Змеюка

Носатый поморщился и сказал, вздыхая:

— Это не в моей компетенции, сестра Эвелина.

— Но вы можете хотя бы поднять этот вопрос, — настаивала она. — Нас-то вообще никто не слушает, а между тем именно нам приходится то невесту из-под венца, то молодую мать от люльки забирать.

— А меня заберёте? — с надеждой спросила Камилла. Правда, целителем ей быть не очень-то хотелось, ей куда больше нравилось готовить всякие снадобья по рецептам из матушкиных книг, а ещё больше — придумывать свои. Но ведь в этих целительских школах и травничеству настоящему учат, должны учить? Как всякие там сложные зелья готовить? Уж она бы поучилась!

— Нет, — сказала сестра Эвелина прямо-таки огорчённо. — Не потянешь ты обучение, силёнок не хватит. Сама ведь пробовала наверняка порезанный палец залечить или больной зуб унять? Как тебе потом? Голова раскалывается, кровь носом?

Камилла помотала головой: носом кровь ни разу не текла. Или она просто так сильно не выкладывалась? Но Искательница поняла её по-своему.

— Да ладно, — сказала она, подмигнув Камилле. — Все пробуют магичить потихоньку, у кого хоть крохи дара есть. А кто не пробует, у тех то занавески горят, то посуда сама собой бьётся. Магию не запрёшь, знаешь ли.

— Силы, дарованные Создателем, ему же и должно посвящать, — вмешалась в разговор жрица.

— То есть, — прищурилась Искательница, — вы, святая мать, считаете ошибкой указ Его Величества Императора о привлечении всех, имеющих магический дар, на службу Империи?

— Если бы сия отроковица посвятила свою жизнь служению Церкви, — наставительно проговорила святая мать, уклонившись от ответа на опасный вопрос, — она принесла бы людям куда больше пользы, нежели тратя свои силы на недостойные цели.

Камилла изо всех сил постаралась не фыркать. Конечно! Посвятив свою жизнь Церкви, она бы бесплатно лечила радикулит святой матери, сама бы сидела на ячменной каше с постным маслом, а сельчане жертвовали бы деньги за исцеление часовне. Правда, тогда бы никто на сестру Камиллу не шипел и не плевался, наоборот, кланялись бы за десять шагов — вот уж радости-то! Нет уж, она лучше будет вкусно кушать и красиво одеваться. А плевки за спиной… Н-ну… чем больше плюются, тем дороже потом платят.

— Ну что, — сказал меж тем носатый, — берём под надзор.

Мать за спиной вздохнула, но промолчала. Камилла насупилась. Понятно, что надзора Искателей было не избежать, но чтобы об этом объявили вот так, при жрице… Теперь всё село будет знать, что она не просто ведьмина дочь, а сама ведьма.

Ну, и плевать, подумав, решила она. Кто не боялся с ведьминой дочкой водиться, тот и ведьмы не побоится, а остальные сами будут держаться подальше. Надзор — это, понятно, не звезда на лбу: с настоящими, обученными магами самые дурные старались руки держать при себе, а язык — за зубами. Но про матушку вон сколько гадостей за спиной болтают, а в глаза и четверти того сказать не смеют: ведьма же. Вот и с нею, с Камиллой, будет так же. И сватать ей примаков, глядишь, перестанут.

— Сестра Эвелина, мне-то осенью приезжать? — спросила мать. — Или сейчас проверите?

Та глянула на носатого, носатый кивнул, и мать положила руки на камень, опять ставший белым, как нетронутый снег. У неё он так же засветился, на полдюйма до первого кольца не доходя, но там зелень то переливалась с багровым, то вовсе чёрными волнами шла.

— Да, — хмыкнул брат Манфред, — сложная натура. Думай вот, куда такую посылать учиться, если бы сил хватило.

— Не напоминайте, — передёрнула пухлыми плечами сестра Эвелина. — До сих пор забыть не могу, как ломала голову с мальчишкой, у которого стихий пополам с Тьмой было. Отправила на боевика учиться, а его оттуда всё-таки к малефикарам через полгода перевели. Я уж думала, что с меня слупят стоимость полугода обучения, но Создатель миловал, просто мордой по столу повозили от души.

