Страница 17 из 30
Сознательно или бессознательно, но непогрешимым судьей, владеющим необходимой истиной, мы признаем лишь ум в полноте и целостности его идей и понятий, притом единственный для всех. Всякий раз, стараясь убедить другого в неверности принятых его сознанием положений, мы стараемся доказать ему, что он не учел в основаниях или последствиях принятых им положений какое-либо существенное звено, которое мы вставляем, подразумевая, что при целостности и полноте положений его ум также непогрешим в заключениях, как его сознание в соглашении с ними. Но если от этих положений мы обратимся к вопросу, откуда ум берет аргументацию для убеждения сознания, то едва ли можно оспаривать, что она также двояка. Рассуждая о свойствах и отношениях предметов внешнего мира, мы стремимся все свести к основаниям или фактам, в которых мы положительно убеждены, доказывая, что рассматриваемые положения находятся в согласии с признанными основаниями или противоречат признанным основаниям или фактам. Эти основания покоятся обыкновенно или на индукциях, которым не было ни одного противоречивого факта, или на дедукциях, выведенных из неоспоримых индукций, а в отношении фактов покоятся на единстве нашего духа, при котором известное явление всегда одинаково действует на наше сознание, т. е. последние основания этих индукций и дедукций кроятся все-таки в единстве свойств нашего ума – пункт, к которому все сводится.
Но человек не живет только во внешнем мире, черпая из наблюдений все основания своих суждений. Едва ли можно отрицать факт, что он живет одновременно в двух мирах – мире чувственном, в реальности которого мы убеждаемся посредством наших ощущений, и мире духовном – мире идей и понятий, имеющем реальность лишь для нашего внутреннего сознания, для «психического зрения», выражаясь метафизически.
Правила для определения отношений между лицами мы получаем, как говорит беспристрастный анализ нас самих, не только из наблюдений, но также из постоянных мотивов, находящихся внутри нашего сознания. Едва ли можно оспаривать, что базисом наших суждений об этих предметах служат нравственные регулятивы, столь реальные для нашего сознания, что мы осмеливаемся отрицать их лишь в отвлеченных суждениях, когда думаем, что нашли систему понятий, которые могут заменить их. Но регулятивы в нашем сознании не имеют вполне определенного содержания, а лишь говорят, что есть нечто должное, исполняемое произвольно (добро), или обязательное для принуждения (право).
Ум наш, рассуждая теоретически, стремится дать полное и точное содержание каждого регулятива и поступает в этом отношении, как математик, решающий уравнение с тремя неизвестными: вставляя в уравнение неизвестные, он рассматривает, находятся ли они в необходимой гармонии, существование которой составляет основное убеждение нашего духа.
Если бы при вложении содержания в регулятивы мы достигли того, что привели их в необходимую гармонию, тогда задача была решена и мы получили бы теоретически точное содержание регулятивов. При этом дальнейшие теоретические исследования были бы не нужны, и вся наша общественная государственная жизнь обратилась бы к механическому приложению добытого к действительности.
Но так как этого нет и быть не может, то отсутствие гармонии делает возможными построение новых и новых систем, а также критику систем, которая всегда сводится к доказательствам отсутствия этой гармонии в существующих системах.
Это вечное движение, никогда не оканчивающаяся работа, не Сизифов труд, ибо в каждый момент развития дух делает новый и новый шаг к никогда не достижимому совершенству бесконечного духа. В этом стремлении совершается процесс жизни и осуществляется сама жизнь, ибо, стремясь, мы ощущаем радость бытия и бесконечное благо Создателя.
Все теоретические системы идей по отношению к избранному нами предмету – определению отношений между правом и государством, или, иначе говоря, о законах состояния и движения жизни человека в государстве (ибо право, добро и справедливость суть те идеи, которые, развиваясь в нашем сознании, влекут за собой развитие государства, т. е., по нашему мнению, их развитие есть закон для развития государства), распадаются на четыре категории: реалистическую, формальную, социалистическую (или коммунистическую) и теолого-пантеистическую.
