Ситтин

Дэн тем временем накрывал на стол.

— Это тебе так кажется, — заметил он, — потому что ты сидхе. Ты видишь разницу между сидхе и человеком с примесью крови ши, а люди почти не замечают. Но Тами рыжая и с челкой, а Туу-Тикки — блондинка и зачесывает волосы назад, это уже большая разница для непрофессионального взгляда.

— Куплю новое платье, — улыбнулась Тами. — И каблуки повыше. И сделаю «смоки айз». Давно хотела попробовать.

Средний пришел, только когда еду уже раскладывали по тарелкам. Он поцеловал жену и мужа, улыбнулся Грену, а после завтрака вызывался выгулять собаку и позвал Грена с собой. Его собака была рыжим ирландским сеттером, точно таким, о каком Грен раздумывал год назад.

— Что стряслось? — прямо спросил Средний, едва они вышли из калитки.

Он спустил собаку с поводка и пошел по тропинке. Их обогнал бегун с плеером на плече, в черном спортивном костюме и кислотно-зеленой бандане.

— Да уж, это не ситтин, — пробормотал Грен, дождавшись, пока бегун скроется из вида. — Как ты думаешь, насколько похожи Туу-Тикки и Тами?

— За вычетом того, что Туу-Тикки — сидхе и живет в ситтине, а Тами — почти человек и живет в человеческом городе? — уточнил Средний. — Весьма похожи. Так что у вас случилось?

— Я обидел Туу-Тикки, — признался Грен. — Сильно. Не понял этого сразу.

— Насколько сильно?

— Она улетела куда-то в Европу вчера вечером. Совершенно внезапно. Причем я сдуру прямо перед отлетом обидел ее снова, но там я хоть понял, в чем дело. Она сняла фортепианный аккомпанемент для гитары, а я не понял, что для нее это значит.

— Что за песня? — уточнил средний.

Грен напел, как помнил.

— Вертинский, — заключил Средний. — Что само по себе не сахар. Называется «Бал Господен», послушай текст. Очень депрессивная вещица. А что было до того?

— Мы с Эшу и Дани пытались сыграться. Без особого успеха.

— Неудивительно. Лебедь, рак и щука, каждый тянет в свою сторону. Но это преодолимо. Туу-Тикки, как я понимаю, с вами не играла?

— Нет. Ей не дается импровизация. Опыта не хватает.

— Она импровизацию еще и не любит, если ты не заметил. Она вообще довольно холодно относится к джазу.

— Не заметил, — повинился Грен. — Она слушала со мной, ей нравится.

— Ей нравишься ты и она хочет иметь общие с тобой интересы, — поправил Средний. — А по-настоящему ей нравится фолк со всеми его варициями. И кое-что из того, что называется «авторской песней», — последние два слова Средний произнес по-русски. — Мы довольно плотно общались в твое отсутствие. И вот тебе главная обида, о которой она тебе не скажет, а ты сам не додумаешься: ты ее оставил. Резко, внезапно, почти без предупреждения и надолго. Принимать гостей в доме-у-дороги нелегко даже командой, принимать ваших гостей… — он покачал головой. — Пока тебя не было, люди — чистокровные, я имею в виду — вообще не приходили. Ей было тяжело. Но, насколько я успел узнать Туу-Тикки, за это она бы не стала отыгрываться — у нее есть Тами, чтобы поплакаться, они друг друга понимают. Случилось что-то еще?

— «Я бы обиделась, не будь ты так прав …» — пробормотал Грен. — Вот что она сказала. А эмоциональный фон был смешанный, и я его не разобрал.

— Ага, — кивнул Средний. — И что ты ей ляпнул?

— Что-то про высший пилотаж. Что импровизация — это высший пилотаж в игре на инструменте, и ей до него далеко. Мы обсуждали репетицию и я объяснил, почему Туу-Тикки лучше не принимать в ней участие.

— Ох, — отозвался Средний.

— Но что я сказал не так? — взмолился Грен.

— Послушай, — шагов через десяток начал Средний, — у тебя же это первые отношения?

— Ну… да. Вишез, я думаю, не в счет.

— Я имел в виду женщин.

— Тогда первые.

— Причем жил ты с дедом и бабушкой, и как выстраиваются отношения с самого начала, понятия не имеешь.

— Я был уверен, что у нас все хорошо.

