Страница 69 из 108
Зубы пленник и правда скалил мелкие, но даже на вид острые. Вот так посмотришь и подумаешь, что в самом деле перегрызёт.
— Если позволите, сира, — сказал подходя Росс, то ли разбуженный этим переполохом, то ли почему-то ещё не ложившийся. — Гоблинов несложно нейтрализовать на три-четыре часа, если просто дать им сахар.
— Чтобы слиплось хорошенько, что ли? — неприязненно спросил Курт. Ну вот не нравился кондитер старосте, и всё тут. То ли тем, что горожанин. То ли тем, что его младшенькую отшил. Впрочем, если б не отшил, то наверное, не понравилось бы, что городской хлыщ деревенских девок охмуряет.
— Гоблины от сахара пьянеют, — пояснил Росс. Он развернул кулёк, который держал в руках, и на солнце острыми гранями сколов заблестели куски сахара. Гоблин так и впился в них глазами, точно пьяница в бутылку. — Держи, — сказал ему Росс. — Я не знаю вашего языка, но смотри, сахар не отравлен.
Он закинул один кусочек в рот, протянул кулёк Катрионе, потом старосте. Гоблин ревниво следил за тем, как люди берут из мятой бумаги куски сахара, и наконец прокаркал:
— Отрава — всё равно. Дай сладкий камень.
Он в самом деле опьянел с осьмушки фунта так, словно в него влили хорошую кружку шнапса натощак. Нет, даже не так. Словно его маковым молоком опоили. Только скомканную бумажку с сахарными крошками продолжал накрепко зажимать в грязной тощей лапе.
— Не притворяется? — подозрительно спросила Катриона.
— Едва ли, — подумав, ответил Росс. — Он столько сахара сожрал, что и до вечера в себя не придёт.
— А вы откуда знаете?
— У Серпентов гоблинская пара служит, выполняет всякую чёрную работу. — Народ недоверчиво загудел: гоблинов на службу брать — это кем надо быть? Им же никакой веры нет. — Работники отличные, — продолжал Росс, — но время от времени они как-то умудряются раздобыть сахар — и всё. Ругать, колотить, отливать колодезной водой — всё бесполезно. То ли подрабатывают понемногу где только возможно: тут медяк, там медяк, то ли приворовывают, но любые деньги тащат в бакалейную лавочку. В общем, это как запойного пьяницу на работу брать — то пашет, как вол, то напивается, как свинья. — Кузнец опять засопел, решив, что это в его огород камушек был, однако Росс спросил Катриону о том, что кажется, волновало его куда сильнее, чем все пьяницы и все гоблины заодно: — сира Катриона, вы не спрашивали, какое печенье госпоже баронессе понравилось больше? Из того, что вы отвозили в замок?
— Давай-ка сожги ещё разок, — вроде бы и себе под нос, но так, что услышали все, хохотнул кто-то из зевак, стоявших за сторожевым кругом. Росс состроил непроницаемую морду, но староста поискал взглядом шутника, и все притворились, будто никто ничего такого не говорил.
Катриона покачала головой. Баронесса, как и прочие жители Волчьей Пущи, сладостями избалована не была. Наверняка ей всё понравилось.
— Сира Лаванда шутила про какие-то поцелуйчики, — припомнила она. — Но сира Лаванда — дочь Елены Ферр, её вряд ли чем-то можно удивить. А все остальные съели бы даже слойки пригоревшие и не жаловались бы.
Росс всё-таки не удержался — поморщился. Пригоревшие слойки, видимо, всё не давали ему покоя. Нечасто он, видимо, что-то портил.
— Поцелуйчики, — пробормотал он. — Ладно, сделаю меренги. И трубочек вафельных, что ли…
Он ушёл то ли спать, то ли прикидывать, чего и сколько ему нужно испечь для подношения барону, а почти бесчувственного гоблина отволокли в карцер и заперли там. У низкого и тесного подвального окошка на всякий случай посадили охотничью псину, чтобы помешала вылезть пленнику, если очнётся. Но гоблины вроде бы умели как-то ладить со всякой скотиной, и Катриона не была уверена, что пёс удержит гоблина, если тот всё-таки умудрится выбраться из подвала. Одна надежда, что Росс прав и ворюга придёт в себя только к вечеру.
