Страница 15 из 28
Теория утраты П. Марриса (Marris P., 1974) исходит из того, что в каждом из нас существует некоторое фундаментальное и универсальное начало, которое направлено на поддержание всего того, что регулярно происходит в нашем окружении и придаёт всему происходящему субъективное личностное значение. Социальные изменения переживаются как утрата, нарушая структуру интерпретации окружения, и потому оказывают глубоко повреждающее воздействие на личность. Травмирующая ситуация наносит человеку психическую травму (от греч. trauma – рана) и вызывает бурю эмоциональных переживаний, часто в виде аффектов, поэтому традиционно психический стресс считается областью эмоционального. Такой взгляд на его природу обусловлен спецификой восприятия стрессора. В первый момент восприятия на первый план выступают тревога и страх, которые ограничивают суждение о происходящем, а гностический (от греч. gnosis – познание) и волевой компоненты незначительны. Обеспечивается это звено активацией нейронной автономной оси в виде биоэлектрического эффекта.
Описано несколько медицинских моделей развития эмоционального стресса: модель «биосоциального резонанса» Г. Муса (Moos G., 1973); формализованная модель влияния социальной дезинтеграции на здоровье, представленная Д. Доджем и В. Мартином (Dodge D., Martin W., 1970); лингвоструктуралистская теория Р. Тотмана (Totman R., 1979), теория салютогенеза А. Антоновски (Antonovsky A., 1979). Можно предположить, что цель всех этих моделей была одна: исследователи стресса пытались убедить людей, живущих в эпицентре стрессовой жизни, и профессионалов в медицине, а это в основном мужчины, в существовании зависимости здоровья и долголетия человека от психосоциальной структуры жизни и особенностей восприимчивости. В результате эмоциональные переживания перешли в разряд причин стресса. Так появился термин «эмоциональный стресс».
Травматический стресс. Это не просто терминологический калейдоскоп вокруг одного и того же феномена, это понимание разницы между различными эмоциональными, поведенческими, соматическими реакциями человека на разные стрессоры. Накопленные знания в области изучения стресса показали, что не всегда первостепенное значение имеет сила стрессора.
Лазарус и Фолькман (1988 г.), ограничивая поле последствий стресса, принимали во внимание только умеренный стресс. Разное понимание роли «интенсивности» стресса (лёгкий, умеренный и травматический) приводило исследователей к разным выводам. Более того, долгое время исследования постстрессовых расстройств у человека развивались независимо от исследований стресса. Вся проблема упиралась в тот стереотип подходов, который был усвоен как теория стресса, разработанная для организма, в то время как постстрессовые расстройства – это реакция личности, включающая в себя организм, психику, сознание и волю и душу. Человек реагирует на среду своим сознающим психо-телесным единством, и эффекты последействия представляют собой векторный сложный системный ответ на травматические события. Обобщение многочисленных исследований различных аспектов травматического стресса, описанных как: структура самости (Laufer), когнитивная модель мира индивида (Янов-Бульман), аффективная сфера (H. Krystal); неврологические механизмы, управляющие процессами научения (David A. Kolb), система памяти (Pitman), эмоциональные пути научения (Romanski & LeDoux) – наглядное доказательство того, что в постстрессовый процесс вовлечена вся сложная система человека с эпицентром «смыслообразования». Ведущим звеном является способность человека придавать смысловую значимость любому, порой даже индифферентному раздражителю (телефонный звонок, ночной телефонный звонок, особый стук в дверь, сон, крик вороны). Стресс становится «травматическим» тогда, когда смысловая значимость произошедшего для человека аналогично физической травме приводит к нарушениям в психосоматической сфере – отсюда и название (психическая травма, психический краш-синдром). Но, в отличие от физической травмы, психическая рана не видна, она не потрясает окружающих кровавым месивом из мышц, сосудов, нервов. Душевный краш-синдром – это «молчащий вулкан», способный прорваться в любое время, в любом месте, любым видом страдания и поведения.
