Ситтин

Туу-Тикки утешающее погладила его по волосам. Она сидела на холме и смотрела на далекий океан, слабо мерцающий под звездами. Было прохладно, и она накинула поверх платья шаль, а Грен так и остался в замшевых штанах и шелковой рубашке. Рядом с Туу-Тикки на земле стояла чашка с блюдцем, полная ромашкового чаю с медом. Грен свой чай уже выпил, и духи унесли посуду. Ниже по холму рыскал в поисках сусликов Кай.

— Тяжелые гости, — согласилась она. — Но это ничего. А у Гинко депрессия.

— Так поздно? Отчего?

— Кажется, он только сейчас осознал, что его действительно пытались убить люди, которым он доверял, а науськал их его же коллега.

— Странно, что он подумал об этом только сейчас.

— У него только третий день как перестала постоянно болеть рука и с ребер сняли повязку. Ресурс появился. Постоянная боль отжирает кучу сил.

— Да. Я знаю. Знал когда-то. Успел забыть.

Туу-Тикки отпила чаю и закурила трубку. Прикуривала она долго — огонек зажигалки сдувало вечерним бризом.

— Ты заметил, — сказала она, — Тар и Вэйд не выдают эмоционального фона?

— Гинко тоже не особенно.

— Гинко просто очень ровный. А эти — как рядом с деревом стоишь. Чувствуешь, что живое — и все.

— Вот поэтому я и устал, — Грен сел и обнял Туу-Тикки. — Как же я тебя люблю.

Она прильнула к нему — маленькая, теплая, легкая.

— Если бы я только подозревал, что мы с тобой когда-нибудь встретимся, я бы не решился на самоубийство, — продолжил он.

— Если б не оно, мы бы не встретились, — напомнила Туу-Тикки. — Разные миры. Это в чем-то жестоко — когда истинная пара раскидана по разным мирам. Интересно, что же такого мы вытворили в прошлый заход, что нас так раскидало?

— Поссорились? Поклялись, что знать не хотим друг друга? Не представляю.

— Или мы умерли давным-давно на какой-то базовой Земле, а когда раскинулся веер, нас и раскидало, — предположила она. — Ну вот как веер Гайй развернулся. Изначально-то там предполагался только один Сефирот, один Клауд и так далее. А их девять.

— Разве что очень давно, — с сомнением произнес Грен.

— «Где мы жили, как мы жили, улыбаясь и печалясь, мы сегодня позабыли, потому что повстречались — навсегда», — пропела Туу-Тикки.

— Это откуда?

— Старый русский мультфильм про Золушку с чудесной музыкой.

— А я все больше старые фильмы про войну смотрел. Мы с братьями как-то обсуждали — «Апокалипсис сегодня» видели все. Очень прониклись.

— Интересно, чем? Он же про то, как война разрушает человечность.

— Сложно сказать. «Каждый видит лишь то, что в нем уже есть», как ты недавно пела. Песня потрясающая, кстати.

— Но мужская.

— Ну и что?

— Даже не знаю. Выступать-то я все равно не планирую.

— Это ты напрасно. Я хочу поучаствовать в одной весенней ролевке. Эльфом.

— Это забавно. Сидхе играет эльфа. С арфой?

— С луком. Не представляю, как я потащу арфу на полигон.

— Футляр нужен.

— Нужен. Я его даже заказал. Но это для того, чтобы играть на улицах.

— Ты мог бы давать концерты.

— Только когда ты освоишь гитару. Будем играть вместе.

— Не покидая Сан-Франциско?

— И Окленда, и Беркли. Я думаю, будет правильно, если к ночи мы сможем возвращаться домой.

— Не помешали бы флейта и перкуссия. Дани же хочет играть с тобой.

— Что-то они с Эшу запропали.

— Мало ли у них дел? Я не хочу видеть Эшу в доме, когда там есть больной. У него недобрые шутки.

— Эшу же, — улыбнулся Грен. — Имя и сущность. Как ты думаешь, не попросить ли для Гинко аудиенции в Первом Доме?

— Я уже попросила. Его ждут послезавтра. Йодзу проведет. Может, Гинко даже исцелится.

— То-то его лечащий врач офигеет, — рассмеялся Грен. — Ну, так ему и надо. Мне кажется, он до сих пор в недоумении оттого, что ты на свои деньги лечишь какого-то японского бродягу.

— Ну, не на свои.

