Страница 55 из 108
Сира Евфимия вздохнула и признала, что гильдейские секреты — это, наверное, в самом деле штука такая… никто не захочет делиться. Этот ваш… как его?.. Людвиг?.. правда подмастерье Гильдии бакалейщиков и кондитеров и может своё заведение открыть?
— Да, он показывал мне и договор с Меллером, и своё свидетельство, или как оно там правильно называется, — подтвердила Катриона, вспомнив солидного вида пергамент с внушительными печатями и золотым обрезом.
А ведь и Росс в самом деле может открыть в Волчьей Пуще свою лавочку, сообразила она. Не для того ли и приехал сюда? Нанялся ненадолго, чтобы осмотреться и прикинуть, что к чему, а там, глядишь, начнёт мармелад варить и гномам продавать. Или дриадам, если гномы сладкое не едят. И если так, то следующий кто? Алхимик какой-нибудь? Или модистка, которой в Озёрном достойного места не нашлось и она решила, что лучше быть первой в деревне, чем последней в городе?
И хорошо это или плохо? Вот бы знать.
========== Глава 26 ==========
— Да я ничего и не помню. Как только схватки начались, целитель меня напоил какой-то гадостью, а в себя я пришла на следующее утро. Мне так плохо было, — пожаловалась Аларика. — Думала, умру. Голова болит, тошнит ужасно, даже не сразу поняла, что мне живот разрезали — не до того было. Шрам остался такой уродливый… — Она быстро глянула через плечо на супруга, ехавшего за двуколкой, которой правила Катриона, и вполголоса прибавила: — Даже неловко будет раздеваться.
Катриона покивала. Про шрамы — это она очень хорошо понимала. Консорт вроде бы в упор не замечал кошмарного рубца на её бедре, но Катриона была уверена, что он притворяется из вежливости. Сир Эммет, увы, излишней вежливостью не страдал, так что про свои «боевые шрамы» Аларика наверняка ещё наслушается. Женщина ведь, не егерь и не охотник. Даже не дева-паладин, которой это позволительно, хотя, конечно, и её не красит.
Было сухо и оттого пыльно, но поднимать верх двуколки, чтобы защититься от пыли, не хотелось: жаль было прятаться от прощально-ласкового солнца. Сира Вениамина-младшего (который и правда вопил, словно сыч, и вообще был беспокойным и крикливым) в дороге укачало, и он спал уже, к опасливой радости Аларики, третий час подряд — не помнила она за своим сыном такого дива, ни разу ещё с самого рождения не спал он дольше получаса. Днём, понятно. Ночью он, хвала Девяти, всё-таки орал каждые два-три часа, а не дважды за час. Катриона, тоже ночевавшая у сиры Евфимии, исполнилась бесконечного восхищения терпением Эмметовой тётушки и решила послать ей к Равноденствию ещё каких-нибудь сладостей. Хм. Этак она, пожалуй, начинала понимать, для чего её консорт нанял кондитера. А что касалось беспокойного младенца, крепко уснувшего на свежем воздухе под мерное покачивание возка…
— Ну, так пока погода позволяет, берите двуколку и катайтесь с ним, — предложила Катриона Аларике. — Я какого-нибудь крепкого старичка посажу лошадью править, а вы вздремнёте вместе с сыном. Не высыпаетесь же ночами.
— Да какое там высыпаться, — вздохнула та и тревожно заглянула под уголок пелёнки, накинутой от солнца на сердитое сморщенное личико: точно спит? — Два-три часа подряд подремлешь, и то уже за счастье.
Ну. это было заметно: она похудела, побледнела («мне три дня одну сладкую водичку с ложки выпаивали, а по-человечески поесть целитель только через неделю разрешил»), подурнела, чего уж там. Рыжий кошак простыми, доступными словами объяснил сиру Эммету, что’ он сделает с нетерпеливым супругом, если тот вздумает лезть к чудом выжившей жене раньше, чем получит на то его, Феликса Каттена, личное дозволение, но Катриона подумала, что вряд ли сир Эммет станет особенно спешить с супружескими долгами. Как-то сомнительно было, что бледная тень прежней Аларики вызовет в нём неодолимую страсть. Ну, и ещё ей, невольно присутствовавшей при этом разговоре, было очень неловко от того, что при ней обсуждаются настолько семейные, внутренние дела. Вот только когда это задавак-магов смущала такая ерунда, как чья-то неловкость?
