Страница 74 из 108
— Если только он сам не попросит оставить ему отдельную спальню, — заметила Катриона. — Ну, хотя бы пока целая толпа гостей не нагрянет.
Лицо Аларики стало мечтательным, а хруст раскушенного яблока и брызнувший из него сок придали ей такое… хищное немного выражение.
— А можно? — с надеждой спросила она. — А то вы, наверное, думаете, ему-то отдельная зачем? Всё равно его днями в крепости не бывает.
— Да вот как раз чтобы мог отдохнуть по-человечески, возвращаясь.
— Ох, Канн-заступница, — с чувством сказала Аларика, — смотрю на вас, сира Катриона, и думаю, за что же мне так повезло-то? Могла ведь в придачу к свекровушке получить стаю незамужних тёток и золовок, которые каждую твою тряпочку тебе припомнят и мужу твоему без конца жужжать будут, не слишком ли сильно он супругу балует. А мне досталась единственно сеньора мужа, да ещё заботливая и щедрая. Даже страшновато становится.
— Почему страшно? — пробормотала Катриона, смущённая и, чего уж там, тронутая до щекотания в носу такими словами.
— Да когда слишком хорошо, поневоле задумаешься, чем расплачиваться придётся?
— Что чуть родами не умерла, считается?
Аларика зябко передёрнула плечами, хоть и была одета в очень тёплый чапан поверх платья.
— Да уж, — сказала она. — Наверное, я и правда… расплатилась.
— Дамский роман, — буркнула вернувшаяся Рената. — В розовой обложке с позолотой.
— Почему это дамский роман? — обиделась Аларика. — Я и правда могла умереть, сами целителя спроси’те!
— Да я не про вас, — отмахнулась чародейка. Она опять взяла лютню и с каким-то странным выражением лица, то ли насмешливым, то ли завистливым, пропела, небрежно пробежавшись по струнам:
Ах, если б можно, если б можно было,
Чтоб сердце самовольно разлюбило,
Увы, оно лишилось власти,
Подчинено любовной страсти.
— Это из пьесы про красавицу-вдову и её секретаря? — живо спросила Клементина, и даже глазки у девицы заблестели. — К сожалению, не помню названия.
Рената кивнула и продолжила:
Ах, если б сердце остывало сразу,
Лишь собственному подчинясь приказу,
Увы, оно, судьбой суровой,
Обречено влачить оковы.*
Аларика, слушавшая с забытым огрызком в руке, отмерла и быстро проговорила:
— Ох, а запишите мне эту песенку, а? Такая душевная!
Рената фыркнула, но согласилась записать, а Клементина мечтательно припомнила:
— Там ещё был чудесный романс, я даже сама пробовала разучить. Любовь, зачем ты мучаешь меня? Ведь я забыть тебя была готова, — пропела она тоненьким, почти детским голоском, и Катриона подумала, что петь её, кажется, не учили и что музыке Мадлену пусть лучше дядюшка обучает. Ну, или там Рената — если согласится, конечно. У чародейки голос был приятным (не считая её неизбывного ехидства, понятно), но самым обыкновенным, не сравнишь с меллеровским, когда тот хочет кого-то охмурить. Зато в нём каждый звук был отчётливо слышен. Вроде бы колдунам очень важно это — уметь произносить свои заклинания так, чтобы ни единым звуком не ошибиться.
— А, этот… — Рената пожала плечами и так же, ни разу не глянув на струны, взяла несколько аккордов, отчего Клементина только тоскливо вздохнула.
Любовь, зачем ты мучаешь меня?
Ведь я забыть тебя была готова
Зачем же тень твоя приходит снова,
Жестокой болью душу мне казня?
Любовь, зачем ты мучаешь меня?
«Нет, — подумала Катриона, слушая пение чародейки, — ни в одном месте ничего. Слова такие, что должно хотеться то ли расплакаться, то ли умереть, то ли бежать куда-то… Но эта зараза так поёт, словно насмехается над дураками, которые в такую чушь верят. Консорта надо попросить, чтобы он спел. Чтобы до мурашек по спине, как тогда с “и мы пойдём, рука в руке, под снегом и дождём”».
Любовь, чего ты хочешь от меня?
Ты в сердце, как змея, вползла украдкой
Его надеждой обольщая сладкой
Мечтанием несбыточным дразня
Любовь, зачем ты мучаешь меня? **
Ну, только вспомни! Меллер, видимо, закончил обсуждать свои секретные дела с сиром Матиасом и появился в гостиной, довольный, как кот, сожравший сливки и не получивший за это полотенцем по хребту.