— У вас было все хорошо. У вас будет все хорошо. Если ты научишься не ляпать задевающие Туу-Тикки вещи при чужих людях. Помимо того, что если ты хочешь, чтобы она продолжала заниматься музыкой, ее надо хвалить и поддерживать постоянно…

— Почему? Она достаточно уверена в себе.

— Это тебе так кажется. У всех наших милых «Т» — у Тави, Тами, Туу-Тикки — есть травма, связанная с музыкой, у каждой своя. Старший с этим так и не справился. Мы с Дэном — от силы наполовину, нам так и не удалось уговорить Тами петь публично, она поет только дома, а от инструментов шарахается. Кто-то, как-то, когда-то очень сильно обрубил им самовыражение через музыку. Причем настолько сильно, что ни одна не рассказывает, как и когда это случилось. И Туу-Тикки не расскажет.

— Я понял. А при чем тут чужие? К тому же, они еще и не люди.

— Но они чужие. Ни Эшу, ни Дани — не члены вашей семьи. Черт, Грен, да они даже не друзья вам. Они в принципе никому не могут быть друзьями. Дани — в силу инфантильности, Эшу — потому что он лорд Первого Дома. Друг с другом они ладят отлично, я очень рад за них, но именно в присутствии Эшу я особенно берегу свою семью, потому что он может сделать гадость и внимания на это не обратить. А ты так лихо подставил Туу-Тикки, и сам этого не заметил.

— Получается, я отделил нас троих от Туу-Тикки, причем вслух и публично? Мы трое играем вместе, а она недостойна? Она так это восприняла?

— Скорее всего, — согласился Средний. — А характер у нее не тот, чтобы устраивать сцены по какому бы то ни было поводу. Так что она просто улетела успокаиваться, как ты говоришь, куда-то в Европу. Да еще с похоронным настроением.

— Я идиот.

— Ты молод и неопытен, — пожал плечами Средний. — Это проходит с возрастом. Кстати, вы где репетировали?

— В гостиной. Там хороший звук.

— Переберитесь в подвал или в гараж. Да хоть на холм, только освободите гостиную.

— Зачем? — не понял Грен.

— Чтобы Туу-Тикки не чувствовала себя лишней в собственном доме. И чтобы не мешать играть ей.

========== 13 ==========

«Долетела», — писала Туу-Тикки в блоге. — «Джет-лаг такой джет-лаг. И мелатонин не взяла, чучундра, а до аптеки еще не дошла. Устала и взбудоражена. Сейчас ночь, я сняла номер в бывшем «Интуристе», забыла, как называлась эта площадь в мое время. То ли Площадь Освобождения, то ли еще как-то. В самом начала бывшей улицы Ленина. Завтра поброжу по ней. Интересно, в том кафе все еще подают те восхитительные взбитые сливки?»

Грен оставил комментарий: «Все-таки Россия? В каком городе эта улица Ленина?»

Она не ответила. Наверное, легла спать.

Ему было тревожно. Одна, без духов — все семеро остались в доме, он проверял, — где-то на огромном постсоветском пространстве…

На следующий день появились фотографии. Широкая улица, застроенная псевдоклассическими домами, засаженная высоченными деревьями, с вывесками латиницей, но с незнакомыми знаками, на языке, который Грен понимал, но не мог опознать. Фотографий было немного, и были они странные. Наверное, они что-то значили для Туу-Тикки, но что — он не мог распознать. Ее детство? Ее юность? Что для нее значит этот мрачный серый двухэтажный дом с высоченным деревом рядом? Это псевдоклассическое здание — какой-то лицей? Эта низина, заросшая травой и окруженная деревьями?

На третий день в блоге появились фотографии самой Туу-Тикки: вот она с трубкой на парапете у какого-то фонтана, в джинсах и блузке с длинными рукавами; вот она с веточкой черешни в руке; вот она в обнимку с каким-то деревом… Кто ее снимал? Кому она доверила камеру?

А город, по которому она бродила, Грену понравился: зеленый, невысокий, довольно старый, с холмами и узкой речкой в центре. Туу-Тикки явно знала этот город когда-то, она писала о нем как о старом друге, она рассказывала о крымских соснах, которые когда-то были ростом с нее, а теперь вымахали в целый лес, о каштаново-кленовой улице. Воспоминала, как цвели клены и на город обрушился снежный шквал, и она поутру, в темноте, еще до рассвета, смотрела, как просвечивают под уличными фонарями зеленые листья в снегу… Ей было хорошо там, и Грен радовался за нее. Вот только на комментарии она не отвечала. Вообще никому, не только Грену.