Ситтин

Грен, в общем-то, понял, что произошло в то утро на кухне. Осмыслил все свои ошибки. Их было несколько: он разом отделил Туу-Тикки от них — дорожников, от них — мужчин, от них — уже выступавших музыкантов. Жестоко и несправедливо. Игрек-хромосома не дает никаких преимуществ; то, что Туу-Тикки еще не выходила на Дорогу, ровным счетом ничего не значило в той ситуации; Эшу и Дани были такими же дилетантами, как и Туу-Тикки, может, даже и послабее нее — Эшу снимал мелодии на слух, Дани не знал даже основ нотной грамоты. То, что Эшу, желая того или нет, спровоцировал ситуацию, значения не имело — Грен считал себя достаточно зрелым для того, чтобы не вестись на такие простые подначки. Получалось, музыка для него важнее Туу-Тикки? Над этим он размышлял все время, пока ее не было.

С домом он справлялся, хотя и не так хорошо, как она. Нет, духи его слушались, но все те домашние рутины, которые Туу-Тикки творила как бы мимоходом, отнимали у него немало времени и сил. Духи могли многое, но им надо было приказывать — и не только приготовить еду. Продукты надо было покупать, а Грен плохо представлял, где и сколько это стоит. За садом надо было ухаживать. Цветы в доме — поливать и вытирать от пыли. Котам — покупать корм, вычесывать, убирать их туалет. Надо было регулярно менять постельное белье во всех спальнях, даже в тех, где никто не жил. Туу-Тикки держала все эти дела в голове, не вела списков, не составляла таблиц. Грен же зашивался. Духи задавали вопросы, а Грен даже не знал толком, как на них ответить. Просить же совета у Среднего было попросту стыдно — стыдно дать понять, что он, Грен, совершенно несостоятелен в своей роли хозяина дома. Зато он понял, почему одной Туу-Тикки было сложно. Но она справилась. Значит, должен справиться и он.

С Клеа вернулся Гинко, его надо было возить на физиотерапию. Надо было покупать ему снаряжение, причем Гинко в современном походном снаряжении разбирался еще меньше, чем Грен. По счастью, Гинко пришел без собаки, но, по его словам, он поладил с одним молодым кланом черно-рыжих псов, и теперь псы между собой решали, кто пойдет в Ямато.

Замотанный дневными заботами, вечерами Грен играл. Дани заглядывал пару раз, но Грен предложил ему записать то, что они с Эшу играли на Дороге, чтобы встроить туда арфу, и сейчас Дани и Эшу были заняты записью в доме Среднего. Грен не особенно хотел видеть их до того, как вернется Туу-Тикки.

На восьмой день ее отсутствия он написал ей личное сообщение с вопросом, где и когда ее встречать. Она ответила не сразу — сначала выложила новый пост с песней про белый город, который цветок из камня. А потом написала, коротко и внятно: «Мой самолет садится в международном аэропорту Сан-Франциско послезавтра, в 20.00, рейс LH-458, первый терминал. Надеюсь успеть на обе пересадки, если не успею — позвоню. Вели духам приготовить суши, очень соскучилась по ним. По тебе — тоже. В следующий раз поедем вместе?»

«Конечно, поедем», — ответил Грен.

В аэропорту он встречал ее с огромным букетом огненных роз. Туу-Тикки не стала кидаться ему на шею — мешал багаж, который она толкала перед собой на тележке. Грен перехватил у нее тележку и вручил цветы. Туу-Тикки зарылась лицом в прохладные лепестки.

— Спасибо, — сказала она и сняла темные очки.

Он посмотрел в ее сияющие синевой глаза, тоже снял очки, наклонился и поцеловал ее.

— Скучал по тебе, — сказал он. — Так что это был за город? Который белый цветок из камня?

— Кишинев, — ответила она, шагая рядом. — Молдова. Город, в котором я родилась и выросла. Ни фига не Россия. Россия для меня очень долго была экзотикой — другая страна, климат, природа, даже сосны другие.

— Наверное, тебе и правда надо было отдохнуть от меня.

Она пожала плечами.

— Я не за этим ездила. Я хоронила… кое-кого. В машине расскажу. Или ты заказал такси?

— Нет, — коротко ответил он.

В машине Туу-Тикки немедленно достала трубку, набила ее и с наслаждением раскурила.

