Американская мечта

— Не замечал раньше этой родинки, — он осторожно касается крошечного родимого пятнышка под моим левым глазом. Тянусь вслед за его рукой, за теплым и ласковым касанием, за его любовью и нежностью. Все кажется таким правильным: он, я. Мы. Это всеобъемлющее «мы», делающее из двоих одно целое.

Эд доверительно протягивает мне свою записную книжку. Я могу разобрать лишь местоимения и артикли в его каракулях.

— Нарисуешь мне что-нибудь? — сам он начинает старательно выводить буквы на листе моего скетчбука. Я по старой вредной привычке обхватываю губами кончик карандаша (уже кучу лет рисую исключительно механическим карандашом, но никак не могу отучить себя) и озадаченно смотрю на пустую страницу. Эдвард мурлыкает под нос свою новую мелодию, и я просто следую за образами, которые она рождает в моей голове. Карандаш порхает по бумаге, выводя линии, нарочито небрежно заштриховывая фигуры. Ставлю дату и возвращаю владельцу книжку. Вещественное доказательство моего существования в его жизни. Вот она я — на странице его блокнота.

— Я не силен в каллиграфии, — Эд кивает на скетчбук в своих руках. Слова будто играют в змейку, извиваясь и не желая становится в ровный ряд. В этом есть свое очарование. Каждый нажим карандаша, каждая закорючка, каждое слово отпечатывается на моих веках, в подкорке мозга, в сердце, они бегут по венам с кровью. — Все настолько плохо? Полли… Я тебя расстроил?

О чем он говорит? Дотрагиваюсь до щеки рукой, вытирая соленую влагу. Я расплакалась и даже не заметила этого. Когда только успела стать настолько сентиментальной? Хлюпаю носом.

— Эй, ну не надо плакать, — Эд опускается на пол и увлекает меня в свои объятья, затаскивая к себе на колени. Раскачивается вперед-назад, будто пытаясь меня убаюкать. — Впечатлительная ты моя…

Спасибо, что не истеричка…

Что же он такого написал? — спросите вы. А я не отвечу. Нет, не из вредности. Просто некоторые слова должны знать только двое. Эти слова глубже, чем «я люблю тебя». Да и что вообще такое любовь? Может, это когда он заплетает тебе косы и убаюкивает плачущую? Или когда ты знаешь, какой чай он любит и предупреждаешь его желания, знаешь наперед каждый его шаг интуитивно? Когда вы просто вместе и больше ничего не надо?..

Мы лежим, обнимаясь, до тех пор, пока не понимаем, что каким бы плед толстым не был, пол все равно ледяной, а почки все же важный орган. И вообще скоро обеденное время.

Готовить вместе забавно. Учитывая тот факт, что нам обоим великими поварами не быть, это не просто забавно, а уморительно. Но нам же по силам приготовить спагетти с фрикадельками и просто песочное печенье?

Пачкать друг друга — это наше жизненное кредо, ибо к концу наших кулинарных изысканий, что он, что я перемазаны всем, чем только можно. И чем нельзя тоже. Мука и сахарная пудра в волосах, на лицах и коже, а еще по всей кухне. У меня забинтован палец, а Эд шутит, что фрикадельки с кровью девственницы сделают его бессмертным. Я называю его Кощеем Бессмертным и еще с четверть часа, сидя на кухонном столе, со вкусом вещаю о русском фольклоре. Парню особенно нравится часть о Василисе Прекрасной и частоколе с черепами вокруг избушки Бабы Яги.

— У вас очень кровожадные сказки, ты не находишь? — спрашивает Эд. — Вот как вы становитесь такими суровыми и бесстрашными? С детства приучаетесь к мысли, что тебя может сожрать бабулька с костяной ногой, или бессмертный старикашка, или трехголовая ящерица.

— А еще домовой во сне задушить может, — пожимаю плечами я. — Посмотри, печенье вроде уже готово.

— Ты уверена, что детям действительно стоит рассказывать о духе, который может задушить его ночью? Это не нанесет ребенку психическую травму? — он наклоняется, открывая духовку и выпуская оттуда ароматный горячий воздух. С моего места открывается прекрасный вид на его задние филеи, обтянутые пижамными штанами. Так и хочется шлепнуть, но покидать насиженное место не охота.

— Мне рассказывали, и, как видишь, я вполне нормальная.

— На этот счет я бы еще поспорил, а печенье сырое.

