Искупление Гренгуара

— Молчать! Вперед оба, — Бородавочник пнул обоих пленников. — В твоем распоряжении, Ахмет.

Пьера и Тео сковали одной цепью и быстро потащили по ночным улицам Парижа. После приступа возбуждения, поэтом овладела спасительная апатия ко всему. Мари в безопасности. Он выполнил свое обещание, данное ей. И в какой-то мере искупил свою вину перед Эсмеральдой. Совершил благородный поступок. И за него следовала неминуемая расплата. Да, в этом вывихнутом мире за добрые поступки платят страшную цену: смерть либо тяжелая болезнь. А за подлость, развязанные войны, насилие следует щедрое вознаграждение в виде долгой и счастливой жизни. Таковы реалии. Пьер мысленно прощался с возлюбленной, с Парижем, с самой жизнью. На него пахнуло сыростью и повеяло запахом стоячей воды. Они уже добрались до пристани.

— Выхода нет только из гроба, поэт, — буркнул на ухо Пьеру Тео и толкнул в плечо. — Посмотри на камень справа.

Гренгуар повернул голову, и сердце его остановилось, а глаза наполнились непролитыми слезами. В свете факелов он увидел воткнутую в щель между камнями дощечку, на которой чем-то вроде известки было выведено: «J’attendrai». Последние слова, что сказала ему Мари. И теперь каким-то чудом она нашла способ напомнить ему о том, что жива и будет ждать. Что все его страдания не напрасны. Может рановато он похоронил себя? Может, жизнь еще не кончена? «Dum spiro, spero» — вспомнилась ему ненавистная латынь. Пьер криво усмехнулся и ступил на качающуюся палубу шхуны.

========== Воскресшее прошлое. ==========

Комментарий к Воскресшее прошлое.

В этой главе нет Гренгуара. Уж извините. Он появится в следующей части.

Спустя неделю после описанных событий по дороге, ведущей из Парижа в Тур, двигалась группа бродяг, состоящая из двух мужчин, ребенка и девушки, закутанной от пронизывающего ветра в мужской плащ. Мари (а это была она), не расставалась с плащом Пьера с тех пор, как разлучилась с возлюбленным. Это была единственная память о нем. К тому же очень полезная в той кочевой жизни, которую ей приходилось теперь вести. Однако девушка не роптала. Можно сказать, она никак не выражала своего отношения к происходящему. Мари будто заледенела в своем горе. Молча брела по грязным дорогам, нечувствительная к холоду, голоду, усталости. Жерар с тревогой вглядывался в ее замкнутое, бескровное лицо, на котором остались лишь огромные глаза. Днем Мари без устали шагала по дорогам, никогда не интересуясь, куда же собственно ее ведут. Ночью же чаще всего грезила, обняв руками колени и завернувшись в столь драгоценный плащ. Мари нравилось думать, что это руки Пьера обнимают и согревают ее. В такие минуты приходила какая-то странная уверенность, что когда-нибудь он непременно вернется к ней, обнимет крепко-крепко и больше никогда не уйдет. Но, увы, это были всего лишь мечты, безжалостно растворявшиеся в лучах рассвета нового дня, такого же тоскливого и безрадостного, как и все предыдущие.

Единственным существом, способным вывести Мари из ледяного оцепенения, был малыш Биби. После того, как мальчик так ловко и бесстрашно доставил на пристань табличку с обещанием ждать, он стал для девушки просто героем, маленьким братом. И она старалась оберегать его в тяготах трудной дороги. Укутывала плащом от дождя и ветра, укладывала спать поудобнее, иногда рассказывала интересные истории о дальних странах, или сказки о цветах и эльфах. И конечно изо всех сил старалась его подкормить. Делила свой скудный кусок таким образом, чтобы мальчику доставалась большая часть. То, что доставалось самой Мари, было уже едва различимо человеческому глазу. Весь этот дележ, разумеется, происходил втайне от Жерара. Однако он вскоре заметил подобное распределение трапезы и отвесил Биби подзатыльник.

— Еще раз увижу такое, надеру уши так, что надолго запомнишь, — грозился бывший предводитель «Адовой кухни». — Ты меня понял? А ты тоже не смотри на меня умоляюще своими глазищами, — повернулся он к Мари. — Разбалуешь мне мальчишку.

— Но Жерар, — пыталась возразить девушка, заступаясь за своего любимца, — он растет. Ему нужно побольше есть. А мне достаточно. Я совсем не хочу есть.

— Конечно, не хочешь, — продолжал бушевать «Красавчик», — ты на себя посмотри. Тень, не человек. Свалишься где-нибудь на дороге, я тебя на горбу тащить не стану. Околеешь и все.

