Страница 3 из 56
— То есть, меня скоро отпустят домой? — с надеждой спросила Гермиона. Она уже чувствовала мягкую шерсть кошачьего хвоста между ладонями, гладкий пластик клавиатуры ноутбука под пальцами.
— Ничего не обещаю, — всё с той же улыбкой ответил он.
Она уехала три дня спустя. Рыжий проводил до машины, неся её сумку. Родители поблагодарили его, пожали ему руку, и он махал им вслед, пока они выезжали задним ходом с заставленной автомобилями стоянки, и продолжал махать, пока отец Гермионы, пунцовый от смущения, бегал к автомату — забыл оплатить парковку.
Через четыре дня медбрат позвонил в дверь дома Грейнджеров. Родители Гермионы были на работе. «У меня выходной», — сказал он, и уши его запылали. Гермиона улыбнулась и пригласила его войти.
Продлились их отношения недолго. Гермиона, (как всегда) скрупулезно всё планируя, выпроваживала парня за сорок пять минут до предполагаемого возвращения родителей и выбрасывала обертки от презервативов в мусорный контейнер где-нибудь подальше от дома. Но тайное всегда становится явным. И Гермиона боялась, что родители каким-то образом прочтут её мысли, что застанут врасплох и отнимут те жалкие крупицы свободы, что у неё ещё имелись. К тому же, она и её рыжий любовник начали больше разговаривать между неловкими скучными барахтаньями на сбивающихся хэбэшных простынях — и становилось всё очевиднее, что на самом-то деле он прекрасно понимал, почему Гермиона загремела в лечебницу. В последнюю встречу он спросил, не стоит ли ей ещё полечиться («Я бы тебя тогда чаще видел», — заметил он со своей вечной улыбкой), и поэтому в тот же вечер, ужиная с родителям, она выпалила, что кое с кем встречается.
— С кем? — Потрясенный отец не заметил даже, что из уголка рта у него торчит кусочек курицы.
— Не рановато ли? — спросила мать.
— С медбратом, — смирно ответила Гермиона. — И да, я начинаю думать, что рановато.
Родители обменялись недобрыми взглядами, прекрасно понимая, о каком медбрате идёт речь.
Больше Гермиона его не видела. В приступе всепоглощающей вины (отвлекшей её от неотступного чувства неправильности всего вокруг, которое она почти уже научилась заталкивать куда-то в глубины подсознания) она позвонила в лечебницу, но там ей сказали, что рыжий в отпуске, а через несколько недель — что он больше у них не работает. После этого Гермиона так и ждала, что однажды на пороге их дома появится полицейский, чтобы поговорить с ней на «щекотливую тему», но этого не произошло. Она поискала его через Гугл, и единственным утешением ей стало то, что и компьютер не имел представления о судьбе парня.
Гермиона набрала в поисковой строке и имя Снейпа — сразу же, как приехала домой с площади Гриммо — но нашла только деревушку в Саффолке и человек шестьсот однофамильцев.
____________________________
Родителей дома не было. Гермиону это открытие и успокоило, и взволновало, и сбило с толку: мозг ещё не привык к давящей зимней тьме. Солнце сегодня вообще-то всходило? И не вспомнить.
Ей понадобилось двадцать минут — двадцать минут ходьбы от одной станции подземки к другой под предлогом того, что так можно срезать путь — чтобы решить, вести ли его к себе. Она передумала как минимум раза четыре, успокоившись только тогда, когда он уселся рядом с ней на Дистрикт-лайн, взглянул вверх, на расклеенные над окнами рекламные объявления, и расслабленно сложил свои бледные руки вместе, будто вполне естественно сидеть на соседних сиденьях, когда в вагоне полно свободных мест.
По пути к дому они почти не разговаривали. Гермиона куталась в пальто, и под поднятым воротником натирал ей шею бумажный мак. Снейп шёл рядом, сунув руки в карманы. Интересно, видят ли соседи, как они идут по дорожке к парадной двери. Гермиона смотрела на окна окружающих домов: не шелохнётся ли где занавеска. Но все соседские окна были темны — слишком рано, никого нет дома.
Она гордилась тем, что не завозилась с ключами. И тут же нанесла по своей гордости удар, забыв отпереть врезной замок, с силой стукнувшись в дверь коленкой и громко выругавшись.
