Страница 93 из 108
— Я поговорю с ними, — решительно сказала Катриона. — Где их найти?
— Сир Матиас на днях обязательно зайдёт, я скажу ему, что вы хотите вернуться. Только это будет не быстро, — предупредил Меллер. — Гораздо медленнее, чем в почтовой карете.
— Конечно, — кивнула Катриона. — Там свежих лошадей каждый раз запрягали, а фуры потянут одни и те же, не разгонишься.
— Или, — сказал он, — найму для вас охранника на одну поездку, и отправитесь в почтовой карете. Хотите? Так будет гораздо быстрее.
Катриона вспомнила непрерывно ссорящуюся пару и трактирные постели, в которых никто уже не будет жарить клопов заклинаниями.
— Нет, — сказала она. — Я лучше с Ренатой на козлах фуры посижу, чем с ещё одной пилой в карете. Вз-вз-вз… Муж ладно, заслужил, а мне-то за что всё это выслушивать?
— А Рената опять ядовитых гадостей наговорит, — поддразнил он.
— Ну и ладно, зато она всегда дельные гадости говорит. Полезные. Надо только запоминать и повторять при случае.
— Как тому актёру, про которого вы предположили, что он тоже замуж хочет?
Ох, хорошо, что лицо наверняка раскраснелось от резкого ветра! Опять и щёки, и скулы, и уши запылали от воспоминаний.
— А вам уже наябедничали?
— Конечно. Тётушка Лета так смеялась. Очень вас хвалила за острые зубки, иначе с этими деятелями нельзя.
Про Марча он не сказал ни слова, хотя наверняка ему донесли уже, что тот пошёл проводить Катриону вместо хозяйки дома, даже в карету посадил. Счастье, что во дворе и тем более в самой карете было темно, и возница вряд ли мог что-то разобрать в её лице. А пока она доехала, и щёки перестали гореть, и с губ сошла припухлость. Ну, она на это надеялась. Утром во всяком случае, глядя в зеркало, ничего подозрительного она в своём лице не нашла. Правда, ей всё равно казалось, что все Веберы-Меллеры, считая и кошек, знают, чем она занималась прошлым вечером.
Они дошли уже до моста, за которым начинался монастырский сад. Поворачивать туда смысла не было, как и идти прямо, в поля за городом. Катриона остановилась и какое-то время молча разглядывала каменный мост, выгнувшийся пологой, как «дождливая» радуга, дугой. Его тоже порядком замело, но всё равно он смотрелся внушительно и по-своему красиво. Основательно и надёжно, так уж точно. Построили бы гномы и через Серебрянку что-нибудь в этом же роде. Гораздо поменьше, понятно, но такой же… солидный.
— Идём обратно? — предложил Меллер, аккуратно, кончиками пальцев, разминая щёки, скулы, кончик носа.
— Да, — словно очнувшись, отозвалась Катриона. — Простите, на мост засмотрелась.
— Гномы предлагали построить не просто мост, а плотину, падая с которой, вода вращала бы колёса и валы, и ещё Канн знает что… хотя скорее уж Сот, чем Канн. Монастырю предлагали провести трубы, чтобы подавать воду для полива и стирки прямо в обитель. Но настоятельница, разумеется, отказалась от услуг нелюдей.
— Я бы не отказалась, — вздохнула Катриона. — Я очень хочу трубы, чтобы была вода для полива, и вообще плотину.
Меллер только кивнул. Может быть, договаривался с гномами и об этом?
Они повернули обратно, ветер теперь задувал сзади… не совсем в спину, скорее в левое плечо, но идти всё равно стало повеселее.
— Вы всё купили, что хотели?
— Хотела для сиры Клементины краски и кисточки купить, но ничего в этом не понимаю, а приказчик так на меня насел, что я просто сбежала, — созналась Катриона. — Видно, почуял дуру деревенскую и решил всучить всякого барахла побольше.
— Давайте завтра сходим вместе. Заодно Мышке купим обещанных кукол.
Теперь уже она покивала, прикидывая про себя, что ещё нужно купить на остатки денег (на дорогу, разумеется, было отложено отдельно).
— Ещё я хотела у вас спросить, — неуверенно проговорила она. — Мне госпожа Стефания… не знаю фамилии, её все по имени звали.
— Мы знакомы, — заверил её Меллер.
— Да, она говорила, что вы несколько раз пели романсы на её стихи. В общем, она прислала мне стихи, а она, оказывается, имела какие-то виды на меня… Что мне ей ответить?
— Вам не понравились стихи?
— Очень понравились, — вздохнула Катриона. — Там, конечно, всё как в балладах о бесстрашных героях, до того уж красиво — и корень крепкий, и стебель несгибаемый, а лепестки нежные… Она меня чертополохом назвала, — объяснила Катриона. — И стихи написала об этом.