Камилла глянула на неё сочувственно. Вот уж, оказывается, служба у Искателей — тоже не мёд. А ещё она представила себе, как у той же Дины после венца открываются вдруг магические способности, и эту дурищу, кое-как читающую по складам, заставляют учиться в чародейской школе. А она только-только замуж вышла! Вот уж, наверное, рёв стоит всякий раз. И муж теперь — не холостой, не женатый, и родным как помоями в лицо: а ваша-то меньшая — ведьма! И отец матушку за волосы треплет или ремнём охаживает: от кого нагуляла? Не было в нашем роду колдовского семени!.. А Искатели императорский указ выполняют, они тут вовсе ни при чём, и однако же всякий раз видят это всё и слушают. Тут и озвереть недолго, а сестра Эвелина вон улыбается и подбадривает.

Для настоящего, правильного настоя из эльфийского уха нужны только листья, и листья только сочные, ярко-зелёные, не тронутые ещё по краям желтизной. Мать говорила, что иные аптекари кидают всю траву целиком в котёл, чтобы не тратить лишнего времени: лекарство простое, дешёвое, возись ещё с ним! Камилла однако, ополовинив одну из грядок, старательно ощипывала со стеблей верхние листочки. Стебли с нижними, загрубевшими листьями обычно приходилось выбрасывать, но на днях коновал просил оставить ему пучок-другой — эльфийское ухо горькое до тошноты, и здоровая скотина есть его не станет ни в какую. А вот прихворнувшая кобылка с охотой сжуёт два-три стебелька, да дядьке Николе с его хромой ногой только по полям бродить, чтобы эльфийского уха набрать. Так что Камилла откладывала в отдельную кучку кустики помоложе, позеленее, оставляя на них и по паре-тройке хороших листиков, не только уже негодных для настоя. Дядька Никола был хороший мужик, даром что похабник и матерщинник, ему было не жалко.

Занятие было тупое, скучное и отнимало много времени. А ещё матушку укоряют, что батрачек нанимает, а сама никакой домашней работой не занимается! А когда самой стирать да полы мыть, если вот так засядешь на час, а то и на два просто перебрать травы? А потом их надо в остывающей печи подвялить, вороша каждые четверть часа и щупая, не становятся ли уже слишком сухими. Бегая к ним от корыта, ага. Как же всё-таки люди любят соваться туда, в чём ни хрена не смыслят, удивлялась Камилла. К кузнецу, чай, с советами не суются, как правильно молот держать. А вот траву собрать и высушить — это каждый дурак сумеет, понятно дело. Так и хотелось спросить, чего ж сами не собираете да не сушите? Некогда вам? А мне вот некогда рубахи свои стирать!

Сидела она в открытой пристроечке, которую какой-то проезжий, заглянувший за зельем от зубной боли, красиво, но непонятно обозвал «верандой». Камилла вообще эту «веранду» любила — свежо, пахнет травами, которые висят под потолком и разложены на полках… разговоры с кухни слышны, а тебя при этом не видно. При том, что всегда можно отговориться: не в дом же тащить целый сноп травы, с которой и земля осыпается, и сухие листья-былинки, и живность всякая мелкая — куда ж без неё? Ну да, кто спорит, подслушивать некрасиво. Так если ты о чём-то таком говоришь, где лишних ушей не надо, так загляни в пристройку-то, посмотри, есть там кто или нет. Там ведь и батрачки, бывает, сидят, а у них языки длинные и без костей.

А на кухне мать разговаривала с трактирщиком Томасом, Михиным дядькой. Тот начал с того, что спросил про багряные лилии: верно ли, что их отваром, или как его там, можно любого пьяного буяна утихомирить. Понятно, что недёшево, так ведь иной раз хоть головой об стенку бейся, когда этакий важный господин ужрётся и начнёт либо в драку лезть, либо похабные песни орать, а кроме него в чистом крыле и другие важные господа имеются! Которым это ой как не нравится, а виноват у них кто? Трактирщик, ясен день! Мать пообещала сделать, да с хорошей скидкой, раз уж Миха сам эти лилии рвал («Кто бы ещё его об этом просил», — подумала Камилла, но понятно, продолжала сидеть мышкой). А трактирщик с чего-то вдруг игриво спросил, нет ли такого снадобья, чтобы девка… м-м… погулявшая снова девкой стала?

— Нет, — сказала мать с нескрываемой насмешкой в голосе, — не знаю такого. Я своим сыновьям просто сказала, что мозги у мужика должны быть между ушей, а не между ног, и покрывать их шашни я не стану. Вроде пока слушаются.