.: Columbia University Press, 1998. P. 3ff.
209
Original Analects. P. 11.
210
Original Analects. См. также: The Chinese Text Project. URL: https://ctext.org/analects
211
Confucius, Analects, trans. with an introduction by D. C. Lau. L. Penguin, 1979 (Конфуций. Беседы и суждения. СПб., 2001). 2: 17.
212
Analects (Беседы), 2: 9, 5: 9, 6: 3, 11: 7, 11: 11;
213
Там же, 3: 19, 3: 23.
214
Там же, 3: 24.
215
Там же, 14: 44.
216
Глава 10 «Бесед» посвящена исключительно привычкам и обычаям учителя Куна; там не приводится ни единого произнесенного им слова.
217
Analects (Беседы), 16: 13. Положительные отзывы о «Книге песен» приводятся там же: 1: 15, 3: 8, 7: 18, 8: 8, 17: 9.
218
Там же, 13: 5.
219
Там же, 13: 3.
220
Там же, 7: 20.
221
Там же, 13: 3.
222
Перевод П. С. Попова.
223
World’s Writing Systems. 191ff.
224
Analects (Беседы), 10.
225
Denecke, Dynamics of Masters Literature.