В концепции травматического горя Линдемана (1944 г.) и «синдрома стрессорной реакции» стресса Горовица (1986 г.) особое место отводится фактору «времени» после травмы, в течение которого человек переживает психический дискомфорт, тревогу, агрессию, горе, состояние горевания. В результате появился термин «хронический стресс» наравне с острым стрессом. Под хроническим стрессом подразумеваются отдалённые последствия, появляющиеся после того, как исчезает воздействие стрессора.
Противники концепции единого механизма стресса и постстрессового расстройства, понимая сродство этих понятий, предлагают для корректности использовать термины «стресс» для обозначения непосредственной реакции на стрессор и «посттравматические психические нарушения» для отсроченных последствий травматического стресса. Такая «корректность» наносит больший урон пониманию единого процесса. В результате сравниваются абсолютно разные состояния, ибо стресс в его классическом понимании – это нормальная реакция организма на стрессор, а ПТСР – это заболевание. Обобщает их единый механизм – стрессогенез, который изменил свою функцию: функция защиты стала функцией разрушения. Именно здесь и возникает барьер «непреодолимости» увидеть единство стресса и постстрессовых расстройств, появление которых связано с тем, что стрессогенез как нормальная реакция адаптации становится патогенезом постстрессовых расстройств. Вспышки воспоминаний, воображение обусловливают переход острого стресса в хронический, лишая его основной особенности – дискретности, переводя в разряд перманентных процессов, что и влечёт за собой переход нормы в патологию.
В ранних работах (2002–2011 гг.) А. Тадевосян травматический стресс был описан под названием АПЭС – антропогенный психоэмоциональный стресс, тем самым подчеркивалась её специфичность как фактора, присущего только человеку, состоящего как из эмоциональной, так и когнитивной составной. Удельный вес каждой из составных меняется в зависимости от особенностей памяти конкретного человека, его личности, от особенностей восприятия, содержания состояния горевания его души и времени, прошедшего после травмы. Состояние дезадаптации в результате взаимодействия стрессора и психической уязвимости имеет ряд специфических, присущих только человеку особенностей, и этим оно отличается от эмоционального стресса. Человек, подвергшийся действию психически травмирующей ситуации сам, или будучи её свидетелем, переживает эмоциональный стресс как острое состояние. По существу, это первая фаза стрессорной реакции, как первая ступень ответа человека на травматическое событие, и она легко моделируется на животных. Когда стихает первый эмоциональный накал (шок) травматического переживания, человек начинает обдумывать произошедшее, включаются память, осмысление, оценивается прошлое, настоящее (когнитивный компонент психического аппарата), нередко с позиции количества и качества «потерь» для себя. Травма имеет категорию значимости для конкретного человека. «Значимость» травмы, её смысл являются результатом переработки всей прошлой жизни, настоящего и поиска «якорей» для будущего.
Нередко, чтобы человек осмыслил случившееся всесторонне, проходит довольно много времени, в течение которого выбрасываются «молекулы» эмоций разного количества, разной интенсивности и продолжительности. Многообразие эмоционального переживания этого периода зависит от того, что запомнил человек о событии, каково содержание его травматической памяти. Эмоциональная палитра в состоянии наедине с самим собой (стрессовый аутпрайс) очень динамична и разнообразна: от гнева, ярости до чувства вины и подавленного настроения. Течение часто бывает волнообразным: то усиливается эмоциональный накал, то ослабевает. Так обычно происходит эмоциональная разрядка, которая постепенно снижает деструктивную активность травмы, – «время лечит». Однако бывают случаи, когда параллельно с обдумыванием случившегося эмоциональное переживание всё время нарастает, в зависимости от добавления к факту потери личной роли, неприятия, случайного стечения обстоятельств, самообвинения. Самогенерация аффекта может привести к суициду, алкоголизации, психопатологии или к соматизации травмы. В процессе переработки случившегося возникает вторая волна эмоциональности, которая в ряде случаев может быть намного сильнее, чем в момент травмы. Этот этап включает в себя новый феномен эволюции – сознание и воображение.