К обеду вернулись сир Генрих и Меллер с Мадленой. Ну, и с охраной, понятно. Поев, мужчины попытались допросить гоблина, но тот, по словам любопытной проныры Марты, только слюни пускал да болтал что-то на своём наречии, лыбясь как дурак. Меллер кликнул одного из охранников, косоглазого здоровяка, матушку либо бабку которого какой-то клыкастый точно навестил тёмной ночкой. Тот, послушав бормотание гоблина, ухмыльнулся и пояснил, что мелкому чудится, будто он помер и сидит в кругу своих предков, а те хвалят его и обещают много жён, много еды и много священного сладкого камня. Кажись, кондитер сахару дал столько, сколько бакалейщик городским, привычным зеленошкурым отвешивал. А этот-то в горах живёт, он сахар то ли попробовал разок в жизни, то ли вообще только слышал о нём… Короче, так и угробить дурака недолго было — ладно, если к утру очухается. Так, если верить Марте, говорил наёмник. А сир Генрх-де на это ответил, дескать, невелика потеря, если и помрёт…
Катриона покивала на служанкино стрекотание, не переставая вышивать по серому сукну витые розочки, которые той зимой ей показала сира Маргарита: траур закончился, можно стало украсить слишком уж скромные домашние платья хотя бы яркими цветочками. Воспоминания о Вальтере вообще глохли, выцветали, отступали куда-то, теряясь в серой мути прошедших дней, как уже было после смерти отца. Оставалась глухая, привычная тоска. Словно боль в затянувшейся ране, когда уже забываешь, а как это — когда не болит, и просто смиряешься с тем, что болит всегда. Просто заботы и неурядицы от боли этой отвлекают.
— Так ему и надо будет, если помрёт, — мстительно сказала Аларика, с любопытством слушавшая Марту. — Я столько времени и сил угрохала на один картофель, а эти мелкие твари две полосы выкопали, будто для них старались!
Она, покормив сына, тоже села шить: нижние рубашки сира Эммета просто синим огнём сгорали, прея от пота и протираясь под бронёй, не спасала и стёганая куртка под доспехами. Мадлена, прогуляв по дядиной милости утренние уроки, засела с пером и тетрадкой только теперь, после обеда. А сам дядюшка-потатчик хотел было заняться какими-то бумагами, но зачем-то понадобился сиру Генриху — аж до самого ужина вдвоём в меллеровской комнате просидели, о чём-то споря. Вернее, до возвращения сира Эммета, к ужину этому и подгадавшему.
У Огрова Пальца, по его словам, всё было спокойно, новые огры не забрели, пещера пустовала — после огров там никто из зверья селиться, видно, не хотел.
— Хвала Девяти, — выдохнула Катриона. Разбойники до северо-восточных окраин королевства то ли ещё не добрались, то ли сидели пока тихо, обходясь дичью. Гоблины тоже вроде бы прижали хвосты (немного тревожил только ворюга, как-то умудрившийся перебраться через частокол). С той парой огров дриады разобрались, новые взамен убитых не завелись… Может, хоть остаток осени и начало зимы удастся пожить спокойно?
В общем, они с Аларикой шили-вышивали, а Клементина начала вязать себе перчатку — правда, вязала так медленно и неуверенно, раза два спустив уже начатое, что с несчастной парой перчаток должна была провозиться до Солнцеворота, когда нужны будут уже не перчатки, а рукавички. Сир Генрих с сиром Эмметом и подсевшим к ним сиром Матиасом, расстелив меллеровскую карту на столике в углу, что-то там прикидывали, вымеряя по ней расстояния пальцами. Для тихого семейного вечера не хватало только консорта с племянницей и очередной сказки на ночь.
Мадлена же принесла не книгу, а порядком потёртый замшевый мешочек, насупившись, посмотрела по очереди на оба стола, — и рабочий, и угловой заняты! — подумала и уселась на медвежью шкуру у камина. Из мешочка этого она вытряхнула сложенный в несколько раз большой кусок старого, с обтрёпанными краями, пергамента и какие-то фигурки вроде деревянных резных игрушек. Пока она, старательно разглаживая ладонями, расстилала пергамент на шкуре, в гостиную вошёл Меллер под ручку с Ренатой.
— Ну вот, — проворчала та, глядя на Мадлену, — мало того, что притащили играть с ребёнком, так ещё и сидеть на полу придётся. Гилберт, ты мне будешь должен коробку «Горного куста», так и знай.
— Да что ты как бабка старая, — отмахнулся он. — Будто я не видел, что тебе самой интересно. Кого берёшь?