Американская мечта

— Если я не буду спать после этого, то и тебе не дам! — пригрозила мне подруга и глотнула пива. Да кто б сомневался!

Но в одиннадцать вечера этот жаворонок, накачанный радужным от красителей из мармелада пивом, вырубается. 1:0 в пользу сна. Я тоже собираюсь лечь спать, когда раздается неожиданный телефонный звонок. И угадайте, от кого? Нет, не от Эда, и не от Себастьяна, и даже не от Антона. От Маргариты!

— Диктуй адрес, я еду ночевать к тебе, Лина! — требует она без предисловий.

Маргарита говорит на русском с небольшим акцентом, но вполне уверенно. Я с удовольствием перехожу на родной язык. В последнее время даже с Соней и Антоном мы по привычке говорим на английском.

— Почему ко мне? — тонюсеньким голосом спрашиваю я, ошарашенная заявлением девушки Себастьяна.

— Потому что твой парень, парень твоей подружки и еще какие-то друзья Стэна оккупировали все, на чем у нас в квартире можно было спать!

— В смысле, какие-то друзья? Ты их не знаешь? — начинаю паниковать.

— Может и знаю, но трезвых. А им сейчас даже говорить «посмотри на меня и скажи свое имя» смысла нет. Пьяные в хлам. От них несет, как от ликероводочного завода, — брезгливым тоном сообщает Маргарита.

— Стоп! А как ты узнала, что там Эд и Антон?

— Один рыжий, а другой с серьгой в ухе, шатен. У него еще глаз подбит, — охотно информирует оппонентка. — Ты мне адрес дашь, или нет? Тут негде спать и мне страшно.

— Чего тебе страшно? — мой мозг уже спит.

— Оставаться в квартире с семью в дрова пьяными мужиками, которым хрен знает что может прийти в голову! Не будь дурой, Полина. У меня инстинкт самосохранения еще не атрофировался. Я бы с радостью поехала к подруге, но она в отъезде. Так что, пожалуйста, дай свой адрес.

Я со вздохом диктую адрес и тут же слышу короткие гудки. Получив нужную информацию, Маргарита сбрасывает звонок. Замечательно! А где «спасибо, Полина»? Ладно, может выясним, чего это она нас так недолюбливает.

Спустя полчаса, за которые я, ожидая длинную ночь, успеваю сварить себе кофе, появляется Маргарита. Мы с ней одного роста, так что сверху вниз, вкушая чувство собственного превосходства, никто ни на кого не смотрит.

— Будешь кофе? — я придерживаю остроты, глядя на нее. Русые кудри торчат во все стороны, не желая оставаться в неряшливом пучке. Девушка немного на взводе, расширенные зрачки оставляют от радужек лишь тонкий ободок. Под кашемировом пальто на ней мужская футболка и пижамные штаны в сердечко, заправленные в чёрные ботильоны на массивном каблуке.

— А что-нибудь посущественнее есть? — мы на цыпочках проходим мимо гостиной, не желая будить в Соне зверя. Он и так не высыпается. — Жрать хочется.

— Борщ есть, — и, подумав, сообщаю о стратегическом кусочке сала. Не спрашивайте, как оно было привезено из России в Америку.

— Давай.

Я разогреваю в микроволновке борщ, тонко режу сало и достаю из хлебницы буханку ржаного хлеба. Бросаю косой взгляд на Маргариту, внимательно следящую за таймером микроволновки.

Двенадцать ночи. Нью-Йорк. Две девушки, недолюбливающие друг друга, в пижамах сидят на кухне и едят борщ с салом и черным хлебом. Пахнет сюжетом для неплохой комедии.

— Так что там с этими гавриками? Неужели прямо в дрова? — нарушаю молчание, не сумев усмирить любопытство.

Маргарита отправляет кусочек сала в рот и задумчиво пережевывает с видом «что, прям сейчас?».

— Пришли чуть позже десяти, хотя Себ сказал, что его не ждать раньше полуночи. Сам пришёл в дрова, так еще и друзей притащил. Он, видите ли, оказался самым трезвым и вспомнил адрес, — девушка хмыкает, вздергивая нос. — Заходит и говорит мне: «пупсик, это мои друзья. Ты же не против, если они переночуют у нас?». А я дура что ли, с пьяным спорить? С одним еще бы справилась, но не с семью же. Поэтому я покивала с умным видом, дождалась, пока они расползутся по углам, и позвонила тебе.