— Вы в порядке? — спросил Снейп. Гермиона лишь ворча сунула ключ в замочную скважину и впустила его в дом.
— Обувь, боюсь, придётся снять, — вместо ответа сказала Гермиона. — Мама недавно настелила новый ковер.
Она нагнулась развязать шнурки. Пояс на пальто был затянут слишком туго: у неё перехватило дух, и кровь прилила к голове. Яркие цветные пятна заплясали перед глазами — прямо по чёрному пальто закрывавшего дверь Снейпа.
— Чаю? — спросила Гермиона. Она балансировала на одной ноге, стаскивая ботинок с другой, боясь, что сейчас его рука потянется в сторону задвижки, а глаза загорятся маниакальным блеском.
Снейп держал руки в карманах, сохраняя непроницаемое выражение лица.
— Да, пожалуйста.
Она скрылась в кухне.
Её мысли кипели вместе с чайником, пузырились взбудораженно, едва не лопаясь. Появилась Косолапка и с мяуканьем принялась выпрашивать еду. Вскоре вошёл и Снейп, с любопытством глядя на стоящий торчком кошачий хвост, похожий на бутылочный ершик и слегка изогнутый на конце, как вопросительный знак.
Снейп ничего не произнёс вслух, но Гермиона сочла своим долгом встать на защиту животного.
— Это перс. Поэтому у неё такая приплюснутая мордочка.
— Я вас чем-то обидел? — спросил Снейп, выдвинув стул и взглянув на неё, ожидая разрешения сесть. Гермиона махнула пальцами. Чайник с щелчком отключился. Снейп уселся, и она едва не уронила кружку, открывая дверь шкафчика.
— На вид не скажешь, но она очень умная, — продолжала Гермиона. — Женщина в приюте для животных сказала, что Косолапка пробыла у них полгода, потому что никто не хотел её брать, хотя самки рыжих персов довольно редко встречаются.
— Никогда бы не подумал, — отозвался Снейп, и Гермиона ощетинилась: издевается, что ли? Её гнев, впрочем, немедленно утих, когда она почувствовала, как кошачьи зубы легонько ухватили её за икру, напоминая, что хозяйка так и не выложила желе с кусочками мяса в миску у холодильника.
— Отвали, — приказала Гермиона, и кошка, позвякивая колокольчиком на ошейнике, скрылась в гостиной.
— Вечно мышей в дом таскает, — сказала она Снейпу, которому кошачья тема явно наскучила. — Я их то и дело нахожу в утренних газетах. Жуть. Молока?
— Да, пожалуйста, — кивнул Снейп.
Наконец Гермиона умолкла и уселась напротив него. Она забыла сахар, но Снейп и не просил сахара, а ей не хватало духа подняться опять и достать сахарницу из шкафа.
— Простите, — сказала она.
— За что? — Снейп не сводил взгляда с кружащихся в чае молочных завитков.
— За то, что я нервничаю, — ответила Гермиона. Она бросила взгляд на кухонные часы — он целых десять минут в доме, а до сих пор не попытался её убить. Очко в её пользу, пожалуй. Или против неё. Пол-очка за сумасбродство и пол-очка за здравомыслие.
— Чем вы занимаетесь? — спросила она, не поднося кружку к губам, потому что сомневалась, что сможет отпить, не расплескав чай на себя.
— Работаю в академической сфере.
— Вот как! — воскликнула Гермиона. Поставив кружку на стол, она подула на обожжённые пальцы.
— Слышу удивление в вашем голосе.
Гермиона вспыхнула — что становилось досадной привычкой.
— А вы? — спросил Снейп.
— А, всякой всячиной. Нахожусь в поиске с тех пор, как окончила школу. — Перевод: я ни на что не гожусь, потому что провалила экзамены на аттестат. Этот провал она себе до сих пор не простила. Как и родители, хотя они редко это признавали. — Работала в книжном магазине, на Чаринг-Кросс-Роуд, кстати, но меня уволили в прошлом году. — Потому что мои родители и работодатель решили, что я слишком много времени провожу без дела в отделе фэнтези и зазря гну корешки. — Так, — продолжила она бодрым голосом, — вас когда-нибудь определяли в психбольницу на принудительное лечение?
Снейп поперхнулся чаем. Она так и ждала, что он прошипит: «Что, простите?» Но он только откашлялся в рукав и спросил: