Страница 48 из 52
С уходом Д. П. Коновалова[207] отец стал главою всех университетских химиков, имя его уже было широко известно как в России, так и за границей. Лучшим отдыхом для Алексея Евграфовича по-прежнему была охота. Еще со времен пребывания его преподавателем Михайловского артиллерийского училища отец состоял членом военного общества охоты и несколько раз в год ездил охотиться в принадлежащие ему угодья. Весной он любил ездить на тетеревиный и глухариные тока, на тягу вальдшнепов и привозил нам этих красивых птиц. Зимой он ездил на облавы зайцев, привозил обычно по нескольку штук, так что хватало и нам, и Тищенко. Один раз он привез рыжую лисицу, сделанный из ее шкурки коврик несколько лет лежал на рояле. Ездил один раз и на медведя, но безрезультатно. Когда он возвращался с охоты, от всей его охотничьей амуниции приятно пахло порохом, болотной тиной, влажной кожей. Возвращался он всегда оживленный, показывал свои трофеи и рассказывал о своих впечатлениях. На облавах гонщиками обыкновенно бывали крестьяне из ближайших деревень, которыми руководили егеря. Один раз в качестве гонщиков были взяты солдаты из расположенной поблизости воинской части. По окончании облавы походные кухни привезли солдатам обед, и начальство предложило охотникам отведать солдатского хлеба и соли. Может быть, такое угощение было предвидено заранее, может быть, и нет, во всяком случае, на этот раз солдатский обед был очень хорош: жирные щи с мясом и каша с маслом. Отец всегда не прочь был хорошо покушать, любил все острое, соленое. Он часто повторял русскую поговорку: «Кто ест солоно да горько, умрет не сгниет». В этом отношении он был полной противоположностью В. Е. Тищенко. Я помню, как один раз за все время мы по какому-то случаю, вернее всего из-за болезни домработницы, обедали у Тищенко. Я привыкла к нашему столу, к жирным наваристым супам, к тому, что ко второму всегда был какой-нибудь, часто довольно острый, соус, и меня поразил обед, который нам подали у Тищенко: на второе был антрекот (отварное мясо) с отварным картофелем. У нас к такому мясу всегда подавалась подливка с хреном, здесь же кроме мяса с картошкой ничего не было. Сухая эта пища никак не шла в мое горло, и я оставила половину своей порции на тарелке.
Раза два в год Алексей Евграфович простужался и болел гомерическим насморком. В таких случаях он сидел тепло одетый у себя в кабинете: вместо носовых платков он просил дать ему старое мягкое полотенце, чтобы не так больно было вытирать распухший и покрасневший нос. Насморк этот продолжался четыре-пять дней и среди учеников Алексея Евграфовича носил название «профессорского насморка». Ни повышением температуры, ни какими-либо осложнениями эти насморки обыкновенно не сопровождались.
Когда открылась Третья Дума, в Петербург приехал избранный в нее от партии октябристов Андрей Евграфович и поселился у Тищенко. Андрей Евграфович был очень занят, но время от времени приходил к нам по вечерам. Отец избегал с ним разговоров на политические темы, так как не сочувствовал его политическим взглядам и не хотел с ним ссориться. Помню, однажды у нас в гостях одновременно с Андреем Евграфовичем была Л. А. Вуколова, которая повела с ним спор в такой резкой форме, что всем окружающим стало не по себе. Несколько раз приезжала к Андрею Евграфовичу Ольга Владимировна. Удивительно она была милая, они с матерью любили друг друга, и она часто проводила у нас вечера.
Фото 39. Ольга Владимировна с сыновьями Владимиром и Максимом
Жизнь Ольги Владимировны была нелегкой. Характер у Андрея Евграфовича был тяжелый, властный и суровый. Алексей Евграфович в этом отношении был несколько похож на старшего брата, но у него было гораздо больше мягкости, сердечного отношения к детям. Сыновья Андрея Евграфовича и Ольги Владимировны были совершенно разные: старший Владимир был похож на мать и лицом и характером, от нее же он получил в наследство и художественное дарование. Дед его, Владимир Осипович Шервуд, был талантливым художником-архитектором, да и сама Ольга Владимировна рисовала и писала маслом и акварелью небольшие картинки. Две из них – букет полевых цветов и розы – она подарила нам. У меня до сих пор цела небольшая чашечка, расписанная ею, васильки и колосья на чашечке и на блюдечке очень красивы (фото 39).
