Страница 48 из 51
Япония хочет раскрыть свое образование для привлечения иностранных профессоров и отправки своих студентов за рубеж на учебу, видя в этом создании многообразия залог своего успеха [26]. Япония уже имела успешный опыт такого раскрытия в эпоху Мэйдзи, который позволил ей произвести модернизацию [27–29]. Интересно, что в предыдущую эпоху – в эпоху Токугава, которая характеризовалась закрытием от внешнего мира, морю в той системе ценностей приписывались положительные смыслы, поскольку именно оно отделяло «культуру» от «варварства».
Слухи ориентированы на отрицательные события, поскольку именно они более важны с точки зрения выживания, чем события позитивные. Поэтому, например, рассказы о негативном опыте распространяются многократно сильнее. К негативу существует совсем другая чувствительность у массового сознания. Индивид действует точно так же. Известно, что первой реакцией на хруст ветки в лесу за спиной будет ожидание приближающейся опасности, хотя потом это может оказаться просто естественным событием.
Слухи – это дестабилизатор, в то время как ритуалы, вплоть до первомайской советской демонстрации, призваны быть стабилизаторами социосистем. Слухи несли негатив о советской системе, поскольку о позитиве она могла рассказать и сама.
Санстейн, известный своей книгой «Подталкивание» («Nudge»), написанной вместе с Р. Талером (см. биографию Санстейна [30–31]), пишет в своей книге о слухах [32]: «В последние годы многие американцы верили, что Барак Обама был мусульманином, что он не родился в Соединенных Штатах, что он “дружит с террористами”. Слухи широко распространяются о якобы ужасных актах, представлениях и мотивациях официальных лиц и о якобы скандальной частной жизни не только этих лиц, но и многих известных людей. Слухи также могут повредить экономике. Если возникают слухи, что компания может упасть, акционеры могут испугаться и продать акции. Из-за слухов компании могут падать. Слухи влияют и на сам фондовый рынок, даже если они безосновательны».
Он подчеркивает, что люди принимают слухи, поскольку слухи базируются на их страхах или их надеждах. Тогда одновременно нам придется признать, что и слухи, и анекдоты активно управляют нами, поскольку в них есть полное соответствие того, что люди хотят услышать, тому, что они получают.
Санстейн, кстати, пишет о методологии государственного подталкивания населения к правильному поведению в своей новой книге «Зачем подталкивать?» [33]: «Учитывая то, что в некоторых контекстах люди склонны к ошибкам, патерналистские интервенции сделают их жизнь лучшей». Поэтому и подзаголовок книги звучит как «политика либертарианского патернализма».
В книге о слухах он перечисляет ряд слухов, которые дают почву для конспирологических теорий. Это причастность ЦРУ к убийству Кеннеди, что СПИД создан сознательно докторами, что изменение климата – это преднамеренное мошенничество, что Мартин Лютер Кинг был убит федеральными агентами, что высадка на Луну – инсценировка, а Великая депрессия была придумана богачами, чтобы уменьшить зарплаты рабочим.
В СССР слухами пользовалось ведомство Андропова, чтобы расчистить путь наверх своему шефу. Эти слухи рассказывали о неправедной жизни его конкурентов в борьбе за пост генсека: Романове и Гришине. Одной рукой Советский Союз боролся со слухами и анекдотами, а другой, как видим, сам же их и распускал, когда это требовалось.
Следует подчеркнуть, что наиболее сильным недостатком подхода Санстейна, который задает во многом направление его интересов и соответствующей критики, является заранее принятая и необсуждаемая гипотеза о том, что слухи порождаются со злым умыслом. Но такого большого числа коммуникативных «злоумышленников» в принципе быть не может.