— Тогда иди сюда и аргументируй свою точку зрения…

Печенье у нас слегка подгорело.

***

К вечеру дождь прекратился. Эд еще раз созвонился с Себастьяном, и из обрывков разговора (я одним ухом пыталась слушать фильм, а другим — разговор парней) поняла, что намечается настоящая мужская тусовка с морем алкоголя. Я даже предприняла пару попыток уговорить Эдварда никуда не ходить, но ни оголение плечиков, ни”сексуальные» вертыхляния попой, ни ласки мне не помогли. Уперся как… вот надо ему познакомиться с Себастьяном, и все тут! Хоть голая ходи перед носом, не проймет его! Ой как Соня будет возмущаться, что Антошу у нее в воскресный вечер умыкнули! Интересно, как они Гарри Поттера пересмотрели? Плодотворно?

— О чем думаешь?

— О том, как бы тебя совратить, — ляпаю первое, что приходит в голову. Мы уже заходим в мой подъезд. Одна лампочка выкручена, другая перегорела. Поднимаемся практически на ощупь. Оступаясь, я оказываюсь в его объятьях.

— Я был бы не против на это посмотреть, — ухмыляется Эд, прижимая меня к себе и находя мой рот губами.

— А вот я был бы против, чтобы ты на это посмотрел, — раздается голос Себа откуда-то сверху. Щелчок выключателя и, как по волшебству, загорается свет. Мы будто подростки тут же пугливо размыкаем объятия. Себ, с легкой щетиной и как всегда идеально уложенными волосами, выглядит довольным собой. Он вразвалочку спускается вниз, к нам. — Здравствуй, Вэнди.

Мужчина обнимает меня за плечи одной рукой и по-отечески целует в макушку. Показушник. Не упустит возможности примерить новую роль. Сегодня Себ решил сыграть строгого отца, застукавшего дочь с парнем.

— А ты тот самый Эд, — он придирчиво оглядывает Эдварда с ног до головы. Я силюсь не рассмеяться. — Насколько у тебя серьезные намерения касаемо моей маленькой девочки?

— Самые серьезные, — настороженно отвечает Эд.

— Прекрасненько, — Себастьян отпускает меня. — Значит, подружимся! Сейчас спустится Антон, — который почему-то не любит, когда его зовут Энтони, — и пойдем.

— Ведите себя хорошо оба. Узнаю, что что-то натворили, мало не покажется!

— И что ты, воробушек, сделаешь? — Себ нахально улыбается, привычным жестом ероша мои волосы.

— Маргарите все расскажу, — показываю ему язык, взлетая по лестнице. — Позвоните, как протрезвеете! О, привет, Антон!

***

И они смотали в бар. Для надежности в бар, находящийся в отдалении от мест жительства. Все мужики гады! Может мы тоже хотели соленой рыбки?!

О ком ты вообще говоришь? — спросите вы. А говорю я о Себастьяне, Эдварде и Антоне, тридцати четырех, двадцати шести и двадцати трех лет отроду соответственно. Причем агитировал на это мероприятие остальных, как оказалось, самый младший. Он вчера вечером написал Эду, а тот в свою очередь позвонил Себу.

Я в итоге махнула рукой, с детства усвоив, что футбол — это святое для мужчины. Сама любила этот вид спорта в детстве, даже играла немного. До того момента, как отец нечаянно попал мячом мне сначала в нос, а потом в живот. Вот будь там хоккей, я бы все-таки навязалась парням, и Эд не смог бы меня остановить. Уж больно прикольно хоккеисты падают и дерутся. Да и вообще забавное зрелище: двенадцать огромных мужиков носятся с палками по льду, охотясь на бедную шайбу.

Соня ворчала себе под нос до того момента, пока мы не сходили в супермаркет и не купили ей пиво, а мне мармеладок. В итоге довольная Соня пила пиво и закусывала радужным мармеладом.

Реакция Маргариты осталась для нас тайной, потому что мы с ней общались крайне редко. Единственное, что у нас общего, это обожание Себастьяна.

Мы с Соней провели вечер в компании друг друга и забавного фильма про зомби. Соня круглыми глазами смотрела на обилие разномастных внутренностей, поедаемых живыми мертвецами. Еще более круглыми глазами она смотрела на меня, флегматично жующую при этом чипсы. Ой да бросьте, что такого в этом, чтобы смотреть на меня, будто я убила котенка?!