Американская мечта

— Тссс, тихо, — я глажу его по волосам одной рукой, спешно сгребая в кучу разложенную вокруг косметику другой.

— Полли? — сиплым спросонья голосом спрашивает он. — Что ты тут делаешь?..

— Пришла спасать тебя от птички Перипил. Знаешь такую? — ласково, будто маленькому ребенку, говорю ему я. Эд снова морщится и изображает что-то вроде кивка. Соня сползает с дивана, и собирает улики. Антон все еще спит, радуя глаз термоядерно-розовыми веками и вишневыми губами. Снова перевожу взгляд на свою жертву. Аккуратно уложенные коричневой тушью брови, нежно-зеленые тени в сочетании с длиннющими черные ресницы, немного бронзера, чтобы оттенить скулы, и персиковый контур вокруг губ. Ну что за красота!

Эд все-таки приоткрывает глаза и долго пытается сфокусировать взгляд на моем лице. Наконец, не выдержав, спрашивает:

— Я один вижу перед глазами черные полосочки? — он медленно садится, пытаясь отмахнуться рукой от «черных полосочек», являющихся его собственными ресницами. Силюсь не смеяться, закрывая рот ладонью. Эдвард поворачивает голову и натыкается взглядом на потчующего Антона. — Святая дева Мария…

Подобную формулировку из уст мистера Ширана услышишь не каждый день. И это меня добивает. Всхлипнув, захожусь громким хохотом, будя Антона. Он подскакивает на диване и совиными глазами смотрит на нас.

— Эд, ты похож на проститутку с объездной, — с похмелья бедняга позабыл местный язык и молвит исключительно на родном русском. Ну только стала успокаиваться!

— Вы можете потише? Голова трещит, — к нам присоединяется заспанный Себастьян в сопровождении кусающей кулак Маргариты. Контуры чуть опухших глаз изящно подчеркнуты потрясающе одинаковыми стрелками и крохотными стразиками; во все щеки огромные красные круги румян; а губы-то, губы! — пухлые, сочные и словно зацелованные.

— Черт возьми…

Дальше следует поток непечатных выражений сразу на двух языках — английском и румынском. Заслушаться можно!

Право говорят: сколько мужчин — столько и реакций на женские пакости.

Следом наши молодцы резво, как табун жеребят, бегут в ванную, и никакое похмелье им не помеха. Минутное затишье. Громкий истерический смех. Когда мы оказываемся у дверей ванной, эти трое, разбудив неопознанное тело в шторке, во всю делают селфи, тычут друг в друга пальцем и всячески кривляются. Неправильные какие-то мужики.

— Да, — тянет на русском Маргарита, наблюдая это сумасшествие, — мой отец уже бегал бы за мной с ремнем. А эти фоткаются.

— Пропавшее поколение мужиков, — поддакивает Соня. Антон в это время игриво подмигивает розовым глазом Себастьяну.

— И не говорите, — вздыхаю я, смотря на своего благоверного, позирующего с выпяченными губами. — Это надолго. Они сейчас еще оставшихся поднимут.

— Чаю? — предлагает Маргарита. Себастьян тепло обнимает друга, которого мы так и не опознали, и вовлекает его в съемочный процесс.

— Почему бы и нет? — пожимаю плечами.

И мы оставляет эту компанию «пропавших мужиков». Кажется, помимо «папочки» в лице Себа, у меня появилась «старшая сестра» Маргарита. Хотя… Не стоит делать преждевременные выводы.

***

Через четыре часа у Эда самолет в солнечную Испанию. Расставаться чуть легче, чем в первый раз. Я успеваю поболтать о красотах Нью-Йорка с Джимом, пока Эд проходит регистрацию.

— Как только будет возможность, я тут же сяду на самолет и прилечу к тебе, — парень берет мои ладони в свои по привычке согревает их дыханием. — Опять ногти посинели… И как тебя тут одну оставлять, если ты даже согреться сама не можешь?

— У меня есть твои перчатки, — напоминаю я, заглядывая ему в глаза.

— И где они сейчас?

— Дома.

— То-то и оно, — усмехается он, касаясь губами кончиков моих пальцев. У меня пылают щеки — проявление чувств на публике для меня все еще щепетильная тема.

— Ты позвонишь мне, когда прилетишь в Мадрид?

— А у меня есть выбор? — мимолетная улыбка. Делаю шажок вперед, и мы нос к носу. Его теплое дыхание на моей щеке. — Конечно, позвоню.

