Страница 37 из 56
Сердитый у неё голос или просто сиплый?
— Спасибо, — почему-то чувствуя раздражение, Снейп выложил половину фасоли на кусок белого хлеба.
— Поездом мы проедем большую часть пути. Дальше автобус и такси.
Согласно промычав, он протянул ей её тарелку. Она взяла.
Гермиона не двигалась с места. Она приподняла тарелку обеими руками, словно благодаря его, затем сказала:
— Когда вы сделали себе татуировку?
Снейп вздрогнул от неожиданности, но старательно не смотрел ей в глаза, накладывая себе свою порцию ужина.
— Вы бы поверили, если бы я сказал, что в тюрьме?
— Разве что вы сидели вместе с очень талантливым мастером-татуировщиком, — ответила Гермиона. Она отставила свою тарелку в сторону и, не спрашивая разрешения, схватила его за руку. Пальчики заскользили по его большому пальцу, мимо костяшек, по чувствительному к щекотке сгиба запястья, самому запястью — сдвигая его рукав к локтю.
Татуировка выцвела, но оставалась на месте — и всё ещё горела порой, хотя Снейп знал, что ему это только кажется. Гермиона провела ногтями по внутренней стороне предплечья, обводя стилизованные крылья, крючковатый клюв, тронув кончиком пальца бусинку глаза.
— Ворона? — спросила она.
— Ворон, — ответил Снейп, резко вдохнув, когда она ухватилась за его локоть другой рукой и провела пальцами по сухожилиям. От неё сильно пахло эфирными маслами — ментол, чайное дерево — и голос её звучал лучше, чем днём, чище, носом она шмыгала гораздо реже.
— В школе? — Она наконец встретилась с ним взглядом. Её глаза уже не слезились, были ясными, искренними и блестящими, без единого намека на прежнюю странность.
— Мы с друзьями питали некоторое пристрастие к По.
— Унылый товарищ, — улыбнулась Гермиона.
— Весьма.
— Знаете, — Гермиона дёргала за одну из его пуговиц, распуская петлю, — так уж получилось, что мне нравятся врановые. Непонятые существа.
— Очень похоже на моих школьных товарищей, — горько отозвался Снейп.
Гермиона нахмурилась.
— Думали когда-нибудь свести? — Она опускала его рукав обратно к запястью, разворачивая ткань («Как презерватив», — почему-то подумал он). Похлопав его по руке, она сунула руки в карманы, и оказалось, что Снейпу не хватает ощущения её тёплых рук на своей прохладной коже. В последние две ночи наверху (только наверху, только в его кровати, только ночью, только в умирающем свете уличных фонарей, сочащемся сквозь тонкие занавеси) она взяла в привычку искать на нем шрамы, жемчужные рубцы, тонко змеящиеся под кончиками её пальцев. Её губы касались его спины, рук, бугорков на шее — воспоминание о ночи, когда местной шпане попал в руки пневматический пистолет. Уважительно, словно Снейп был солдатом, вернувшимся домой с войны. Она тогда трогала отметины его бурного детства с таким благоговением, с таким печальным пониманием. А теперь её глаза, прикованные к ткани его рукава над вытатуированным вороном, горели яростью. — Это сейчас возможно. Лазером.
— Не было финансов, — ответил Снейп, быстро застегивая манжет рубашки.
— Ну конечно, — смутилась Гермиона. Она отступила и схватила свою тарелку с кухонной стойки. — Извините.
— Простите, — тоже извинился Снейп, не совсем понимая почему.
Они ели фасоль с хлебом, стоя на кухне друг напротив друга, прислонившись каждый к шкафчику со своей стороны, в странной, плотной, компанейской тишине. Снейп наблюдал за ней, но она на него не смотрела — хмурилась на стену, очевидно, задумавшись о чем-то далёком, далёком от этой замызганной кухни, далёком от него. Закончив, они переместились обратно в гостиную, но уселись по-прежнему каждый по отдельности, не выказывая друг другу никаких знаков нежности и симпатии, почти не обращая на книги внимания, увлекаемые куда-то своими мыслями под щелчки и вспышки пламени.