— Если говорить по совести, — тихо сказала Мари, — то я и этой порции не стою. Из-за меня вы все вынуждены были покинуть насиженное место и разбрестись кто куда.

— Вот истинно бабский ум, — ехидно заметил Жерар. — Все вертится только вокруг ее особы. Ради тебя вот прямо вся банда разбежалась. Да мы это решили еще раньше, чем твой полоумный поэт появился. Нам бы все равно покоя не было. Боюсь, что у Бородавочника есть влиятельные знакомства в высшем свете. Из тех, кто мало обременен нравственными законами. И пользуется услугами сомнительного толка, предоставляемыми этой мразью. Все мы перешли ему дорогу. И расплачиваемся за это. Но не смей мне заживо в гроб ложиться. Вернется твой ненаглядный, черт бы его побрал. Не такой человек Жженый, чтобы дать ему умереть просто так. Иначе покоя не будет обоим ни на том, ни на этом свете. Дождись только. Голодом себя не мори.

— А зря ты, Жерар, мне ее в подручные не отдаешь, — вмешался в разговор Бернард. — Такие ловкие пальцы. Просто удовольствие смотреть. Чем она жить по-твоему станет?

— Не нужно ее в наше ремесло впутывать, — нахмурился «Красавчик». — Слишком много в нем ужасных случайностей. А ты выучил ее ножом владеть — и хватит. Пригодится. А чем жить будет — не твоя печаль. Я позабочусь об этом. Хватит болтать. Нам еще много пройти сегодня нужно.

***

— Мадам, там какие-то бродяги. — Николя, работник на ферме Ленуар, неторопливо вошел в кухню. — Я предложил позвать хозяина. Но они хотят поговорить с вами.

— Странные бродяги, — мадам Ленуар вытерла руки о передник. — Ну, хорошо, идем, узнаю, что им надо.

— Там девушка и маленький мальчик, — добавил Николя.

— Добрый день, — хозяйка фермы подошла к воротам, где ее поджидала группа из четырех человек. — Вы, очевидно, голодны. Проводи их на кухню, Николя.

— Здравствуй, Мадлен.

— Вы… разве мы знакомы? — мадам Ленуар вгляделась в изуродованное лицо человека, назвавшего ее по имени. — Ваш голос… мне кажется …

— Труппа Жака Безродного, — слегка улыбнулся «Красавчик». — Десять лет назад.

— Жерар? — полувопросительно произнесла Мадлен. Затем осторожно, дрожащими пальцами коснулась страшного шрама на его лице. — Да. Это он. Десять лет… десять лет… — повторяла она со слезами на глазах.

За окнами уже была глухая ночь. Все обитатели фермы и гости давно спали. И только Мадлен и Жерар все говорили и говорили. Им было, что вспомнить.

— Я очень испугалась, когда в нашу повозку ворвались солдаты, — вспоминала Мадлен. — Они искали тебя и перевернули все. Я так боялась, что ты не успел уйти. И они найдут тебя.

— К тому времени я был уже далеко, — успокоил ее Жерар. — И вообще, я везучий. Из стольких передряг выворачивался.

— Да я уж вижу, — вздохнула Мадлен. — По шраму твоему вижу. Расскажешь?

— Не сейчас. Когда-нибудь потом.

— Мне кажется, у нас с тобой не может быть «потом», — тихо сказала женщина. — Я ведь любила тебя.

— Я знаю, — Жерар осторожно погладил руку Мадлен, загрубевшую от тяжелой работы.

— Любила твою дерзость, какую-то бесшабашность, отчаянность. Ты никогда не искал легких путей. Я часто думала, где ты? Что с тобой стало после того, как ты вынужден был бежать из-за того злосчастного памфлета. Вот и довелось свидеться. Хотя бы жив, — невесело усмехнулась женщина.

— А ты? — осторожно спросил Жерар. — Ты ведь была одной из подающих большие надежды в нашей труппе.

— Я получила известие, что отец очень болен. И ухаживать за ним некому. Мама умерла. Двоих моих братьев тоже забрала холера. Я приехала на ферму. И осталась. Отец простил мое бегство «в актрисы». И оставил мне ферму. Но женщине одной трудно с таким хозяйством. И тогда отец настоял, чтобы я вышла замуж за немолодого соседа-вдовца. Франсуа оказался хорошим человеком и никогда не попрекал моим прошлым актрисы. А я стала матерью для его троих детей. Правда, в церкви мне пришлось принести покаяние, прежде чем заключить этот брак. Да и соседи долго еще обходили меня стороной, ожидая, очевидно, что я стану устраивать тут пьянки и гулянки. Но я просто работала. И постепенно все вошло в колею. Хотя особой дружбы мы ни с кем не заводим и по сей день. Вот так.