Страница 76 из 108
Впрочем, Катрионе некогда было глазеть на то, как обустраивается её будущий сосед: Белую Дорогу в Волчьей Пуще настоящим праздником Колеса года не считали, — так, кто в храм съездил, кто в часовенку при крепости заглянул, чтобы там небольшое подношение оставить, — но на носу было то самое имянаречение, на которое собиралось что-то в самом деле очень уж много народу.
Она поручила Клементине написать приглашения для гостей, как-нибудь эдак покрасивее, цветными чернилами или с цветочками в уголке, как на дорогой почтовой бумаге, и Аларика надиктовала гувернантке список. Она называла какое-нибудь имя, к примеру, тётя Селина, но тут же вздыхала и прибавляла: «Её муж, старший сын с женой, дочери незамужние… кузен, наверное, детей тоже с собой привезёт, не оставят же их на прислугу», — и Клементина, быстренько подсчитав, писала в скобочках восьмёрку, хотя имя в списке значилось одно. Катриона только механически кивала, смирившись с хлопотами и расходами. Урожай этим летом был похуже прошлогоднего, но вполне достаточен, чтобы дожить до весны и даже кое-что потратить сверх этого, а единственный сын есть единственный сын. И вообще… её маршал и помощница-почти-сестра уж точно заслужили небольшой праздник. Не все же такие нелюдимы, как она, сира Катриона из Вязов. Нормальные люди гостям рады… даже если это двоюродные тётки с оравой внуков, которые (внуки, конечно, не тётки) непременно полезут на башни, в теплицу, под мост через Серебрянку и в прочие совершенно неподходящие для детей места. И так же непременно подерутся с внуками дядюшки Франка, с которыми не поделят найденную кем-то из них дриадскую стрелу с ржавым наконечником.
А приглашения Клементина написала — в самом деле просто загляденье: красивым ровным почерком, ярко-синими чернилами, обведя каждое рамочкой из плюща или чего-то в этом роде. Ей даже уроки пришлось забросить на день-другой, потому что эти приглашения отнимали почти всё её время. Так что Катриона забрала у неё уже связанную перчатку и начатую пару к ней и отдала всё это Минне. Девочка фыркнула, глянув на работу городской сиры, и без единого слова спустила всё, что гувернантка вымучивала пару недель. Очевидно, дня через два-три Клементине передадут красиво и ровно связанные, хорошо сидящие по руке, со сложными узорами перчатки. Ну… каждый в своём деле мастер. Надо будет попросить Клементину, чтобы нарисовала потом для Минны какой-нибудь букет осенних листьев, вроде того, что сама Катриона повесила в своей спальне. Глядишь, они потом и на тёплые чулки для гувернантки договорятся, а то если так вязать, как сира Клементина, чулки не раньше весны будут готовы. Недолго и ляжки себе отморозить.
Гостей съехалось столько, что ни о каком большом зале и речи не шло — пришлось опять накрывать столы во дворе, благо погода стояла ясная, хоть и очень холодная: выпавшая перед Белой Дорогой снежная крупа лежала себе на камнях и на траве, даже не думая таять. Катриона так переживала за озимые, что даже не особенно злилась на вездесущих тётушек и кузин. А те вот разве что на сторожевую башню и под мост не полезли, зато в теплице им было как мёдом намазано. Несколько старушек вообще приволокли туда стулья, какие сумели найти, вытащили из потёртых парчовых мешочков рукоделие и в ожидании начала праздника затеяли вязание-вышивание при ярком солнечном свете, как во дворе, зато без тамошнего ледяного ветра. Служанки тоже, кстати, любили столовое и прочее бельё штопать в теплице, припомнила Катриона. Красота же: светло, довольно тепло — ну, не холодно точно, — базилик зеленеет… Это вам не при сальном огарке щуриться. Занятно, а ведь ни ей самой, ни Аларике даже в голову не пришло, что в теплице можно не только зелень до самого снега растить. Хотя вон, даже бабушки-тётушки сразу сообразили.