Аларика словно мысли её подслушала. Щурясь от потихоньку лезущего к зениту солнца (поотвыкла она от яркого света), она придирчиво осмотрела чьё-то поле поздней капусты, оставленной дожидаться первых заморозков, но спросила вовсе не про свой картофель и даже не про зелень в теплице:
— А целителю сколько придётся заплатить?
— Нисколько. — Аларика удивлённо посмотрела на неё, и Катриона пояснила: — М… мой консорт заказал для него у гномов всякие ланцеты и щипцы, а это инструмент тонкий, дорогой. Каттен говорил, что даже если примет ещё двух-трёх детей, то всё равно должен Меллеру останется.
— Ну, разве что ваших, — с непонятным выражением проговорила Аларика. — У меня больше никого не будет.
— Это Каттен так сказал?
— Да.
Катриона неопределённо качнула головой. Один ребёнок — это, конечно, вечные опасения, не случилось бы чего с ним. Но ведь опять же, а куда маршалу захолустной крепостцы больше? Одного бы как-то одеть, прокормить, выучить и снарядить потом.
Говорить ей об этом не хотелось, и она стала рассказывать, что картофель уже собрали, подсушили и рассортировали, какой на посадку, а какой пожарить-отварить. Что гоблины не только выкопали два крайних картофельных ряда, ворюги несчастные, но и морковь с брюквой тоже основательно поубавили. Что пришлось дриад просить присмотреть за полями, пока не будут убраны овощи, и те покривились-поломались, но согласились помочь. Только муку сразу потребовали «королевскую», хитрые бестии — разбаловал их дорогой консорт, на овсяную и ржаную даже смотреть уже не желают. Что зелень в теплице вымахала выше и гуще, чем на грядке — может быть, попробовать ранней весной, ещё до Весеннего Равноденствия, огурцы там посадить?
Аларика, как Катриона и ожидала, заинтересовалась, втянулась в разговор, даже румянец на бескровных щеках появился. Вот и славно. А то видеть свою неугомонную помощницу такой измученной и пришибленной было непривычно и жалко до слёз. «Ребёнка кормилице отдать хотя бы на денёк-другой, — подумала Катриона. — Аларика пусть отоспится. А днём занять чем-нибудь лёгким. Пусть вон рисунок с бумаги на покрывало для дриад переведёт и отберёт шёлк для него». — Этельберта Сильвер в письме, которое привёз Ланс вместе с грузом, сознавалась, что мало смыслит в рукоделии, а потому просто скупила в лавочке госпожи Мирабеллы всё подряд. «Простите, если выбрала не то, дорогая, — писала она. — Я редкостная бестолочь в том, что касается шитья. Пришлите мне образцы того, что Вам подошло, и я возьму именно этих ниток побольше». Катрионе, распаковавшей коробку, показалось, что госпожа Сильвер скупила в лавочке просто всё, благо платил за неё Меллер, однако не отказываться же было от такого подспорья.
Покрывало для дриад, которое они сядут вышивать, когда полностью закончат полевые и огородные работы, они и обсуждали, подъезжая к берегу по-осеннему мелкой и тихой Серебрянки. Решено было взять отрез полотна’, потому что на атласе вышивка шёлком смотрелась и вполовину не так выигрышно, гладкая и блестящая на гладком и блестящем. Но полотно выбрать веберовское, не домотканое — консорт (а скорее уж, тётушки или фаворитка) прислал очередные несколько штук разных тканей, как совсем простых, так и очень недешёвых. Пока Катриона с Аларикой говорили о будущей мелкой взятке для дриад, дорога запетляла по каменистому склону, а на обочине её обнаружилась целая компания гномов. Бородачи расхаживали туда-сюда с загадочными инструментами, о чём-то меж собой то ли споря, то ли вовсе переругиваясь. На окликнувшего их сира Эммета они едва глянули, а женщин словно бы не заметили вообще. Маршал нахмурился и чуть ли за плеть не схватился, но Катриона с тяжким вздохом сказала:
— Сир Эммет, это земля барона, и если гномы здесь с его разрешения, нас не должно касаться, чем они заняты.
Тот кивнул, неохотно признавая, что на этом берегу ни сама владетельница Вязов, ни её маршал ничего не решают. А гномы посмотрели на Катриону с некоторым одобрением, один даже буркнул что-то такое в бороду, причудливо заплетённую и украшенную золотыми заколками (или как это правильно назвать?). Что уж они делали на склоне чуть выше моста, про то Девятеро знают или, вернее, таинственные гномские боги. Один гном, к примеру, смотрел в какое-то непонятное устройство, стоящее на треноге, пока другой, помоложе с виду, носился туда-сюда с длинной, выше его роста, полосатой рейкой.