— Зато я в Венеции была, — сказала она. — Пересадка пять с лишним часов. Даже погуляла по городу. Так неожиданно — и очень здорово. И в Мюнхене. Успела на обе. Прямых рейсов не существует. Летела Люфтганзой, очень славно. Правда, последний раз я летала самолетом из Риги в Кишинев, в пятнадцать лет. Переменилось многое. Устала невероятно. Велю духам приготовить лавандовую ванну и заберусь туда с едой. Как Гинко?

— Нашел себе собаку. Или собака нашла его. Жалуется, что брюки, которые купили ему на выписку, стали тесны в поясе. Нервничает из-за глаза.

— Еще бы. Как Эшу с Дани?

— Пишутся у Среднего. Я велел им сделать записи всего, что они играли на Дороге, пусть трудятся, импровизаторы. Прости, что я…

— Об этом потом, — Туу-Тикки положила руку Грену на запястье. — Так вот, для чего я уезжала… Ты знаешь, что обиду нельзя показывать, иначе непременно снова ударят в это место еще больнее?

Грен поежился.

— В тюрьме и на Каллисто знал. Потом забыл. Но ты же не была в тюрьме.

— У меня была семья, Грен. И это похуже тюрьмы, потому что из тюрьмы можно выйти или сбежать. Я ездила хоронить ту девочку, которой была до последней смерти. Ту, которая боялась даже осознать свою обиду, потому что если обидели — значит, сама виновата. Она хорошая была, эта девочка, и несчастная, и ничего у нее в жизни не складывалось. Я не могу позволить, чтобы она влияла на мои реакции, поступки и решения.

— Я все равно виноват.

— Виноват, — согласилась Туу-Тикки. — Но и я — тоже. И вообще дело не в вине. Ты ошибся, я отреагировала слишком резко… Испугалась собственной реакции. Я совершенно не представляла — и сейчас не представляю — как разговаривать о таком.

— Мы же научимся? — спросил Грен. — И потом, ты сняла аккомпанемент, достаточно сложный, переделала его для гитары, а я даже и не понял, насколько это важно для тебя. И как сложно вести дом, я тоже не понимал. Думал, все делают духи.

— Ну, они и правда все делают.

— Делают. А думаешь за них — ты. Знаешь, это был очень правильный поступок — оставить меня наедине с домом. А то я бы так и не понял, как он у нас ведется. И не догадался бы у тебя спросить. Слушай, ты белье в гостевых спальнях по какому-то принципу стелешь или просто так?

— В две спальни — из небеленого льна, тканое вручную, в остальных — просто покупное. Для наших спален я закупила отдельные комплекты — лавандовое, зеленое и аквамариновое себе, серое, темно-синее и белое с морским рисунком — тебе. Ты у себя спал?

— У тебя, — признался Грен. — Очень скучал. Извини. У тебя табаком пахнет, а в гостиной запах выветрился на второй день. Ты когда вычесываешь Киану, шерсть выкидываешь или собираешь?

— Собираю. Потом спряду, что-нибудь свяжу. Как Кай?

— Неплохо. Оказывается, он ест охлажденное мясо, индейку главным образом. И я купил яиц индейки, из них омлет вкуснее получается. А вообще завтра съезжу на рынок органических продуктов, помнишь, он в цоколе того молла, куда мы в первый день ездили?

— Что, все подъели?

— Ну… — замялся Грен, — я не очень представляю, где ты закупаешь продукты, а запасы у нас большие. Были.

— Значит, съездим вместе. Я на Ферри-плаза закупаюсь и на тридцать девятом пирсе. Завтра у нас какой день недели?

— Вторник.

— Вот и отлично. Ферри-плаза работает по вторникам, четвергам и субботам до двух. Надо будет только мою машину взять, у нее багажник побольше.

— Я буду менять машину на внедорожник, — сказал Грен. — Если мы с Эшу и Дани будем выходить на Дорогу…

— Я помню ваш разговор. Я бы поговорила с Йодзу. Хорошую машину может подсказать его брат, Росс. Может, даже пригонит. Он сам дорожник, а надежные колеса на Дороге — это критично, особенно если вы заберетесь в неиндустриальные миры. Слушай, ты возмешься написать список продуктов? Я слишком устала.

— Попробую. Если что, дополним его и я съезжу в четверг.

— Вдвоем, вдвоем. Никто новый не приходил?

— Нет пока. Как ты управлялась с волосами одна?