— Рената, солнышко, — сказал он изумлённо, — тебя ли я слышу? Ты поёшь такое? Завтра снег выпадет и ляжет сразу до весны!
— Выпадет — запросто, — проворчала Катриона. Она наконец выбрала несколько мотков шёлка, которым решила вышивать петунии, и вдела в иглу ярко-розовую нитку. — Но, конечно, не до весны.
— Для женщин в театральных пьесах не пишут куплетов в духе «Ты мой друг и ты мой брат-собутыльник», — хмыкнула Рената. — А то бы я лучше такое спела. Но девочки хотят романтики, так что давай, Гилберт, продолжи. «Настанет день и час», к примеру.
Она сунула ему в руки лютню, он взял и машинально начал подкручивать колки — они всегда заново настраивали инструмент, когда передавали его друг другу. Вот чем-то не нравилось им, как другой лютню настроил.
— Людо заходил, или мне послышалось? — спросил он, не прекращая этого занятия.
— Заходил, — кивнула Рената. — Прочитал письмо от своей змейки, разозлился так, что даже мне стало не по себе, и спросил, как связаться с Ночной Семьёй. Она что, разрывает помолвку?
Меллер разом перестал улыбаться и даже отложил лютню.
— Пойду-ка я поговорю с ним, — сказал он встревоженно. — Как бы глупостей не наделал. Вот же двое благородных, самоотверженных придурков!
Катриона вздохнула. Ну вот, а она настроилась послушать!
— А почему змейка? — спросила она чародейку. Вроде бы та не имела привычки болтать о людях гадости у них за спиной.
— Потому что Илона Серпент, а Серпенты — это змеи. — Рената снова взяла лютню и проворчала: — Ну, накрутил… Просто фамилия, сира Катриона, ничего плохого я не имела в виду. Они с отцом, правда, если и змеи, то такие… полоз и уж. Настоящие знатоки ядов и противоядий в их семье только дед и брат её отца, а отец, как мне показалось, охотно гнал бы очень неплохой бренди и сочинял новые ликёры и бальзамы. Ликёры у него… — Рената закатила глаза и щёлкнула языком. — Да кто ж ему даст? — тут же вздохнула она. — Старик Серпент вечно по уши в интригах: и во дворце у графа, и в своей гильдии. Так он и позволил сыну завести винокурню и утопиться там в котле с бардой. Нет уж, пусть соответствует гордому имени Серпентов! Пусть по милости главы семьи вляпается в дерьмо по самые ноздри, но не позорит старика своими бочонками. Хотя если бы меня кто спросил, я бы подкинула Каспару деньжат на аренду какой-никакой сараюшки и покупку хорошего перегонного куба, а должок получала бы продукцией.
Она настроила лютню обратно и рассеянно прошлась по струнам, не решив, видимо, что будет играть.
— А помолвка? — с жадным любопытством спросила Аларика.
Клементина помалкивала, Катрионе вообще казалось, что она боится чародейку. Не любит — точно, а к этому ещё и боится. Но про расторжение помолвки и ей было любопытно, вон как глазки поблёскивают поверх спиц.
— Не знаю про помолвку, — мотнула головой Рената. — Возможно, Гилберт прав, и Илона Серпент решила её расторгнуть, чтобы не впутывать жениха в семейные неприятности. Я-то бы, конечно, для начала его мнением поинтересовалась, но это же я, куда мне до приличных девиц.
Комментарий к Глава 34
* Автор традиционно бездарен в романтишных стихах, поэтому украл романс Анарды из “Собаки на сене” (Г.Гладков, М.Донской)
** Оттуда же
========== Глава 35 ==========
Девятеро знают, как и до чего договорились Меллер с сиром Матиасом, но именно Меллер, а не его наёмник предложил вязовским мужикам заработать, проложив просеку к Огрову Пальцу. Нужно было вырубить лес полосой в десяток саженей, тщательно расчистив от её подлеска, чтобы никаких засад в придорожных кустах устроить не получилось. А поваленные деревья следовало очистить от веток, ошкурить, привезти на тот берег Серебрянки и сложить там. Предлагал он за работу хоть деньги, хоть провиант и платить обещал столько, что заинтересовались даже родственники вязовчан в Старице и Трёх Соснах: нельзя ли и им тоже наняться? Меллер заявил, что работы у него до… ну очень много, так что он готов хоть гоблинов взять, не то что людей из других сёл и хуторов. Мужики посмеялись на это, но ответили, что и без зеленошкурых управятся, и потянулись в Вязы родные и просто добрые знакомые из соседних селений. Похоже, вязовчанам этой зимой предстояло потесниться.