— А завтра ты явишься обратно, чтобы похихикать над тем, как они будут ползать с похмельем. И крутить носом, когда Себ станет просить прощения за свое поведение? — выдвигаю гипотезу я. Мы обмениваемся понимающими взглядами.

— Конечно, буду. Чтобы жизнь медом не казалась, — Маргарита победоносно улыбается.

— Вот скажи мне: за что ты меня ненавидишь, Маргарита? Нормально же общаемся, — вырывается из меня, и я спешу заткнуться, пока еще чего не сказала.

— Я тебя ненавижу? Лина, детка, — она мягко смеется, — у меня нет причин тебя ненавидеть. Соревноваться нам не в чем. Ты меня, конечно, бесила вначале, но я ж не знала, что ты ребенок совсем.

— Эй!

— Не подумай ничего плохого. Это мне горе, что я такая старая, — девушка сардонически усмехается. Мне хочется возразить, что она очень молодо выглядит. — Да и раздражало, что Себастьян с тобой так носился тем летом. Но я не слепая. Вижу, что вы интересуете друг друга только в плане дружбы и дурачеств. И ему нравится чувствовать себя взрослым и опекать кого-то маленького. Он себе солиднее кажется, — усмешка сменяется теплой улыбкой. — Так что мне не за что тебя ненавидеть. Но и любить тоже.

Я молча перевариваю полученные сведения, зачерпывая ложкой борщ. Все верно. Она смирилась с моим существованием в жизни Себастьяна, взвесила все «за» и «против» его странной дружбы с «кем-то маленьким», кого надо опекать, и решила, что их отношениям это ни сколько не мешает. Хочется мужчине стать для кого-то заботливым папочкой, пусть становится и набирается опыта, чтобы потом быть хорошим отцом своим детям. К тому же Себ наделен редкими чертами — верностью и серьезностью. Так что Маргарита не боялась, что ее благоверный уйдет от нее ко мне. И относилась ко мне нейтрально, привыкнув просто не замечать. А я себе понапридумывала чуть ли не кровную вражду в испанских традициях.

Мы приканчиваем борщ и пьем чай (кофе остыл и стал непригоден для питья) с печеньем, болтая на отвлеченные темы. Маргарита даже делится со мной рецептом маски для лица и парочкой других женских хитростей. Поучать ей явно в удовольствие. Я не против, ведь когда еще представится возможность получить совет от актрисы и модели, знающей толк во всем, что касается ухода за собой?

— Можешь лечь в комнате, если хочешь, — зевнув, предлагаю я. Уже почти два часа ночи, и меня клонит в сон. — Или на диване с Соней. Но она пинается.

Маргарита не желает быть избитой моей подругой, и я стелю ей в Аниной комнате. Все равно тетки моей не будет еще два дня.

— Спокойной ночи, — говорит мне девушка и скрывается за дверью спальни.

— Спокойной, — эхом отзываюсь я и бреду к своей пинающейся подруге на диван.

========== Глава тринадцатая ==========

Пункт девятнадцатый:

Она сколько угодно может

потешаться над тобой и всячески баловаться.

Это еще один повод показать тебе,

насколько ты ей дорог.

Готовься удивляться.

Утром следующего дня мы втроем — Маргарита, Соня и я — отправляемся проведать парней, предвкушая стенания. Даже запаслись аспирином, дабы облегчить их страдания. Мы же милосердные и любящие, да.

В квартире тихо, разве что раздастся время от времени всхрапывание из какого-нибудь угла. Зато какой чудный аромат стоит! Такой чудный, что пока закрыты окна, дышим исключительно через ткань. Маргарита, не говоря ни слова, манит нас в ванную, где распахивает дверцы навесного шкафчика, явив целую косметическую армию. Столько тюбиков, баночек, коробочек, кисточек и карандашей я видела только в магазинах косметики. Пакостливо захихикав, Маргарита указывает на неопознанное тело, завернувшееся в шторку.

Ничто так не сближает женщин, как пакость, сделанная вместе.

***

Ресницы у Эда длиннее моих. Это я выясняю, когда старательно прокрашиваю их черной водостойкой тушью. Он не реагирует на манипуляции до тех пор, пока я не начинаю обводить персиковым карандашом контур его губ. Антон, чей фингал Соня уже полчаса замазывает корректором, все еще спит как сурок.

Эдвард первым делом морщится. Потом, не открывая глаз, стонет и прижимает руку ко лбу. А я только прошлась по его лицу бронзером! Смажет же все!