Искупление Гренгуара

Исподволь наблюдая за девушкой, Гренгуар лишний раз убеждался, что она здесь чужая. В ее манерах полностью отсутствовала вульгарность. Спокойное достоинство сквозило в каждом ее жесте, в том, как бесшумно и аккуратно она ела. При том, что с голодом здесь она была явно знакома.

— А это доест Лизетта, — Мари сгребла в горсть оставшиеся крошки.

— Лизетта? — переспросил Пьер.

— Мышка, — пояснила девушка. — Она часто приходит.

— Удивительно, — пробормотал поэт. — Ты не боишься мышей.

— Какой вред может нанести крохотное существо? — грустно сказала Мари. — С недавних пор я поняла, что бояться нужно людей. И только людей.

— Может быть не всех, — Пьер осторожно привлек ее к себе.

— Разве только они будут похожи на тебя, — девушка закрыла глаза, наслаждаясь его теплом и нежностью. — Я расскажу тебе все. Времени у нас еще хватает.

— Если тебе тяжело… — начал было поэт, но к губам его прикоснулись тонкие пальчики:

— В прошлую нашу встречу ты проявил достаточно деликатности. Теперь имеешь право знать все. — Мари с минуту собиралась с мыслями, а потом начала свою печальную повесть:

— Мой отец был лекарем. Редким человеком. Мудрым и бескорыстным. Он мог бы быть богатым, стоило ему только завести клиентуру среди знатных и влиятельных. Однако отец считал, что предназначение лекаря лечить любого страждущего, вне зависимости от состояния его кошелька. И наживаться на людском несчастье это преступление. К нему мог обратиться за помощью самый последний бродяга в любое время дня и ночи. И отец делал все, что в его силах, чтобы спасти каждого. Однако, как водится, самоотверженность и бескорыстие не самые нужные качества на этой земле. Люди подобного склада долго не живут. Отец заразился какой-то тяжелой лихорадкой от пациента. Себя он спасти не смог. Мама осталась одна с двумя детьми. Моему брату Гийому исполнилось пятнадцать. Он уже два года помогал в лавке торговца тканями, мсье Традиво. Меня же мама учила хорошим манерам и вышиванию. Говорят, получалось неплохо. Кое-что даже удавалось продать. Жили мы небогато, зато дружно. Я часто вспоминаю тихие вечера втроем. Было так спокойно и уютно. Никогда больше этого не повторится.

Мари помолчала, погрузившись в воспоминания, а затем продолжила свой рассказ:

— Мама тоже не зажилась на свете. Ее унесла недавняя эпидемия холеры. И мы с братом остались вдвоем. К тому времени Гийом дослужился до приказчика в лавке. Однако Традиво был до крайности скуп. Платил мало. Иногда мне удавалось продать вышивку. Но это были крохи. Когда становилось совсем уж туго, я приходила убираться в дом Традиво. Хотя Гийом относился к этому крайне негативно. Из-за похотливых взглядов, которые бросал на меня его хозяин. Брат очень просил, чтобы я как можно реже посещала дом Традиво. Я обещала.

Однажды в лавку пришел большой заказ на ткани. Гийом должен был доставить их в замок и получить деньги. И случилось непоправимое. На них напали разбойники. Людей кого покалечили, кого убили. Деньги отобрали. Брат был еще жив, когда его привезли домой. “Прости, не уберег тебя”, — последнее, что я слышала от него. Свет померк. Я осталась одна.

После похорон Традиво сказал, что ему необходимо обсудить со мной некоторые деловые вопросы. Мы пришли в его дом. Оглушенная горем, я плохо понимала, что происходит, и что он говорит. Однако слова: “Твой брат оставил после себя большой долг”, — вернули меня к действительности.

— Я не привык терять деньги, — продолжил Традиво, нехорошо усмехаясь. — Тем более такие деньги. Итак, что будем делать?

— У меня остались некоторые вышивки, — пробормотала я.

— Что за них дадут? — махнул рукой торговец. — Какие-нибудь слезы.

— Уборка в вашем доме, — продолжила я лихорадочно искать выход. — Теперь я бы могла убираться ежедневно. А больше я ничего не могу предложить.

— Подумай, — Традиво наклонился ко мне. — Ты обладаешь большой ценностью, которой действительно могла бы расплатиться.

Мгновенно меня бросило в жар. По тону и сальному взгляду нетрудно было догадаться, к чему он клонит.