Снейп всегда ненавидел свой дом. У него не было причин испытывать к нему какую-либо приязнь, особенно учитывая прошлое. Время от времени он подумывал о продаже, но знал, что не может себе позволить сделать ремонт, а за цену, которую он получил бы за дом в его текущем состоянии, он нашел бы себе только такую же ветошь, да ещё и меньше размером. Дом принадлежал ему, и он им довольствовался, но удовольствия жизнь тут ему никогда не приносила.
И всё же у него было такое чувство, что завтра утром, возможно, ему будет слегка жаль уезжать.
Гермиона, кутаясь в одеяло, отправилась в постель раньше него.
— Спокойной ночи, — пожелала ему она.
— Добрых снов, — откликнулся он, но она уже исчезла в прихожей. Когда он тоже поднялся в спальню и скользнул под одеяло, она не пошевелилась.
«Происходит ли всё это на самом деле?» — подумал он, прежде чем уснул рядом с ней.
Гермиона разбудила его утром. Она либо не храпела, либо он этого не слышал. В глазах её металась истерика.
— Я проспала!
Снейп резко привстал в кровати. Крохотные стрелки будильника в утреннем свете ясно показывали время: восемь пятьдесят пять.
Она швырнула ему его сумку и взвалила свою себе на плечо.
— Обувайтесь, пойдём.
Её ноги были короче — она почти бежала, а он просто шёл. На поезд они успели, правда, только едва-едва. Выдохшись и пыхтя, они нашли пару свободных мест, и Снейп устроил свою сумку, а Гермиона плюхнулась на сиденье у окна с атласом.
Она улыбнулась, глядя на него многозначительно.
— Успели.
— Действительно. — Снейп уселся рядом с ней, всё ещё пытаясь сфокусировать взгляд. Сидевший напротив мужчина зашуршал газетой, прочистил горло, очевидно намекая, чтобы они вели себя тише.
— У вас в сумке овсянка, — прошептала Гермиона.
И правда, там она и была — герметично запаянный пакетик лежал в чашке, точно, как и планировалось. Снейп бросил овсянку на стол и подавил зевок, в то время как Гермиона села очень прямо, всматриваясь в размывающийся пейзаж за окном. Она совсем не выглядела усталой.
Тогда он и почувствовал — в сумке было что-то ещё, чего раньше там не было, что-то, что она сунула туда, пока он спал. Приткнула с краешка, между свитером и парой брюк: узкая коробочка, покрытая облезающим бархатом.
— Гермиона… — начал он, но она не обращала на него внимания, листая страницы дорожного атласа, углубившись в жёлтые строчки дорог, голубые озера, темно-зелёные леса.
Снейп вытянул коробочку из сумки и чуть приподнял крышку, прекрасно зная, что обнаружит внутри — белый резиновый наконечник, отслаивающаяся краска, хотя он ни разу ею не пользовался, пустая выемка с одного конца коробки, где полагалось лежать колоде карт — и запихнул обратно в сумку. Гермиона меж тем блуждала по шотландскому высокогорью, ведя пальцем по линии железнодорожных путей, устремляясь вперёд к двум звёздочкам-близнецам на карте.
========== Торкмид ==========
С самого Ньюкасла землю устилал снег, а примерно в районе Йорка у Гермионы затекли ноги. За окном (по крайней мере, насколько было видно при недолгом дневном свете) пробегали истерзанного вида пейзажи сельской местности, по обе стороны железнодорожных путей валялись жерди, ветки. Буря прошла, что ли? Гермиона так поглощена была собой (и своими исследованиями… и Снейпом, если совсем уж честно), что могла и не заметить. Возможно, непогода и не добралась южнее, до Коукворта. Возможно, Гермионе было бы в любом случае всё равно. В доме было гораздо теплее, когда она была не одна в постели.
Снейп читал. Она прижалась бедром к его бедру. Он не отодвинулся и вообще никак не отреагировал.
Гермиона прислонила голову к его плечу и закрыла глаза, чувствуя, как расширяется и сжимается, вздыхая, его грудная клетка.
Снейп разбудил её в Эдинбурге, когда нужно было пересаживаться на другой поезд. Они купили в кафе горького чаю и сели на холодную металлическую скамью, рассматривая людей, бегущих мимо на деловые встречи и по магазинам в чудном вихре деловых костюмов и дутых пальто.
— Ни слова не понимаю, — сонно произнесла Гермиона, держа стаканчик у рта и чувствуя, как пар из него конденсируется на её губах.