Реалистическая система стремится доказать, что человеческие общества и государства в определении руководящих начал для своего поведения (в законодательстве) управлялись не свободным развитием духа под руководством регулятивов, давая им то или иное содержание, но действием внешних для духа сил, необходимо обусловливающих их убеждения, например сил природы, или экономических законов, или общих свойств мозгового вещества, или особых качеств различных народов. В сущности все реалистические системы стремятся доказать на основании общих законов ума, что ум не имеет законов, ибо откуда бы он не черпал свои аргументы, сама их возможность заставляет представлять существование единого ума, иначе и собирающий эти аргументы собирал бы их без основания, и принимающий их имел бы еще менее оснований им доверять.
Формальная система стремится доказать, что содержание регулятива права есть свобода, и открыть истинный путь к ее осуществлению в государстве и обществе. Она теоретически пытается отделить и уединить все регулятивы друг от друга, доказывая, что право не состоит в каких-либо отношениях к идеям добра и справедливости, и лишая его таким образом всякого нравственного содержания, но в то же время не может от него освободиться. Эта теория, можно сказать, постоянно старается доказать, что в праве нет нравственного содержания, и в то же время постоянно ищет это содержание. Право, говорит эта теория, есть свобода, но эта свобода необходима для осуществления нравственных начал. Только свободные государства могут быть союзом нравственных людей. Она ищет гармонию регулятивов, хотя тщетно, ибо свобода без нравственного содержания, или произвол, не может, очевидно, быть в гармонии с нравственными началами.
Социалистическая система стремится создать механически цельное государство, в котором бы все двигалось по единожды установленному механически порядку. Эта школа в основе своей материалистична, ибо она смотрит на человека как на существо, которое может довольствоваться жизнью по заведенному порядку, как на оживленную материю, а не как на свободное существо, для которого свобода и развитие суть сама жизнь. Грубость этого воззрения очевидна. Появление этой школы, если оно органически вытекло из жизни народа, есть признак упадка, ибо превуалирование материализма есть признак духовной смерти, ведь развиваться можно только духовно и в духе, а материализм есть отрицание духа. Материализм всегда себе тождествен в сущности, различаясь лишь в числе аргументов для поддержания основного тезиса, из которого неизменно следуют одни и те же выводы, не способные далее развиваться, давая содержание жизни.
Теолого-пантеистическая система имеет два направления. Пантеистическое направление, отталкиваясь от единства в источнике всех нравственных идей, признает в них лишь одну развивающуюся идею – развивающееся духовное, проявляющееся божественное. Теологическое направление признает во всех нравственных идеях один источник – волю Бога. Назначение человека, цель его жизни и жизни рода становятся основой права. Необходимые условия для выполнения этого назначения определяют точно его содержание. Эта система, в особенности ее теологическое направление, в своих основаниях истинна, так как она в состоянии дать нравственным регулятивам содержание, не противоречащее их общей основе, идей должного, и привести их в наиболее гармоничное отношение между собой. Она интересна и тем, что соответствует основам всех существующих государств.
2.2. Происхождение, развитие и сущность цивилизаций
Что такое цивилизация? Все нравственные и политические системы в своих основаниях или покоятся на началах данной цивилизации, в общих началах нашей духовной природы, как бы стремясь образовать новую цивилизацию. В первом случае они помогают раскрыть содержание данной цивилизации, во втором – действуют на цивилизацию враждебно, разрушительно, хотя и вносят в нее в какое-то время полезные начала в силу обычной непоследовательности нашего мышления и широты рамок цивилизации. По самому своему свойству всякая цивилизация может принимать в себя только лишь сродные ей начала, а таковые не могли находиться в философских системах, не построенных прямо на основных началах цивилизации, если бы эти системы были вполне логичны или сама цивилизация ограничивала бы свободу действий ее членов определенными рамками. Но если основы цивилизации широки, как, например, основы христианской цивилизации, по-видимому, противоположные ей системы могут вносить в такую цивилизацию полезные начала или помимо воли самих создателей систем, или в силу их непоследовательности, или возбуждая реакцию. Вред, который они наносят ей, может исчезать, если основы цивилизации крепки в сознании подавляющего большинства общества, подобно тому, как здоровый организм собственной силой преодолевает болезнь и иногда выходит из нее еще более здоровым.