Американская мечта

Весь день мы проводим в ленивой медлительности, будто лишнее резкое движение — преступление. Недолго, всего с час, болтаем с домашними по Скайпу. Заказываем пиццу на обед и встречаем курьера с масками из активированного угля на лицах. Кажется, он нас еще не скоро забудет. Даже сдачу отсчитывает больше нужного, но мы не успеваем ему об этом сказать — по лестнице вниз уже шелестят его торопливые шаги.

Мы смотрим любимого «Доктора кто» и одновременно морщим черные потрескавшиеся носы при виде новой спутницы. Она нам не импонирует, но желание смотреть не отбивает. Это же Доктор!

— Будешь? — киваю на последний кусочек пиццы в коробке.

— Доедай, в меня не влезет, — с печальным вздохом говорит подруга. — Вот как ты это делаешь, а? Ешь больше меня, а похожа на пособие по анатомии.

— Я талантливая, — показываю ей язык. — И весим мы почти одинаково. Просто через тебя в детстве кто-то перешагнул видимо.

— Очень смешно, — морщится Соня. И в этот момент я откусываю от пиццы и прикусываю язык до крови. — Какая быстрая карма! Надо будет написать организаторам кармы хвалебный отзыв.

— Ведьма, — бурчу я, на всякий случай откладывая надъеденный кусочек в коробку. — Больно, между прочим.

— Спорим, если бы ты не сама прокусила себе язык, было бы не так больно и обидно, — хитро и далеко не двусмысленно ухмыляется она, но смысл её слов доходит до меня не сразу, а когда доходит, я вскидываюсь. С минуту мы пялимся друг на друга: Соня с веселым прищуром, я гневно. И начинаем дико угорать. Серьезно? Чтобы мы начали ругаться из-за подобных шуточек?

— Следи за зубами Антоши, — парирую я, отсмеявшись. Соня удивленно икает. — Ой, а то я слепая! Вы как два безумных Шляпника, когда находитесь в одном помещение. Он пытается показать, что он весь такой мужик. А ты ведешь себя как идиотка и стараешься выглядеть жуть какой самостоятельной. Ходите кругами, не зная, когда перестать дурить.

Соня фыркает, подтверждая мои гипотезы. Дорогая, я знаю тебя как облупленную. Многозначительно молчу, доводя этим подругу до чистосердечного признания.

— Да, черт возьми, мне нравится Антон. Но не у всех все так легко и естественно складывается, как у вас с Эдом. Вы будто ключ и замок, идеально подходящие друг другу, и это бросается в глаза. Понимаешь?

Я впервые вижу подругу такой. Встревоженной. Взволнованной. С отчаянием и лихорадочным блеском в глазах. Она прячет лицо в ладонях. Я буквально кожей ощущаю, что она считает свои чувства и мысли постыдными, странными, лишними. Несколько недель Соня отчаянно нуждалась в моем присутствии в своей жизни, а я, дура этакая, даже не замечала, в каком состоянии находится лучшая подруга.

И я теряюсь. Раньше не было подобных разговоров. Поводов не было. У обеих не было парней и не было проблем. Нас не интересовали парни из нашего окружения, а их не интересовали тихие правильные девочки с книжками. Но сейчас все изменилось.

— Мне страшно, Поль. Допустим, я подпущу его ближе и мы начнем встречаться. А что дальше? В конце июня программа обмена окончится. Мы уедем домой, — она говорит это с отвращением. Так же как и я не прижилась в этом захолустном городишке. — Антон уедет в Казань. И все. Отношения на расстоянии? Эта штука работает у единиц. И какой в них смысл, если ему еще год учиться, а мне вообще два? Антон не дурак, чтобы переезжать к нам. Да и я не позволила бы ему гнить в нашем Мухосранске. Это провальная затея и причинит боль и ему, и мне.

Она тараторит, желая закончить свой монолог побыстрее и перестать думать об этом. Соня всегда всем кажется такой сильной, будто ей все по плечу. И почти никто не знает, как эта девушка переживает даже из-за мелких ссор, как бесится, кричит и плачет, как дает слабину, как опускает устало плечи, как сдается, признавая бессилие. Соня оберегает людей от своих «внутренних демонов» и негативных эмоций. И меня оберегала до какого-то момента. А когда она впервые расплакалась при мне, я осознала, что мы теперь действительно близкие подруги.

— И что мне делать, Поль? — подруга откидывается на спинку дивана и отрешенно смотрит на противоположную стену.

