Ситтин

— Какое?

— Что ей до хорошей индейской жены еще учиться и учиться.

Туу-Тикки и Грен вместе рассмеялись. Грен снял халат, под которым ничего не было, и скользнул под одеяло. Туу-Тикки отложила книгу и трубку, и Грен обнял ее. Туу-Тикки довольно вздохнула. Ее всегда успокаивала близость его тела. Грен поцеловал ее в макушку и спросил:

— А что твоя гостья?

— Хорошо. Немного скована, но это и неудивительно — чужая страна, странный дом. Да я еще вчера сдуру велела духам на стол накрыть при ней. Ну и поговорили…

— Как она приняла наш волшебный дом?

— Она сама волшебная девочка. Хорошо приняла. Только ей тревожно почти все время, а я не понимаю, почему. Мы на берег ездили, она там с океаном говорила. Ей понравилось.

— Именно с океаном? К бухте вы решили не ездить? К бухте ближе.

— Да ладно, разницы минут пять, а берег бухты около нас я не люблю, ты же знаешь.

— Но в целом — ты довольна?

— Да. Мне ее не хватало.

— Меняется не все?

— Видимо, не все.

— Я думал, сестер тебе для общения хватает.

— Сестры — это не то. Мы одновременно слишком похожи и слишком разные. Все время тянет сравнивать, а это ни к чему. Тави меня понимает лучше, но у нее совсем другой дом и совсем другие дела. Более земные, что ли.

— Приземленные, — заметил Грен.

— Ну да. А у Тами ее мужчины все время рядом, и иногда я ей завидую.

— Прости, — искренне сказал Грен. — Но…

— Да я все понимаю, — Туу-Тикки повернулась и поцеловала его куда пришлось. — Просто одиноко бывает.

— Я думал, ты дружишь со своим клубом вязания.

— Они слишком люди, — покачала она головой. — Так что близкой дружбы не получается, да и они меня немного сторонятся. Слишком разный жизненный опыт. У меня есть все, что почитается в этой стране за успех, и нет истории этого успеха. Все досталось за так.

— Как же! — возмутился Грен. — Ты жизнью заплатила за то, чтобы было это «за так». К тому же, ты прекрасно понимаешь, что все наше благополучие — это только обертка. Внутри — страх, и смерть, и кровь, и возрождение.

— Я понимаю, — кивнула Туу-Тикки. — Я просто никому не могу этого рассказать.

— А Плюшевой Кошке можешь?

— А вот ей — да, могу. Кажется. Я не пускалась в подробности.

— Еще пустишься. А теперь… — его руки скользнули по ее плечам к груди, — я бы прекратил разговоры.

Остаток вечера Плюшевая кошка провела в своей комнате. Сна ни в одном глазу. Усталости тоже не было. Шок, адреналин, куча новой информации, которую надо как-то переварить и встроить в концепцию восприятия мира. Нет, она, конечно же, знала о существовании магии в этом мире, даже пробовала собственные силы на этом поприще, но такое… Такое всегда казалось ей «где-то там», «не со мной» и «не здесь». И столкновение с «настоящей» магией Кошка ощущала как испытание сродни инициации. С такой «колыбельной» на сладкие сны рассчитывать не приходилось. Она лежала на кровати, укутав ноги покрывалом, и листала «Край ветров», надеясь, что он сойдет за учебник по магии в быту.

Подъехала машина. Шаги по дому, тихий разговор с собакой. Да, Туу же говорила, что сегодня вернется ее муж. Кошка начала продумывать стратегию поведения с незнакомым человеком и сама не заметила, как внезапно успокоилась и уснула.

Проснулась она довольно рано. Неспешно совершила утренний моцион. Заправила кровать и села поверх покрывала, собираясь с мыслями. В качестве эксперимента попросила грушу. Тут же получила желаемое. Значит, не сон.

От размышлений ее отвлекла музыка. Она звала, «выманивала из норы». Сопротивляться зову не получилось бы, даже если захотеть, а Кошке не хотелось. Она остановилась у верхней ступени лестницы. В гостиной сидел рослый молодой мужчина. Концы черных до синевы — что за странный цвет? — волос спускались почти до полу. На первый взгляд лицо мужчины — высокие скулы, чуть раскосые глаза, широкий лоб, узкий подбородок, брови вразлет — не было ни красивым, ни даже симпатичным, но на второй… Эх. И почему она не умеет рисовать? Обилие сережек в ушах, косички на висках, костюм «привет от Робин Гуда» уводили мысли в сторону сюрреализма. И музыка. Чувствуя себя змеей перед дудочкой заклинателя, Кошка спустилась вниз, села в свободное кресло, машинально положила руку на спину подошедшей собаке и замерла. Грена с ютубных видеороликов в музыканте она так и не опознала.