Не все, увы, сумели занять себя полезным делом, не путаясь под ногами у хозяйки. Многие, как водится на таких праздниках, лезли-таки во все щели, поучая и хвастаясь собственными талантами. Впрочем, доставалось больше маршалу с женой — их же сын признавался законным отпрыском и наследником. Тем более, что ещё не все родственники знали подробности его рождения, а значит, гостям было чем занять и языки, и уши. Сплетницы, разумеется, прошлись по тому, как Аларика «что-то очень уж растолстела после первого же ребёнка», и прямо-таки по лоскуточку разобрали её возмутительно-новое синее бархатное платье, отделанное серебристой тесьмой и сшитое по её меркам, а не переделанное после какой-нибудь богатой родственницы. Бархат на платье ей подарила Катриона, но это было слишком просто и скучно, поэтому тётушки и кузины со значением поглядывали на консорта сеньоры, так что кто-нибудь другой мог бы смутиться или разозлиться.
Но уж, конечно, не Гилберт Меллер. Тот держался с безупречной вежливостью, легко отвечал на любые вопросы, однако в глазах стыл серый лёд туманных вершин Хмурого, а улыбка была непроницаемо-любезной. «Ну, точно племянничек стервы-суконщицы, Ламбертовой жены», — кажется, дружно решили дорогие родственнички. А Катриона вспомнила вздохи Герты: «Мне бы так. Глядишь, в ордене тоже пригодилось бы».
Что-то давно она не писала, кстати. Случилось что-нибудь, или просто её услали по орденским делам в какую-нибудь совсем уж дальнюю даль? Спросить бы сира Максимилиана, приехавшего вместо старшего брата (кажется, барон становился совсем уж тяжёл на подъём, если даже поздравить вассалов посылал вместо себя то братьев, то сыновей), но тот так увлёкся разговором с сиром Бирюком, аж сир Эммет обиделся, что его, отца героя нынешнего праздника, променяли на какого-то наёмника. Спасибо, Рената обиженного маршала отвлекла. Ну, как отвлекла? Наговорила обычных своих ядовитых гадостей, так что родственницы сира Эммета возмутились, конечно, наглостью остроухой змеищи, но Катриона видела, как многие беззвучно шевелят губами, повторяя особо понравившиеся едкие обороты.
Рената, кстати, одета была в длинное узкое платье, сшитое из чего-то, очень похожего на змеиную кожу, так что про гадюку тётушки шипели дружно и слаженно. Катрионе больше понравились её длинные серьги с ярко-зелёными гроздьями прозрачных то ли камешков, то ли стекляшек, но представив такие в своих ушах, она только вздохнула: не с её лицом. Вот круглолицей Аларике пошли бы, пожалуй. Надо будет посмотреть в Озёрном у камнерезов что-нибудь недорогое в подарок помощнице, подумалось Катрионе. А маршалу заказать печатку, что ли. А то он так устал, бедняга, подписывать приглашения, перепачкав чернилами пальцы и сломав три или четыре пера — лучше бы пешком по лесу три-четыре лиги прошёл с полной котомкой за плечами, по его же собственным словам.
В общем, праздник вполне удался. Чинный такой, солидно-торжественный, даже сир Вениамин-младший не орал, как резаный, когда сир Эммет заворачивал его в свою рубашку и признавал законным сыном. Наверное, тётушки-бабушки так затискали и затормошили, что несчастный младенец, измученный всеми этими щипками за щёчки и похлопываниями по попке, просто заснул беспробудным сном, как зимний сурок.
А так… хватило и угощения, и выпивки, хотя народу приехало даже больше, чем Катриона рассчитывала. Особенно выпивки, благослови Канн консорта с его хомячьей запасливостью. Закуски-то что? Напластать окорока или вытащить из кладовой ящик-другой яблок, быстренько их ополоснуть от опилок и выставить на стол — всех забот. А вот вино… Меллер, кстати, и сказал накануне праздника, что это самое главное. Что якобы в Озёрном даже присказка такая есть: «Как бы ни прошёл приём, единственное, что о нём будут говорить — хватило ли вина». Так что кое-кто брюзжал, конечно, про слабенькую кислятину, но для таких имелись ягодные наливки Лидии и её же сидр.
Изготовленный Россом торт с воздушным творогом, с лимонами, с масляными разноцветными розочками некоторых тоже возмутил — вот же глупости городские, будто простого яблочного пирога не хватило бы! Тем не менее взять кусочек с собой никому не удалось, даже матушке Кларе, потому что ни кусочка и не осталось: почти все гости привезли с собой детей (не оставлять же их дома, если можно угоститься на празднике). А уж после оравы детишек разве что засахаренные лимонные корочки сиротливо желтели тонкими полосками, и их-то некоторые запасливые дамы подобрали с тарелок, чтобы потом употребить для грога.