Когда Володя окончил гимназию, Андрей Евграфович настоял, чтобы он поступил в Университет, но Володя его не окончил, он занялся своим художественным образованием в Москве, ездил и за границу. Его мягкость и доброта привлекали к нему товарищей, молодых художников. Те небольшие деньги, которые ему давал отец, он раздавал постоянно нуждавшимся в деньгах начинающим служителям искусства. Он раздавал не только деньги, но одежду и разные вещи. Среди его товарищей были не только русские, но и иностранцы; помню, постоянно говорили о его товарище – венгре Кише, которому он особенно покровительствовал. Андрей Евграфович косо смотрел на такой образ жизни сына, но благодаря мягкости характера Володи до конфликтов у них дело не доходило. Не так обстояло дело со вторым сыном – Максимом, он лицом и характером походил на отца. Андрей Евграфович отдал его в немецкую школу. Учился Максим плохо, чем старше становился, тем больше грубил отцу, зная, что отец хорошо зарабатывает, он требовал у отца денег. Отношения между ними становились все хуже, Ольга Владимировна в отчаянии решила отправить Максима в Петербург, чтобы он поступил в ту же гимназию, в которой учились Тищенко.
Максим приехал, поселился у тетки, поступил в гимназию, но учился по-прежнему плохо. Денег у него было мало, жизнь у Елизаветы Евграфовны была несладка, учение его не интересовало, товарищей не было. От тоски и скуки Максим решил покончить с собой, достал револьвер и выстрелил себе в грудь, но только ранил себя. Не помню, где это произошло, помню только суматоху, царившую у нас и у Тищенко. Отец и Елизавета Евграфовна поехали в больницу, куда его увезли. Ольга Владимировна сейчас же приехала из Москвы, она приходила к нам и горько плакала. Когда Максим поправился, он не поехал в Москву, как ему предлагала Ольга Владимировна, а решил остаться в Петербурге и кончить гимназию, ему оставалось до конца всего полтора года. Он по-прежнему жил у Тищенко, бывал и у нас. У него выработалась манера относиться ко всему презрительнонасмешливо, он и лицо такое строил, опуская углы рта, благодаря чему у него уже образовались в углах рта постоянные складки. Он хорошо относился к моей матери, ему нравилось ее спокойное и ласковое отношение, но вместе с тем он как-то мне сказал: «Как это ты можешь выносить, что она постоянно кашляет около тебя, меня бы это страшно раздражало». Я пользовалась его симпатией, он считал меня умной и уважал за то, что я хорошо учусь. В то время Шаляпин был уже в расцвете своей славы, я очень хотела попасть на «Руслана и Людмилу» с Шаляпиным, но достать билеты было нелегко. Максим достал очень хорошую ложу, пригласил семью директора гимназии, который принимал в нем большое участие, и меня. Окончив гимназию, он уехал в Москву. Впоследствии он окончил ветеринарный институт, во время Первой мировой войны воевал в кавалерийских частях, после революции в течение ряда лет работал ветеринарным врачом в Киргизии около города Бишкек.
В 1907 году исполнилось пятьдесят лет со дня основания гимназии Э. П. Шаффе. По этому случаю была издана книга «Э. П. Шаффе и ее школа», рисующая жизнь и деятельность этой замечательной женщины, неутомимого борца за женское образование и постепенное развитие созданной ею школы, превратившейся из небольшого пансиона в одну из лучших женских гимназий Петербурга. Книга эта сохранилась у меня, в ней напечатана и моя фамилия, наш класс был последним, самым молодым классом, окончившим гимназию за эти пятьдесят лет.
По случаю этого торжественного события был устроен концерт, в котором активное участие приняла Марина Римская-Корсакова, и большой благотворительный базар, организованный главным образом силами нашего восьмого класса. Я продавала разные сласти и была одета в белое платье из английской кисеи (подарок Ольги Владимировны) на шелковом чехле, поверх которого был надет нарядный белый передничек. Мой киоск пользовался большим успехом, все учителя весело шутили со мной.
207
Д. П. Коновалов покинул Петербургский университет в феврале 1907 г.