Грен продолжал играть. Ему не надо было смотреть на гостью, чтобы чувствовать, что она пришла. Возилась на кухне Туу-Тикки, командуя духам завтрак, а Грен все играл для чуткой души и понимающих ушей. Наконец он закончил мелодию, опустил руки, улыбнулся и сказал:

— Доброе утро. Я — Грен. А ты, верно, Плюшевая Кошка?

Только тут она поняла, кто перед ней. Но против обыкновения не смутилась, а улыбнулась.

— Доброе. Да, это я. Вживую твоя музыка воспринимается совсем не так, как в записи. Завораживает.

— Так и должно быть, — кивнул Грен. — Сыграть тебе еще?

Кошка кивнула, забралась в кресло с ногами и приготовилась слушать.

Грен принялся играть дом и его историю — неспешно, с самого начала, на басовых струнах. Постепенно он увлекся и сыграл кусочек своего путешествия, потом еще увлекся и сыграл Ллимаэс. Спохватился и принялся играть ту мелодию, которую придумал для Туу-Тикки.

Кошка воспринимала музыку не как набор красиво сложенных звуков. Сперва ей показалось, что ее, Кошки, нет, а потом, что она есть. И вот она уже идет по дороге. И вот уже над ее головой шелестят кроны каких-то фантастических, но прекрасных деревьев. А потом музыка превратилась в признание. Слишком личное, и адресованное не ей. Кошка встала, стараясь быть бесшумной, и вышла на улицу.

Туу-Тикки нашла ее, бродящую по саду и беседующую с молодыми деревьями. Подошла поближе, спросила:

— Грен сыграл что-то не то?

— Такие яркие образы! Я словно любительское видео посмотрела. Знаешь, когда чужими глазами видишь кусочек чужой жизни. А под конец мне показалось, что Грен признается тебе в любви. И это было настолько интимным… — Кошка наконец взглянула на подругу и улыбнулась. — Кажется, я немного увлеклась.

— Ну, Грен считает, что любая музыка нуждается в слушателях. Ему правда очень не хватает сцены. Не знаю, правда, что его удерживает от того, чтобы давать концерты. Когда ему удается сыграть перед большой аудиторией, он прямо светится весь. Ну как, посмотрим город после завтрака?

— Да, было бы здорово.

— Значит, город, — кивнула Туу-Тикки. — Походим по всяким вязальным магазинчикам? В них попадается интересное.

— И мы сможем зайти в тот магазинчик, где торгуют пряжей ламы и всякой этникой, про который ты рассказывала в сети? — Обрадовалась Кошка.

— Обязательно! — кивнула Туу-Тикки. — Там даже пряжа из шерсти бизонов есть, хотя я представить не могу, как их стригут. Разве что собирают то, что бизоны налиняли по весне.

В кухне за накрытым столом их ждал Грен. Туу-Тикки объявила ему:

— Сегодня ты на хозяйстве.

Грен кивнул.

— А ты не забудь как следует позавтракать, — сказал он.

Туу-Тикки сделала бровки домиком. Грен улыбнулся.

— Я не голодная, — сказала Туу-Тикки.

Грен покачал головой.

— Иногда мне кажется, что ты когда-то в раннем детстве так капризничала над едой.

— Разве что совсем в раннем, — Туу-Тикки села за стол перед тарелкой с пятью крупными креветками. — Приятного всем аппетита.

Плюшевая Кошка с чуть заметной улыбкой наблюдала за хозяевами дома. Подобные сцены ей всегда казались очень личными. И то, что она оказалась свидетелем маленького кусочка чужой жизни, ее смущало, но и дарило совершенно особую радость и покой.

Из города вернулись в сумерках. Туу-Тикки оставила Кошку разбирать покупки, извинилась и ушла поливать сад. Грен сидел в гостиной и делал пометки в каких-то партитурах. Когда Кошка устроилась на диване с мотками, пасмами и упаковками спиц и крючков, он спросил: