Страница 36 из 56
«Другой Северус Снейп», — написала она большими буквами и подчеркнула длинной летящей вниз линией.
Затем взглянула на Снейпа, не представляя, что писать дальше, кроме «Профессор?» — и даже это она написала с неким трепетом, начиная подозревать, без всяких доказательств противного, что Снейп должен быть именно её профессором. Об этом она совершенно не желала думать сейчас, только не сейчас, не после, не… никогда.
Снейп глянул на страницу, насупился.
— Я не знаю, — сказал он.
«Лили Эванс», — написала Гермиона под его именем, и Снейп издал неопределённый звук, но не возразил.
— Неприязнь к змеям, — признался Снейп, и Гермиона записала это под именем Лили, а также «Олень» и «Неверный Дом?».
Помолчав ещё немного, Снейп вздохнул:
— Иногда мне кажется, что этот мир ещё добр ко мне — добрее, чем был бы мир магический.
— Это почему? — спросила Гермиона, по-прежнему держа перо наготове и не зная, что писать.
— Не думаю, что магия мне помогла бы.
Она постучала кончиком пера по бумаге, и чернила расплылись по полям страницы.
— Вы мне не верите, — сказал он.
— Не знаю.
— Если Другой Северус Снейп, — его голос был ироничным и слегка горчил, — родился от того же отца, сомневаюсь, что его детство было чем-то лучше моего.
— Может быть, вы бы завели друзей получше, — сказала Гермиона, пытаясь приглушить свое разочарование. Ведь именно он, когда развеялись первые сомнения, казалось, так жаждал найти то, что они искали. Именно он, когда она никак не могла подобрать слово для этого ощущения иного, так быстро предложил слово «Власть». — И не попали бы в тюрьму, и имели бы успешную, приносящую удовлетворение карьеру.
Она была уверена, что было ещё что записать, но Снейп больше ничего не предлагал. Гермиона набросала несколько их теорий под заголовком «Что с нами произошло?» (все они казались глупыми): изощрённая теория о потере памяти и заговоре, теория о путешествии во времени и (Снейп хохотал) теория о клонах. «Коллективное безумие» попало в список тоже, но только в самый его конец. Потом Гермиона быстро начеркала список предметов. Деньги — потому что её всё поражало, что Снейп, похоже, был очень плохо знаком с британской валютой, при том, что прожил в Англии всю жизнь. Палочки — рассказ Снейпа о рождественском подарке от Лили задел какую-то знакомую струну. И фамильяры. Косолапка. Снейп упоминал о её кошке раньше: он думал, что Косолапка должна быть не женского пола, более того, что она должна была уже помереть от старости. Возможно, предположил он (уже мягче, когда она перестала неистовствовать при мысли, что её ненаглядная питомица должна гнить в земле), у Другой Гермионы тоже была Косолапка, но та Косолапка была самцом. Вроде и глупо, но Гермиона всё равно записала. В Косолапке, пустоголовой кошке с приплюснутой мордой, имевшей привычку неверно рассчитывать расстояние между кухонным столом и стойкой, определённо не было ничего похожего на магию — или мозги, если на то пошло. Впрочем, наверное, так и должно быть, если кошка — всего лишь оттиск жизни Другой Гермионы, а не Настоящей Гермионы.
Кем бы ни была Настоящая Гермиона.
Снейп вернулся к своей книге, и Гермиона почти уже снова взялась за толстый том Батильды Бэгшот, но вместо этого перевернула страницу в дневнике и нарисовала пару глаз. У неё не было зелёных чернил, но она нарисовала глаза так точно, как могла: миндалевидной формы, поразительно знакомые и мгновенно узнаваемые — хотя она встречала их обладательницу всего два раза в жизни.
«Другая Лили Эванс», — записала она над чернильным взглядом, а ниже — когда была твёрдо уверена, что Снейп погружен в собственную работу и непоколебимо сосредоточен: «Убита».
***
Гермиона не думала, что Снейп пригласит её в свою комнату ночью. День прошёл в комфортном негласном соглашении не обсуждать чувства, и ни в один из их разговоров не закралось ни единое упоминание секса. Поэтому она так удивилась, когда — огонь еле теплился, и старые гниющие часы на каминной полке били полночь — Снейп отодвинул свои книги и кружку с чаем в сторону и спросил, готова ли она идти спать.