— Нет, — пересохшими губами пролепетала я и вскочила.

— Нет у тебя другого выхода, — нагло рассмеялся Традиво и схватил меня. Я билась в его лапищах, кусалась и царапалась, как дикая кошка. Но он был сильнее меня. И он получил то, что хотел.

— Негодяй! Подонок! — хрипло выкрикнул Гренгуар. До сих пор он не проронил ни слова. Но ужас этого момента в рассказе Мари заставил его содрогнуться. — Да как таких только земля носит?!

— По моим наблюдениям именно таким лучше всего живется на этой земле, — горько усмехнулась девушка. — Они не обременяют себя моральными принципами, совестью, не рефлексируют. Они живут полной и успешной жизнью. И их потомки тоже. А лучшие сгорают слишком быстро. Ты можешь что-то возразить?

— Нет, — обескуражено пробормотал поэт. — Иногда я тоже думал, почему так происходит. Ответа нет. Ты можешь продолжать? — тихо спросил он.

— Да. Осталось немного. Три дня негодяй развлекался со мной, как хотел. Потом заявился со следующей речью:

— Ну что же, моя прелесть, — начал он с этой своей гаденькой ухмылкой, – будем решать твою дальнейшую судьбу. О замужестве теперь можешь забыть. Не возьмут. Побрезгуют надкушенным яблочком. Но есть одно чудное заведение, в котором тебя с восторгом примут и оценят. Долг на тебе еще висит. Там ты сможешь заработать достаточно, чтобы вернуть мне все до мелкой монеты.

Я почувствовала дурноту, в голове зашумело. Только этого не хватало. Грохнуться сейчас в обморок перед этим упырем. Доставить ему удовольствие. Собрав последние силы, я просто плюнула в лицо своего мучителя. Да к сожалению, промахнулась.

— Какой восхитительный темперамент, — расхохотался Традиво. — Это просто сводит меня с ума. Я буду навещать тебя на новом месте. Не хочу лишаться такого удовольствия.

Ты, может быть, спросишь, почему я не убила его или себя? Не знаю. Все свалилось так внезапно. Как снежный ком. Смерть брата оглушила меня. Все ощущалось будто в тумане, будто в страшном сне. Казалось, я вот-вот проснусь, и все закончится. Но, увы, эта проклятая комната и есть моя реальность. Два месяца прошло с тех пор. А кажется вечность. Целая вечность страшной жизни, горькой, как женская трава из запасов моего отца. Мама однажды доверила мне эту мрачную тайну.

“Я очень надеюсь, что ты никогда не прибегнешь к этому средству, —шепотом сказала она. — Однако никто не знает, что ждет за ближайшим поворотом. А жизнь так часто беспощадна к женщинам. Особенно таким прелестным, как ты, моя девочка”.

И вот я оказалась в аду. Зато на особом положении. У меня бывают немногие избранные посетители. Из тех, кто получает наслаждение, покупая чистоту и скромность за деньги. Пока еще я гожусь на эту роль, — Мари засмеялась, но из глаз ее полились слезы.

— Ну все, все, моя девочка. Не надо больше, — Гренгуар обеими руками крепко-крепко прижал к себе Мари. Будто желая оградить ее от окружающего ужаса. — Я все понял. Тише, тише, моя хорошая. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты будешь свободна.

— Пьер, милый, — испуганно забормотала девушка, — не нужно. Ничего не нужно. Они страшные люди. Ни перед чем не остановятся. Я пережила слишком много потерь. Если потеряю еще и тебя… Обещай, что не станешь ничего предпринимать. Обещай.

— Да, конечно, я обещаю, — рассеянно кивал головой поэт, погруженный в свои мысли. Сейчас он мог пообещать ей Луну с неба. Только бы успокоить. В его душу входило что-то новое, незнакомое. Впервые в жизни мысли были заняты не только собственной персоной. Впервые он впустил в свое сердце чужую боль, чужое страдание. И это заставило позабыть собственные невзгоды. Может быть, это и есть любовь? Пьер не знал. Ему ясно было только одно: перед ним родная душа. Ей он поведал свою боль в первую встречу. И она разделила ее, без ненужных расспросов и упреков. Теперь его очередь помочь ей. Вырвать из этого паучьего угла, в котором она мечется, будто пойманная бабочка. И для начала он должен найти того паука, что запутал беззащитную девушку в своей страшной паутине.