— Врач-то об этом не знает. Что, кстати, с протезом глаза?

— Как только снимут гипс. И еще пара месяцев адаптации, если Гинко не взвоет раньше.

— Ему не нравится у нас?

— Ему очень нравится у нас. Что его смущает. Понимаешь, по меркам его обыденной жизни то, как он живет сейчас — это роскошь, не всякому аристократу доступная. Все базовые потребности удовлетворяются мгновенно — вкусная сытная еда, комфортное место для сна и работы, хорошее лечение, прекрасный климат, удобная одежда. Мы сегодня заехали за обувью для него, ему же нужны хорошие трекинговые ботинки. Так он почти испугался возможности выбора.

— Это плата за двадцать лет его работы в Ямато. Я скажу ему. А разве в Японии климат хуже здешнего?

— Экстремальнее. Оползни часто, туманы в горах, летом жара и насекомые, зимой — дожди и снег.

— Да, снега мы здесь не дождемся. А оползней сколько угодно.

— Южнее. Тут — почти нет, другие почвы. И грунт хорошо укрепляют деревьями. Я обещала показать ему секвойи.

— И мне покажи. Я не видел.

— Да и я сама не видела. Тами говорит, если ехать в Редвуд с дорожником, вместо пяти часов дорога сокращается до часа.

— Тогда тем более поедем вместе. Ты спрашивала Йодзу про тех, кто придет к нам умирать?

— Да. Он, правда, сомневается, но я уверена. Говорит, тело надо уложить в камин, а там пламя само все сделает.

— Ну, в наш камин можно уложить бизона, — рассмеялся Грен. — Сомневается-сомневается, а предусмотрел.

— Это не он. Это Хаору.

— Вот уж кто о смерти помнит постоянно. Ты заметила, у Тами и у Тави камины меньше нашего?

— У них и дома меньше. Когда создавали ситтин, у кого-то разыгралось воображение, — мечтательно вздохнула Туу-Тикки.

— Или включилось соображение, — возразил Грен. — Мне слабо верится, что десять лет назад Первый Дом не умел создавать ситтины, а два года назад вдруг научился.

— Может, дело в Хаору? — спросила Туу-Тикки. — Наш дом несет на себе его отпечаток, магия ситтина отмечена его силой. На остальных домах он не запечатлился.

— Храм Смерти, — пробормотал Грен. — И мы как ее предстоящие. Как же мы детей-то в таком доме растить будем?

— Ну откуда у нас дети? — вздохнула Туу-Тикки. — Знаешь, перестало болеть.

Грен поцеловал ее в волосы.

— Должно было перестать. Какие-нибудь дети у нас непременно будут. Приемные, конечно, но велика ли разница? Пойдем в дом. Смотри, Кай уже наелся.

========== 10 ==========

— «Поколение дворников и сторожей потеряло друг друга в просторах бесконечной земли…» — пела Туу-Тикки.

Грен слушал, отмечая, что когда она поет, голос у нее куда ниже обычного; что играет она хорошо и уверенно — интересно, она училась все время, что его не было? Отметил для себя, что стоит спросить про «поколение дворников» — что это значит и о чем это все.

Дом был почти пуст: Гинко на целый день отправился в Первый Дом, Кай — на Клеа, коты ушли в сад. На молоденьком мандарине свила гнездо какая-то птица, и Грен понадеялся, что коты не спугнут ее. Надо будет что-нибудь придумать к тому времени, как в гнезде появятся птенцы.

— Пробирает, — признался Грен, когда Туу-Тикки замолчала. — Про отцов — особенно.

— А я-то всегда думала, что эта песня очень сильно привязана к восьмидесятым, — покачала головой Туу-Тикки. — Тогда в СССР было уголовное преследование за тунеядство — если мужчина официально нигде не работал, его могли посадить. Многие музыканты, поэты и художники устраивались на такие низкооплачиваемые работы, вроде сторожа сутки через трое, чтобы и числиться где-то, и было время для своих проектов.

— А женщины? — Грену стало интересно.

— Они могли быть просто домохозяйками. Но это редко практиковалось — зарплата мужа редко покрывала нужды семьи, а пособия на детей то ли были совсем небольшими, то ли их не было, я не знаю. Мне в восемьдесят девятом всего семнадцать исполнилось.

Грен прикинул возраст Туу-Тикки. Получалось, ей сейчас сорок три или сорок четыре. Говорить о своем открытии вслух он не стал, да и значения оно не имело.