— О. Ой! — сказала Гермиона, и Снейп широко раскрыл глаза.
— Вы не обязаны, если не хотите, — сказал он. — Само собой.
— Нет, — поспешила разуверить его Гермиона. — Нет. Я хочу.
Потом, после того, как их дыхание замедлилось, и перед тем, как они уснули сном без сновидений, но полным надежды, Гермиона сказала:
— Это словно очень хорошая книга.
Шелест простыней в темноте — Снейп повернулся к ней лицом, тихонько придвинувшись. Покрывало соскользнуло с их плеч.
— Вы о чём? — Он ёрзал, комкая руками простыню — нервная привычка, которую Гермиона не замечала, когда они просто спали в одной комнате. Скрывал он свой дискомфорт раньше или нервничал как раз от её близости?
— То, что я помню, — ответила она. — Сны, ощущения. Нереальные и реальные одновременно. Не всегда хорошие. Но всегда с оттенком разочарования, что однажды история закончится.
Снейп никак не отозвался, только откинулся обратно на подушку, тяжело вжимаясь в неё макушкой, прогибая изголовье.
— С вами когда-нибудь такое бывает? Я знаю, что у вас был… олень. А в Неверном Доме что-то произошло с нами обоими. Но какая часть Другого Снейпа — книга, которую вам не хочется закрывать?
— Вы смешали свои метафоры в кучу, — проворчал Снейп.
— Неправда. Вы просто хотите, чтобы я замолчала.
Она протянула руку и нерешительно положила её ему на бок, притягивая его бедро обратно, прижавшись пальцами ног к его икре. Их близость всё ещё ощущалась хрупкой, способной рассыпаться от одного неверного слова или непродуманного прикосновения в темноте. Её запястье было расслаблено, подушечки пальцев мягко касались его выступающего ребра.
Снейп не возражал. Но и не такого ответа она от него ждала.
— Лили Эванс, — сказал он, наконец, сухим шелестом, шёпотом. Его тело лежало неподвижно под её рукой, будто сердце его перестало биться, и кровь перестала течь под кожей. — Самое правильное, что было в моей жизни.
— Лили Эванс, — повторила Гермиона.
Конечно, Лили Эванс.
— Вы сами спросили. — По его голосу не похоже было, чтобы он сожалел о сказанном.
— Знаю, — откликнулась Гермиона, пытаясь придушить внезапную боль не только от его ответа, но и от того, что она знала заранее, каким этот ответ будет, точно знала имя, которое произнесут его губы, прежде чем сам он даже подумать успел.
***
Гермиона вела себя странно. Снейп полагал, что странно она себя вела часто, и простуда, скорее всего, делу не помогала. Однако он догадывался, что лгать она не очень умеет, а чихание, кашель и сморкание не объясняли того, что она стала избегать его взгляда после третьей вместе проведённой ночи. Неужели всё было так уж плохо? Она не возражала. Она даже сама это предложила — слава Богу. Да, это было странно, эта их… близость. Относительно внезапный скачок — из натянутой дружбы в его скрипучую узкую кровать. Она бодрилась, несмотря на простуду (и на то, что второго января проснулась в одиночестве, потому что ему мешал спать её храп)… но что-то она утаивала, что-то было не так в том, как она говорила с ним, вернувшись из магазина с контейнером молока к чаю на следующий после Нового Года день.
— Надо было мне сходить, — сказал Снейп. Гермиона открыла дверцу холодильника, прилагая чрезмерную силу, швырнула пластиковую емкость на пустую полку и снова захлопнула дверцу. — В чём дело?
— Ни в чём, — пробурчала она. Не глядя на него, Гермиона сбежала в прихожую и взлетела вверх по лестнице. Пол над его головой заскрипел и успокоился — она плюхнулась в кровать. Снейп постоял, положив руку на холодильник, шатавшийся на неодинаковых ножках, и раздумывая, не был ли приглашением стук стойки кровати о пол, но, услышав сверху отрывистый кашель, устроился на диване в гостиной с одной из похищенных Гермионой библиотечных книг.
— Я купила билеты на поезд, — сказала она, спустившись в гостиную через несколько часов, когда Снейп как раз начал готовить ужин (запеченная фасоль на тостах). Гермиона тяжело сопела. — На полдесятого завтра утром.