Прижимаюсь лбом к его лбу. Ты знаешь, как тяжело отпускать тебя? Ты знаешь, как мне хочется попросить тебя остаться со мной? Разделить на двоих каждый миг, каждый час, каждую ночь и каждый день. Просыпаться и видеть первым делом твое лицо с отпечатавшейся складкой наволочки. Сидеть на стиральной машинке и всячески поддевать тебя, пока ты чистишь зубы и не можешь мне ответить, а после отмывать вместе ванную и друг друга от зубной пасты. Завтракать вместе, а потом спешить к работе. Готовить вместе обед. Проводить вечера за обычными развлечениями. Не быть разделенными океанами, странами и людьми. Просто быть вместе.

Я так боюсь тебя потерять. Боюсь больше не услышать твой голос, не поймать твой взгляд, не коснуться твоей руки…

Но я не скажу тебе этого. Не сейчас. Когда-нибудь обязательно. Но не сейчас. Я не в праве заставлять тебя раздумывать. Ты должен уехать. Это твоя работа. Это наше «нормально». Ведь чтобы любить кого-то, не обязательно видеть его каждый день? Это же твои слова, свет мой.

— Я люблю тебя, — шепчем мы одновременно. Из его уст в мои уста и обратно вместе с дыханием.

Смеемся. Совсем тихо. Он крепче сжимает мои пальцы в своих.

Ничто не в силах нас разлучить.

— Эд, пора, — окликает Эдварда Джим.

— Еще минуту! — через плечо отвечает ему парень и снова поворачивается ко мне. Роется одной рукой в кармане джинсов и вкладывает мне в ладони связку из двух ключей и брелка. — На случай, если Соня с Антоном вновь захотят пересмотреть «Гарри Поттера», и чтобы у тебя было, куда сбежать, когда все надоест.

Я несколько раз киваю. Только не заплачь, Полина. Только не заплачь.

— Будь умницей.

— Не делай глупостей без меня.

— Я оставляю все свои глупости здесь, с тобой. Присмотри за ними до моего возвращения, ладно?

Киваю.

— ЭД! — снова окликают его.

— Иду!

Я быстро прижимаюсь губами к его губам и отпускаю.

Отпускаю его. Отдаю его той, другой половине его жизни, к которой не причастна. Смотрю, как он быстрым шагом уходит. Не оборачивайся, свет мой. Не оборачивайся и не смотри на меня с сожалением. Не давай нам шанса встретиться взглядами.

Он не останавливается. Не оборачивается. Я приказываю своим ногам примерзнуть к полу. Я не побегу за ним. Не расплачусь. Не буду просить остаться. Я же сильная. Я справлюсь с этим. Я дождусь.

Я дождусь тебя, свет мой.

Ничто не в силах нас разлучить. Кроме нас самих…

========== Глава четырнадцатая ==========

Пункт тринадцатый:

Она самый ранимый человек,

что я знаю. И её сердце в твоих руках.

Намек понят?

— Здравствуй.

— Привет, как ты?

— Неплохо. Скучаю только. А ты? Где ты сейчас?

— В Барселоне. Здесь очень красиво…

— Ты здесь?

— Да… да… Малыш, извини, мне нужно идти. Я перезвоню тебе, когда освобожусь, ладно?

— Ладно, хорошо.

— Люблю тебя.

Биииип… биииип…

— И я тебя.

***

Время напоминает мне слинки*: то растягивается, то сжимается. Я принимаю минуты за часы, а часы за минуты. Иногда мне кажется, что я схожу с ума, а этот мир не реален. Не реален и Эд. Я его выдумала. Его на самом деле не было. Эти мысли доводят меня до ручки. Возможно, то же чувствовала Кончита, оставляя в окне свечу для Резанова**.

За последние две недели мы говорили всего пять раз, если считать тот короткий обрывочный разговор. Пропущенных звонков у обоих скопилось больше, чем принятых. Мы отчаянно не совпадаем часовыми поясами и графиками. Эд или на концерте, или на каком-нибудь мероприятии, или спит в самолете. Он еще не вошел в ритм работы после перерыва, но делает все с максимальной самоотдачей, видимой даже через объектив камеры. Я, как сумасшедшая фанатка, отслеживаю видеозаписи со всех его выступлений.

Не подумайте, что мне больше нечем заняться и основную часть времени я до красных глаз пялюсь к экран ноутбука. По утрам я бегаю с Себастьяном. Сижу на занятиях. Провожу время с парой безумных шляпников и даже пару раз ходила по магазинам с Маргаритой и пила кофе с Шерри. Последней так понравился её свадебный альбом, что она рекомендовала меня всем, кому только могла. Так что на ближайший месяц я без работы не останусь.