— Есть рыцарский орден в Янтарном, если не ошибаюсь, — сказал Меллер, — члены которого носят на щитах изображение чертополоха, а магистры — цепи из золотых цветков. Их девиз: «Никто не может меня ранить, не поранившись сам». — Катриона даже головой покрутила, восхитившись, как можно коротко и точно выразить суть упрямого сорняка. А Меллер закончил: — так что Стефания точно не имела в виду ничего плохого.
— Я знаю. Но что мне ей ответить? И стихи красивые, и сама она миленькая, но мне-то женщины не нравятся!
— Так и напишите, — Меллер, само собой, пожал плечами. — Что оценили, что благодарны, но к сожалению, вам нечем ответить на её чувства. Просто представьте себя на её месте и пишите так, будто это вы полу’чите такое письмо. Вы же не хотите её обидеть, я правильно понял? И не старайтесь высказаться как-то поумнее или покрасивее. Пишите как можете, как чувствуете. Она сама мастерица поиграть словами, фальшь почувствует сразу, а что-то простое и безыскусное её, пожалуй, тронет.
***
За краски и кисти заплатил всё-таки консорт, потому что хорошие были очень уж недёшевы, а плохие дарить не хотелось. Зато кукол Мадлене выбрала и купила сама Катриона. Простых, какими не жалко играть, а не фарфоровых роскошных красавиц, которых и в руки взять страшно — только посадить на полку и показывать гостям. Ну, ладно, не совсем уж простых. Головы и ручки-ножки деревянные, но большие яркие глаза сделаны из цветных стекляшек, а волосы настоящие: у одной каштановые, у другой медно-рыжие. Всё-таки единственная племянница. Других нет и не будет.
И разноцветных фонариков Катриона тоже купила. Тем более, что после праздников отдали их чуть ли не за половину цены. Рутгер Вебер опять дал несколько отрезов всё того же петельчатого полотна, чтобы замотать в него хрупкие колпачки фонариков, а ещё подаренные сирой Мелиссой всем «девочкам» овальные зеркальца в костяных оправах с длинными ручками. Полдюжины, с запасом. Одно, к примеру, просто положить возле большого, чтобы всегда можно было взять его в руки и посмотреть, как причёска выглядит сзади — знаете, да, этот фокус?
А Вебер, кстати, оценил идею Аларики закрыть проплешины в полотне яркими заплатками. Хотя, думала Катриона, продавай он невзрачное, серенькое, со спутанным ворсом полотно хотя бы по цене простого льняного, его бы с руками отрывали: что ни говори, оно было куда мягче и воду впитывало гораздо лучше обычного. Хотя у Вебера вроде бы уже на’чало что-то получаться. Девятеро знают, чего они там мудрили со станками, но новые отрезы были уже без лысых участков, просто нитки тянулись, путались, легко выдёргивались, даже просто зацепившись за что-нибудь. «Когда-нибудь, — с невольным уважением думала Катриона, — добьют они с Марком эти полотенца. Вон же бархат какой делают, такой украшать — только портить. Сообразят и что не так с полотенцами».
Словом, подарки были уложены в одну из фур, и с сиром Матиасом было договорено, что через четыре дня они все вместе отправятся в Вязы (какие-то у него ещё дела были в Озёрном, которые ему не удалось завершить перед праздниками). Напоследок Меллер предложил Катрионе сходить ещё раз в театр на музыкальную комедию. Ту самую, про красавицу-вдову и её секретаря.
Катриона опять надела подозрительно хорошо на ней сидевшее платье госпожи Хорн, подумав, а точно ли та в нём хоть раз куда-то сходила? Не для деревенской ли гостьи оно и шилось, чтобы можно было без ущерба для себя с деревенщиной этой где-то на людях показаться? Сира Мелисса ещё для первого похода в театр одолжила ей свои ботики, потому что не с сапогами же было надевать приличное платье. А чтобы накинуть поверх платья — отчимом, не иначе, подаренный плащ из рысьих шкурок. «Вернёте перед отъездом, — легкомысленно сказала она. — Вернее, просто оставите в комнате Гилла, я потом заберу». Обуви и одежды у неё было столько, что один плащ и одна пара ботинок ничего не решали, так что Катриона, помявшись, приняла и то, и другое. Так и в самом деле было проще, чем просить всякий раз, собираясь в театр, а водил её консорт раз пять или шесть, ей не надоедало. И эти вещи здорово её выручали, она даже в зеркале себе нравилась немножко: скромно, но пристойно. То есть, по меркам Озёрного, меховой плащ — это довольно дорого, но она же дикая и свирепая сеньора из приграничья, ей только в мехах и ходить.