Это видно в самом уже выборе слова для распространителей слухов – пропагандисты [34]. И первым же типом таких пропагандистов для него становятся те, кто хотят навредить конкретнму лицу или группе. Представителей этого типа он задает как имеющих узкую самозаинтересованность. Следующие имеют широкую самозаинтересованность. Этот типаж не ставит цель навредить другому, а хочет привлечь к себе внимание. Именно он характерен, с его точки зрения, для Интернета. Третьих он считает альтруистами. Когда они распространяют фальшивые слухи, то делают это ради общего блага. Они чаще всего проявляются в области политики, присутствуя в Интернете и на ток-шоу.
Санстейн продолжает свой рассказ в книге о слухах, связывая их с понятием каскада: «Каскад имеет место, когда группа первых передающих говорит или делает нечто, а другие люди повторяют этот сигнал. В экономике слухи могут питать спекулятивные пузыри, существенно раздувая цены, и реально спекулятивные пузыри несут ответственность за финансовый кризис 2008 г. Слухи также ответственны за многие варианты паники, когда страх быстро распространяется от одного человека к другому, создавая пророчества, которые могут накликать беду. Если соответствующие слухи могут вызывать сильные эмоции типа страха или отвращения, они будут распространяться с большей вероятностью».
Он говорит о групповой поляризации и в книге, и в статье, что она имеет место, когда одинаково мыслящие люди начинают спорить, то все завершается более экстремальной версией того, о чем они думали до начала разговора. Сюда можно добавить, что, вероятно, это является причиной столь мощных «драк» на телевизионных ток-шоу.
Санстейн видит два источника поляризации [35]. Один касается социального влияния в поведении, другой лежит в области ограниченного набора аргументов, куда могут двигаться члены группы. Все это ведет к тому, что обсуждение может ухудшать, а не улучшать ситуацию.
Он пишет: «Результатом является то, что группы часто принимают более экстремальные решения, чем это было бы в случае типичного или среднего индивида в группе («экстремальный» понимается внутренне, исходя из отсылки на исходную позицию группы). Есть прямое отношение между групповой поляризацией и каскадными эффектами: поляризация и каскад имеют дело с информационными и репутационными влияниями. Но ключевое различие лежит в том, что каскадный эффект строится на повторении имеющейся тенденции, в то время как поляризация – на переходе к более экстремальной точке в том же направлении».
От слухов Санстейн переходит к конспирологическим теориям, приходя к выводу о необходимости «когнитивной инфильтрации» в группы, которые распространяют подобную информацию, чтобы помешать им делать это путем введения информационного разнообразия [36]. То есть делать нечто вроде партизанской когнитивной войны. Естественно, что это вызвало бурную протестную реакцию [37]. Причем обе стороны имеют разумные аргументы.
Санстейн дает определение конспирологической теории, понимая ее как «попытку объяснить некоторое событие или практику с помощью отсылки на махинации могущественных людей, которым удается скрывать свою роль в этом».
Характерной чертой конспирологических теорий он считает то, что они слабо поддаются коррекции, особенно если это делают официальные лица. Кстати, как раз это очень понятно, поскольку опровержение со стороны «обвиняемых» по определению не должно пользоваться доверием.
Санстейн видит следующий возможный набор действий правительства в ответ:
– запретить заниматься конспиративными теориями;
– правительство должно обложить налогом распространителей таких теорий;
– правительство должно включиться в контркоммуникацию, распространяя аргументы для дискредитации конспирологических теорий;
– правительство может нанять частных участников, пользующихся доверием, чтобы они включились в контркоммуникацию;
– правительство может предоставлять информационную помощь таким участникам;
– правительство должно заняться когнитивной инфильтрацией в такие группы, порождающие конспирологические теории.
Читая эти предложения, становится вполне понятной позиция тех, кто возмутился. Но, кстати, это ничем не отличается от представлений Санстейна в области оправдания его и Талера методологии подталкивания Он пишет в своей собственной книге по этому поводу, которая носит название «Зачем подталкивать?» [38]: «правительство не верит, что выбор людей будет продвигать их благополучие, поэтому делает шаги по влиянию или изменению выбора людей для их собственной пользы».