— Во-первых, дышать, — я повторяю её позу и на ощупь нахожу холодную ладонь. Два коротких пожатия, как тайный знак, что я рядом, что я с ней. — А во-вторых, не настраивать себя на негатив и не отталкивать Антона. Дай ему шанс. До конца июня еще два месяца, так насладись ими! А что будет дальше, никто не знает. И подобные мысли лишь травмируют твою психику. А она и так травмированная…

— Чья б корова… — тихо перебивает меня девушка.

— Я и не спорю. Сама не лучше, — я несильно толкаю её плечом. — Но, Сонь, хорош забивать себе голову. Тебе нравится он, ты нравишься ему. Все гораздо проще, чем кажется.

— Думаешь? — Соня бросает в мою сторону подозревающий взгляд.

— Знаю. Проверила на собственном опыте, — широко и довольно улыбаюсь, радуясь, что подруга начинает мыслить позитивнее. — И думаю, сейчас Антоша как раз нуждается в том, чтобы ты ему позвонила и позвала погулять. А ты вместо этого протухаешь воскресным вечером тут со мной.

— Ты предлагаешь кинуть тебя одну?

— Я предлагаю строить счастливые и здоровые отношения с Антоном. И я как-нибудь справлюсь без тебя в течение пары часов. Наболтаться со мной ты всегда успеешь, а такого крутого парня могут увести. Так что отдирай свою задницу от дивана, звони Антону и вали гулять!

— Да, мэм! — смеется Соня, вскакивая со своего места. — Спасибо, Полин. Обожаю тебя, — она наклоняется и сдавливает меня в крепких объятьях.

***

Закат я встречаю на крыше, закутавшись в теплый свитер и плед. От порывов северного ветра это мало спасает, и довольно скоро я покрываюсь гусиной кожей, а зубы ритмично стучат. Но я не могу заставить себя оторваться от потрясающего зрелища.

Небо стремительно розовеет. Заходящее солнце вызолачивает редкие пушинки облаков и животики чаек, оглушительно носящихся в воздухе. Стёкла окон блочных муравейников преломляют свет, пуская блики. Все становится медовым, даже время каплет так же лениво, как золотистые капли сладкого нектара. Пролив, разделяющий Бруклин и Манхеттен, открытая, истекающая кровью, рана. И я. Такая маленькая и незначительная, потерянная девчонка. Вэнди, которая так и не повзрослела.

Замерзнув окончательно, я спускаюсь в квартиру с первыми звездами. Занемевшие от холода пальцы плохо слушаются, и пару раз я рискую полететь вниз кубарем. Прямо как в детстве пересчитала бы носом ступеньки. Терять то нечего, лестниц мы и так побаиваемся.

Залезаю в окно и закрываю его. Одурманенная теплом, не сразу обращаю внимание на громко орущую музыку. Нечто тяжелое, переполненное басами звучит из гостиной. Я разве включала что-то перед тем, как мою головушку посетила шальная идея подняться на крышу? Вслушиваюсь, идя по коридору, и понимаю, что это разоряется мой телефон. Черт тебя! Я уже подумала было, что у меня провалы в памяти.

‘Cause this is when the bad guy

The bad guy wins.*

Я не успеваю добежать до конца мелодии и застаю чудо техники гордо молчащим. Пальцы еще не отогрелись до конца и сенсор воспринимает их с трудом, явно силясь не возмутиться «не тыкай тут в меня ледышками всякими». Нервно хихикаю. Сорок пять пропущенных вызовов. Тридцать от Эда и пятнадцать от Сони. И это за полтора часа.

Перезванивать боязно. Так, Алова, пропущенные от парня и подруги не страшнее пропущенных от мамы. А у нас их как-то было восемьдесят. И, как ни удивительно, мы все еще живы. Так что спокойствие, только спокойствие.

Нажимаю на зеленую трубочку и слышу ожидаемые короткие гудки. Занято. Эд или снова набирает меня, или Соню, или городскую больницу… Ой, мама, я же не могла напугать его своим молчанием настолько, что он начнет обзванивать больницы?

А вот и Соня звонит.

— Ало? — осторожно спрашиваю я, готовясь к худшему.

— Полина?! — голосом подруги можно стекло резать, столько в нем визгливых ноток. — Где тебя черти носили?! Почему трубку не брала?! Эд с ума сходит, уже больше часа дозвониться не может до тебя.